Скромное обаяние советского

Хотел сначала озаглавить эту статью, начиная со слов «волшебство», «магия» и прочее. Но — нет, не то. Именно «обаяние». Разумеется, не такое, как у Луиса Бунюэля (представителя сюрреализма, чьи фильмы отличаются сочетанием несочетаемого и конструированием образов с целью вызвать у зрителя шок — Ред.), с другим знаком. Попытаюсь обосновать свою точку зрения.

Чувство советского и понимание его редко посещает нас в юные годы. Молодёжь обычно увлечена демократией и либерализмом. Не миновала и меня сия чаша: был подвержен идее, что нашему обществу нужны срочные и радикальные изменения…
Но со временем я стал замечать, ещё в 90-е, в ельцинско-гайдаровские годы, как только подходит очередной государственный праздник или выборы, так по телевизору начинают крутить старые советские фильмы: «Белое солнце пустыни», «Волгу-Волгу», «Весну на Заречной улице», «Неуловимых»… Требовалась эмоциональная поддержка народного духа. А как его поддержать? Картинами Кандинского, Малевича, Шагала? Народ на это не клюнет. И это отлично понимали власти предержащие и их советники.

Но как же так? Ведь постсоветские властители дум объявили недопустимость какой бы то ни было идеологии. На самом деле, идеология была — антисоветская. Её транслировали новомодные политики, дипломаты, руководители и ведущие СМИ. А народ её не принимал. «Пипл не хавал», как бы ни старался ныне забытый Богдан Титомир (исполнитель в стиле хип-хоп, которого отличали гипертрофированная эксплуатация сексуальности и попытка подвести идеологию под нехитрые тексты своих песен — Ред.). И приходилось хозяевам культуры доставать из запасников старые картины и ставить их в эфир.
Как раз в те годы Александр Градский, дотоле славивший яростные стройотряды, выдвинул новый термин – «совок». Дескать, те, для кого не утратили значение многолетние принципы единства, справедливости и патриотизма, не подлежат перевоспитанию и должны быть сметены ходом истории. Гуманный, ничего не скажешь, лозунг. Вполне демократичный: есть моя точка зрения, и — неправильная. Но термин в народном сознании не укоренился.
Более того, повторю то, о чём не раз писал: тот, кто произносит обидное слово «совок», тот сам и есть «совок». Со своим убогим кухонным мышлением. Почему кухонным? Оно пошло из среды советских диссидентов, которые были уверены, что их тайные разговоры прослушиваются. Поэтому из комнаты беседу старались перенести на кухню. Кухня – достойное место любого жилища, где хозяйки готовят еду. Но всему своё место и время.
Я глубоко убеждён, что уровень разговора отчасти зависит от обстановки. Если ты ведёшь диалог в обрамлении книг, библиотеки, но невольно подстраиваешься под авторитеты прошлого. А если люди толкуют в обрамлении кастрюль, сковородок, дуршлагов, то и это влияет на уровень их мышления. Это прекрасно понимал, скажем, булгаковский профессор Преображенский, который предпочитал принимать пищу в столовой, обследовать пациентов в смотровой, а научные исследования вести в кабинете.
В чём тут дело? А возьмём хотя бы триптих о «Неуловимых мстителях», снятый отцом нынешнего ведущего «Пилорамы». Несмотря на классовые противоречия, четвёрка юных босяков — Данька, Ксанка, Валерка и Яшка-цыган вызывают больше симпатии, чем Сидор Лютый, атаман Бурнаш и штабс-капитан Овечкин. Потому что за их конями вставало солнце, а за противниками — только Эйфелева башня. Советское искусство (Владимир Маяковский, Сергей Есенин, Сергей Эйзенштейн, Александр Довженко, Григорий Александров, Любовь Орлова, Павел Васильев, Андрей Платонов, Василий Лебедев-Кумач, Вера Мухина, Александр Дейнека, Аркадий Пластов, Сергей Бондарчук, Андрей Тарковский, Никита Михалков, Станислав Любшин, Евгений Евстигнеев, Сергей Никоненко, Владимир Меньшов) давало людям надежду, а не упование на то, что Запад нам поможет. При всей порой критичности их взгляда на окружающее, они никогда не занимались оплёвыванием того, что видели рядом с собой, а стало быть, и самооплёвыванием. Это, кстати, хорошо понимали и модернисты, и даже такой сложный художник, как Михаил Булгаков.
От фильмов, картин, книг, песен, станций метрополитена веяло оптимизмом, а культура эмиграции в этой борьбе проигрывала, хотя за рубежом оказалось очень много талантливых людей из России и это стало их личной драмой. Хотя многие возвращались (Алексей Толстой, Александр Куприн и др.)
