Савва. 80 лет со дня рождения

8 октября Савве Васильевичу Ямщикову исполнилось бы 80 лет. И почти десятилетие минуло с того июльского дня, когда пришла оглушительная весть о его внезапной кончине в далёком Пскове. Время, казалось тогда, остановилось, но недели и месяцы спустя полетело вновь, убыстряясь и скользя неудержимо. Боль потери притупилась, но не уходила. И вот рубеж, когда нужно окинуть взором былое без него.
Мы любили его – грузного, неугомонного, громогласного, невыносимого – и знали, что он любил нас. И каждому всегда не хватает его с той поры.

Великое счастье было знать его, дружить с ним, делать общее с ним дело, понимать и видеть, что служил он не себе, даже не близким – служил стране, народу своему, памяти, истории и будущему. Как просто это сказать и как непросто делать.
Выходили книги, документальные фильмы, телепередачи, статьи о Савве Васильевиче. Он оставался живым участником горячих споров и непримиримых столкновений с засильем русофобствующих или равнодушных в культуре, истории, образовании. Их натиск не ослабевал. Последним эпизодом в борьбе патриотов за своё место под солнцем стала история нынешнего 2018 года с домом Полибина на улице Бурденко, 23, где находился отдел пропаганды ГОСНИИ Реставрации и где служил последние годы своей жизни Савва Васильевич. Минкультуры вознамерилось передать его какой-то тёмной структуре, оставив, впрочем, на месте кабинет-музей Ямщикова.
Весной этого года группа российских деятелей культуры и искусства обратилась с Открытым письмом к Президенту Российской Федерации В.В. Путину. В нём, в частности, говорилось: «В этом году исполняется 80 лет со дня рождения С.В. Ямщикова, искусствоведа, Заслуженного деятеля искусств РСФСР, академика РАЕН, лауреата премии Ленинского комсомола, награждённого почётной медалью Академии художеств России за заслуги в области реставрации.
В связи с этой юбилейной датой большое сообщество российских деятелей культуры и искусства озабочено установлением мемориальной доски на здании по улице Бурденко, 23, где находился мемориальный кабинет-музей выдающегося реставратора и где много лет он руководил отделом пропаганды художественного наследия при Государственном научно-исследовательском институте реставрации (ГОСНИИ Реставрации)…
Савву Васильевича Ямщикова как писателя, публициста и телеведущего можно без преувеличения назвать совестью творческой России».
В письме звучал протест против попыток определённых кругов замолчать эту дату и заслуги Саввы Васильевича перед нашей страной. «Мы храним светлую память о Савве Ямщикове в наших сердцах. Просим Вашей поддержки в сохранении памятника культуры — здания на улице Бурденко и его уникального коллектива».
Письмо было опубликовано в газете «Слово» от имени Общественного совета этого издания, в который входят такие известные всей стране люди, как народные артисты СССР Т. Доронина и В. Васильев, народные артисты РСФСР В. Ливанов, Е. Стеблов, Г. Гладков, известные писатели В. Курбатов, И. Золотусский, В Крупин, Н. Иванов, В. Поволяев, П. Палиевский, экс-председатель Совета министров СССР Н. Рыжков и другие.
Савва Ямщиков был неутомимым автором нашей газеты, помещая по несколько острейших злободневных материалов в неделю. «У нас сегодня свободы слова хоть залейся, а вот демократии нет никакой, — писал он в своей книге «Давайте одумаемся-3». – Попробуй я хоть где-нибудь — кроме, скажем, газеты «Слово» Виктора Алексеевича Линника — написать без того, чтобы что-то не выбросили?! Причём в одних газетах выбрасывают с учётом своих патриотических и национальных чувств. А в других выбрасывают из уважения к либерально-рыночной экономике и к тому, кто платит».
Вот что он, в частности, писал о газете: «Несколько последних лет своей моральной отдушиной считаю я газету «Слово», издаваемую одним из профессиональнейших журналистов, человеком высоконравственным и принципиальным — Виктором Линником. В Общественный совет нашей alma mater входят люди, с именами которых связаны многие славные дела в различных областях науки, культуры, спорта, литературы и государственного делания».
Савва Васильевич испытывал почти отеческую привязанность к газете, хотя трибуны, и печатной, и телевизионной, в последние годы ему хватало с лихвой. За первое десятилетие существования «Слова» Савва Васильевич опубликовал на наших страницах сотни материалов. Интервью, открытые письма к руководителям страны и министрам, памфлеты и статьи, реплики и очерки, эссе и зарисовки – он не чурался ни малых, ни больших форм и, торопясь, едва ли не захлёбываясь в мыслях и чувствах, клокотавших и бурливших в нём, жаждал выплеснуть на страницы свои негодование, любовь, страсть.
Саввушка – именно так я и звал его во все годы дружбы с ним — самим смыслом своей жизненной работы и своим чувствованием мира был погружён в минувшее и в настоящее России – как истый и глубокий знаток старины, исторических преданий, икон, живописи, монастырских росписей, архитектуры…
Из семьи староверов с живучей генной памятью об огненных стояниях за истинную веру, он испытывал тягу к переломным моментам русской истории – расколу, петровскому переламыванию России через колено, революции как ещё одному кровавому разрыву с прошлым.
Взгляд в прошлое, как и в будущее, упирается в одно – мглу. «Но вперёд может идти только память, а не забвение», как проницательно заметил М. Бахтин. Пронзительность памяти Савва чувствовал и понимал, как редко кто.
Европейское искусство он воспринимал как часть российского, всегда держал в памяти обращённые к нему слова своего учителя Льва Николаевича Гумилёва: «Савва, вы обязаны, реставрируя, изучать икону: знать, где она создана, в каком веке… Знать, ЧТО в то время происходило в Пекине, Лондоне, Риме. Ощущать связь времён!».
Дыхание времён ощущал он как одно целое с сегодняшним ветром поутру. В России, которую он бороздил годами — монастыри и музеи, галереи и выставки, реставрации, лекции, киносъёмки, — он прожил больше, чем в Москве. На столицу, по его собственным подсчётам, из последних 50 лет приходилась лишь одна треть его жизни. Остальное — Суздаль, Псков, Карелия, Ростов-Великий, Вологда, Углич, Кижи, Валаам, Соловки, Михайловское, Переславль-Залесский… Любимые маршруты скитаний этого очарованного странника.
В чиновных московских верхах он был заступник за провинцию, откуда пошла вся Россия: за неведомых художников, иконописцев, кузнецов, реставраторов, музейщиков, библиотекарей, за иконы, ветшающие в заброшенных монастырях, за поруганные и разграбленные храмы, за маленького человека, боль которого от разорения старины и памяти всегда ощущалась Саввой, как своя. И тем самым уже принадлежит будущему, ибо при всей тяге модерна к разрыву с прошлым настоящее всё равно корнями стоит там, в минувшем, и все выкрутасы и наплевательство суть жалкие потуги в тщете переплюнуть человеколюбие истинных творцов.
Он был для нас, как прекрасно сказал екатеринбуржец Сергей Рыбаков, «реставратором высоких смыслов» — всегда как высшую ценность провидел в душе и в делах своих великую страну с великим и талантливым народом. Народ для него – это зодчие древних храмов и мастера-реставраторы, творцы светоносных икон и создатели нетленного русского Слова, воины и ревнители православной веры. Этому народу и этой стране он присягал, их всегда держал перед своим внутренним взором, им оставался верен до своего смертного часа.
Савва Васильевич играл роль, на которую нельзя было назначить, в которую можно было только врасти всей жизнью. И эта роль — объединителя тех, кто любит Россию. Энциклопедист, человек многих талантов и неистового темперамента, он связывал, сцеплял между собой сотни людей, которые без него не общались бы друг с другом.
Всякий раз, когда встречаются друзья в день рождения Саввы или в день поминовения, не перестаёшь дивиться тому, как собираются вместе люди разных поколений, знакомые и незнакомые, молодые и старые, которых не было в прошлый раз и которые появляются с каждой новой датой.
И меньше их не становится.
— Нет замены такому человеку, как Савва, — не раз сокрушался после кончины нашего любимца Игорь Найвальт, седой ладный крепыш с молодым лицом, строитель храмов и железных дорог, недавно ушедший от нас. — Никто заменить его не может.
— А вместе сможем, — отвечал ему я на это, с сердечной тоской понимая, что Найвальт, конечно же, прав. — Но ведь и Савву нам никто не обещал. А он взял и явился».
Савва любил цитировать замечательные слова Алексея Константиновича Толстого в «Князе Серебряном», которыми завершается эта книга. «...Вы шли прямой дорогой, не бояся ни опалы, ни смерти, и жизнь ваша не прошла даром, ибо ничто на свете не пропадает и каждое дело, и каждое слово, и каждая мысль вырастает, как древо. И многое и доброе и злое, что, как загадочное явление, существует поныне в русской жизни, таит свои корни в глубоких и тёмных недрах минувшего».
Первую памятную доску неистовому Савве открыли в Пскове в 2010 году при большом стечении народа. Из Москвы приехали Марфа Ямщикова, Валентина Ганибалова, Валентин Лазуткин и Владимир Васильев, Николай Бурляев и Павел Пожигайло, министр культуры Александр Авдеев, писатель Игорь Золотусский, реставратор Нина Зайцева. На церемонии присутствовал и тогдашний губернатор Псковской области Андрей Турчак, нынешний генеральный секретарь партии «Единая Россия», псковские власти. Из-за границы пожаловал Сергей Муравьёв-Апостол, потомок декабриста, красавец гренадерского роста.
На настенной доске золотым тиснением начертали:
«Савва Васильевич Ямщиков
Искусствовед-реставратор-публицист
(1938–2009)
С твёрдой верой в силу
Креста и Слова
Стоявшему за Псков
Духовному воину
Благодарные псковичи»
Ещё одну памятную доску Ямщикову открыли 8 октября, в день его рождения, уже в Москве несколько лет спустя – в 1-м переулке Тружеников на здании офиса «Балтийской строительной компании», которую возглавлял Игорь Найвальт. На ней – барельеф Ямщикова, под ним лаконичная фраза: «В этом доме в ХХ и в начале ХХI века бывал Савва Ямщиков».
На наших встречах всегда говорят о том, как много значил Савва для всех собравшихся при своей жизни, как продолжает он жить в памяти всех после своего ухода, как много он сделал для восстановления исторической памяти России и для культуры бесконечно любимой им страны. О его потрясающей энергии, жизнелюбии и несравненном даре быть притягательным магнитом для окружающих.
Россия жива такими неистовыми праведниками и многотерпеливыми созидателями, как Савва Васильевич. Мало их, но ими движется жизнь, ими творится будущее.
Прошумели почти десять лет с его ухода, а его голос по-прежнему слышен нам в российских спорах об искусстве, истории, литературе, об образовании и русском языке. Он бился за то материальное, которое есть неосязаемое и вечное, за то духовное, чем жива и дышит крепь страны.
Всем сердцем преданный России, Савва неутомимо и сосредоточенно работал на её благо — на сохранение исторической памяти, народных традиций, бессмертного искусства. Воссоздавая расторгнутую связь времён, успевший сам сделать на этом поприще удивительно много, он собирал вокруг себя таких же, как он, делателей.
Савва Васильевич не должен и не может исчезнуть из памяти людской, не может уйти из нашего сегодня и из наших молитв о нём, которые устремлены в завтра.