Но проблема соотношения советского и антисоветского выглядит глубже, чем можно подумать. На рубеже 90-х и 2000-х годов с высоких трибун было провозглашено, что отныне наше общество свободно от какой бы то ни было идеологии. В этом утверждении заключалось большое лукавство. Идеология была, только проговаривалась она втихомолку, под сурдинку. На кухне, так сказать. И в основе её было: «Рынок всё отрегулирует», «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным», «Если ты такой умный, то почему такой бедный?», «Живи сегодняшним днём» и т. д. То есть, вполне антисоветские лозунги.
Но вторая сторона вопроса состоит в том, что антисоветское сразу же стало превращаться в антирусское. Первыми на это обратили внимание наши соотечественники из-за рубежа (Игорь Шафаревич – «Русофобия», Александр Зиновьев — «Мы целились в коммунизм, а попали в Россию»). Но тенденция оказалась довольно живучей. До сих пор она волнами накатывает на отечественного читателя, зрителя, слушателя. И связана она, в основном, с представителями нашего доморощенного либерализма.
Мы невольно научились даже сортировать их по сортам. Режиссёр-документалист Григорий Амнуэль – тут, как говорится, клейма негде ставить; Александр Никонов, якобы писатель, но явно криводушный человек; Александр Сытин, всегда готовый клеветать на прошлое и настоящее страны; Николай Злобин, сохранивший остатки совести, но американский подданный и многие другие. У всех у них — нетерпимое отношение ко всему советскому, граничащее с ненавистью.
В сфере литературы это идеологическое противоборство, как правило, переносится на соотношение реализма (и социалистического реализма, в частности) с постмодернизмом. В своей докторской диссертации я выдвинул тезис о том, что реализм большинством специалистов трактуется в корне неверно. Пишут, мол, что реализм — это одно из направлений или стилей литературы.
Но это ошибочное, недальновидное понимание явления. По сути, реализм — глобальная тенденция мирового искусства, корни которой уходят в глубокое прошлое. Доисторический художник в наскальном изображении старался передать сцену охоты всеми силами своего умения, стремился к максимальной достоверности — хотел, чтобы его соплеменники узнали и приняли образы медведя, мамонта или динозавра. А если бы он нарисовал на стене чёрный квадрат или супрематические зигзаги (супрематизм — разновидность абстракционизма, который выражается в комбинациях разноцветных плоскостей и простейших геометрических формах: линия, квадрат, круг… — Ред.) в духе Кандинского (кстати, по-своему талантливого художника-экспериментатора). Как бы поступили с таким живописцем сотоварищи? В лучшем случая сказали ему: «Не марай больше наше жилище своей пачкотнёй!», а в худшем — побили неумеху камнями.
Иными словами, водораздел между реализмом (не путать с натурализмом и голым позитивизмом!) лежит не в авторской манере, не в стилистических нюансах и даже не в видении мира. Художник-реалист вправе изображать жизнь во всей её полноте, и если он сталкивается с мистическими, фантасмагорическими картинами, кошмарами или снами (снова вспомним Булгакова), то должен отображать эти нюансы всеми подвластными ему средствами.
Противопоставление реализма и нереализма состоит в отношении творческой личности к миру, Богу и человеку. И если реалист воспринимает данное нам в ощущениях с трепетом, уважением и благоговением, то постмодернист относится к действительности с недоверием, презрением, а порой просто побаивается её. Хотя не желает в этом признаться.
Когда я вспоминаю прозу Шолохова, Шукшина, Белова, Распутина, стихи Рубцова, Тряпкина, Кузнецова, музыку Прокофьева, Рахманинова, Шостаковича, то сердце моё наполняется гордостью за Отечество. А когда обращаюсь к сочинениям Пелевина, Сорокина, Улицкой (художников и не хочется называть — вспомнить хотя бы сухой сук на стене Третьяковской галереи или прибитые к брусчатке причиндалы), мне становится стыдно. Но не за Россию, а за тех «мастеров» культуры, которые не смогли прочувствовать духа своего народа.
Пишу всё это, а в сознании возникают полотна Крамского, Саврасова, Маковского, Сурикова, Врубеля, Корина… А особенно – картины моего земляка Аркадия Пластова: «Ужин трактористов», «Сенокос», «Весна», «Полдень», «Фашист пролетел»… Вот где скромное обаяние советского образа жизни явлено нам со всей широтой и мощью.

P.S. Кстати, на логотипе современных картин, произведённых киностудией «Мосфильм», которой руководит Карен Шахназаров, на фоне пластиковых букв всплывает советский логотип – макет скульптуры «Рабочий и колхозница», установленной у ВДНХ (Выставки достижений народного хозяйства)…

 

Сергей КАЗНАЧЕЕВ.