 

Валентин Курбатов: «Как странно устроена жизнь! И как мы, опытом лет знающие эту странность и умеющие снисходительно указать на неё другим, оказываемся беззащитны, когда она обернётся к нам не отвлечённой мыслью, а живой судьбой.
Как я всегда уставал от Саввы, от его чрезмерности и в болезни не оставляющей его жадности жизни. Даже когда в годы его долгой депрессии друзья понемногу отходили от него (хотя не всегда были виноваты; он сам отказывал им в желании навестить его – не хотел показываться в слабости), он нет-нет срывался, что Мишка или Славка, или Юрка – сволочи (не заходят!). Он-то не звал, да они могли догадаться, что они сейчас нужнее всего. Ему всегда хотелось видеть всех и всех держать при себе. А уж когда встал, они все должны были быть его, идти по его делам, воплощать его мысли. Или, во всяком случае, общие с ним. И наши немощи, и личные дела воспринимались им как досадная остановка его дела. Иногда это смущало, вызывало чуть не злость – нам хватало своего эгоизма и самоуверенности. А он сразу при входе в город требовал ключи от города и с порога звонил в Москву, Петербург, Париж, Кострому, Милан своим Витькам, Колькам, Лаврушкам и Пьерушкам, чтобы и они немедленно включались в его дела. Поднималось начальство, вызывалось телевидение, давались интервью (их не брали, он – давал).
Вот ведь, думаешь, беда – опять налетел. Значит, прощай покой, прощай размеренность жизни: «Садись, старик, поехали!» В Изборск, Михайловское, Печоры, Кологрив, Солигалич. И там сразу всё вверх дном. И там он тотчас становился всем сразу – директором, завхозом, учёным секретарем, игуменом. Иногда, грешный человек, я прятался от него, бежал от шума, от частого повторения одних и тех же его притязаний к городу и миру. Ну, сказал раз, думаешь, и хватит – не глухие ведь.
И вот оказалось, что его «своё» это и было главное «наше» — в Пскове, Костроме, Ярославле, Петрозаводске. И теперь на его месте в душе страшный провал. И не в одной моей душе, а, кажется, в русской истории последних лет – так много он занимал в ней места. И место это было так нужно. Он лучше нашего знал родное начальство, знал, что оно только «наёмная сила» и, если с него не спрашивать, оно всё так и утопит в пустых обещаниях, и не стеснялся с той же энергией по сто раз повторять необходимое, бить в рельсу, пока не услышат.
И вот – Бременская коллекция в России, Ефим Честняков навсегда вписан в нашу культуру как явление всечеловеческое, икона Елеазаровского Спаса на своём духовном посту, в родном монастыре, стоит за единство Третьего Рима, как стояла во все часы духовной опасности. Крест под Изборском, как икона Русской земли, стоит и его плечами и волей, им привезёнными землями Абхазии, Соловков и Северной Фиваиды. Покровская башня в Пскове воскресла, когда, казалось, потеряна последняя надежда, в такой стати, что мы перед её величием почти не смеем поднять глаз, как не смели иногда и перед его требовательностью.
Сейчас его мучительно не хватает. И я боюсь, что лень и зло, расчёт и чужебесие осмелеют. И они уже смелеют, почувствовав, что теперь можно распоряжаться родными «духовными недрами» бессовестнее. И только в Пскове нас ещё ждет впереди тяжелейшее стояние за Мирожские и Снетогорские фрески, за достоинство реставрации передаваемых церкви храмов, за единство исторического облика 1150-летнего Изборска. А в Ярославле, Костроме, Петрозаводске, Вологде… Культура везде оказалась на опасном пороге.
Ну, что ж, с Божьей помощью и Саввиной молитвой надо учиться делать его высокое дело без него. Звони, Савва, — днём, ночью, на рассвете. Без тебя очень трудно.

Павел Пожигайло:
— Мы не потеряли друг друга, собрались здесь ради Саввы. Правильнее сказать, что Савва собрал нас вместе. И это, наверное, самое главное.
Безусловно, впечатление от книги «Реставратор всея Руси. Воспоминания о Савве Ямщикове» — это как крест. Это тяжелее, чем удар — удар выдержал, потом пришёл в себя и пошёл дальше. А крест — это всё, до конца жизни. И никуда от него не деться. Открываю оглавление. Тридцать восемь глав — тридцать восемь авторов. Написано объёмно, ярко. Не знаю, о ком ещё можно было так написать. Книга очень искренняя. Меня радует, что благодаря соавторству многих знавших Савву людей его книжный образ получился столь объёмным и многогранным. Наверное, одному автору создать такой портрет было бы не под силу. Поистине Савва был — человечище. Мы не могли не выпустить такую книгу. Это наша общая заслуга…
Если мы заботимся о спасении нашей души, то Савва является для всех нас верным духовным ориентиром. Мы обретаем большое количество друзей, люди тянутся к нам. И этот «магнит» нам, конечно, передал Савва. Он был не просто реставратор. Его мысли и цели простирались гораздо дальше, нежели просто сохранение культурного наследия… Он во многих вещах сформировал в нас «образ»… «Образование» есть формирование образа Божия. Савва во многих из нас этот образ если и не сформировал, то очень точно очертил…

Игорь Александрович Найвальт:
— Слава Богу, что книга («Реставратор всея Руси. Воспоминания о Савве Ямщикове») вышла. У Саввы Васильевича ещё при жизни была, правда, не книга, а выставка — «Музей друзей» (8 июля 2009 года в Псковском музее-заповеднике состоялась презентация выставки «Музей друзей» Саввы Ямщикова. — Ред.). Немного людей могут похвастаться при жизни таким — не друг, не два, не десять, а сонм друзей.
Причём друзья, с которыми он жил всегда по-разному. Он врывался всегда в решение вопроса с шашкой наголо. Рубил чужих, но порой доставалось и своим. Обижаться на него было нельзя. Я не знаю таких людей. Потому всё, что он делал, он делал от души и искренне.
Об этом же свидетельствует и эта вот книга, которая увидела свет: тридцать восемь очерков — моментальная фотография. Я сначала был против, чтобы выпускать книгу буквально через год, поскольку большое видится на расстоянии. Но и в самом деле получился незамыленный временем взгляд на Савву Васильевича. Большое спасибо издателям. Хотя, думаю, будет и второй том…
Савва Васильевич был очень красивый человек, абсолютно русский, до последнего волоска, не в обиду будет сказано представителям других национальностей. Абсолютно неистовый. Всё, что он делал, — делал по большому разряду. Иногда удобный, иногда неудобный, но вот он ушёл — и в сердце пусто. Очень жаль. Но мы же православные… Даст Бог, ещё свидимся.

Игорь Золотусский: «Ямщиков был реставратор, много сделал для восстановления исторических памятников. Когда началась ломка перестройки, распад и разгром старой культуры, устоев и чего угодно, он заболел. И десять лет, находясь в депрессии, не мог выходить из дома.
А потом нашёл в себе силы и мощно влился в нашу культурную жизнь. Савелий был масштабной личностью по размаху своих интересов – мы вместе с ним проводили 200-летие Гоголя».

 

Виктор ЛИННИК