Как встречали губернатора. Быль

В Окоянове нет аэродрома. Никакого, даже самого завалящего, не говоря уже о роскошном строении из стекла и бетона с залами прилёта-отлёта и салоном для особо важных персон. Ничем не заслужил Окоянов авиационных перевозок, и это положение всегда казалось справедливым его населению. Тихая и незаметная жизнь города вполне обходилась без рёва реактивных турбин и смущающих душу улыбок длинноногих стюардесс. А при необходимости переместиться из точки «А» в точку «Б» окояновцам вполне хватало наземного транспорта. Такая ситуация сложилась за века и соответствовала взглядам местных жителей. Они чтят обычаи своих предков, которые с трудом меняли способы передвижения. Например, когда Николай Второй проложил через город чугунку, окояновцы не сразу решились пересесть на неё с гужевого транспорта. Малость робели. И если, к примеру, река Теша считалась предками не судоходной, то и новые поколения не дерзали пускать по ней пароходы, тем более что через неё сигают даже местные козы.

Однако это состояние глубокого застоя однажды было бесцеремонно нарушено молодым и резвым губернатором, возглавившим в области стихийный снос советской власти. Этот политик желал видеть всю — до последнего района! — подотчётную территорию, взметнувшуюся ввысь в результате его сверхбурной деятельности. А Окоянов его титанических потуг совсем не замечал, и это вызывало у него смутные подозрения. Не следовал городок его призывам и продолжал тихо отсиживаться среди отдалённых лесов и перелесков на самом краю губернии. Поэтому губернатор решил собственноручно сюда приехать и разболтать застоявшееся болото. Когда же, собираясь в путь, глава области узнал, что в Окоянове нет аэродрома, то затопал ногами и изрек, что аэродрому вскоре быть, потому что этого требует его политика решительных переломов. Ехать на наземном транспорте по не совсем ухоженным дорогам двести верст губернатор не захотел и полетел на вертолёте, что со всех точек зрения являлось экономией народных средств и здоровья.
Местные власти были заранее предупреждены о высоком визите и, бросив все дела, готовили губернатору хлеб-соль в городском рассаднике культуры – ресторане «Урожай». Программа посещения включала и ознакомление с их собственными достижениями. Они в основном заключались в том, что власти сменили все названия учреждений с советских на демократические, ну, а над городской баней повесили неоновую вывеску, манящую ночных гуляк аморальным пурпурным светом.
Но отсутствие аэродрома поставило животрепещущий вопрос – куда высаживать губернатора в условиях среднерусской зимы с крепким морозом и ветерком?
Было решено высаживаться на окраине города у бывшего кирпичного завода, превратившегося в результате реформ в брошенные хозяйственные постройки. Рядом с заводом располагалась созданная природой ровная площадка, на которой ещё первые большевики гоняли тряпичный мяч.
Именно этот стратегический план был согласован с администрацией губернатора и именно туда ринулась кавалькада встречающих лиц в сопровождении непривычно трезвых сотрудников ГАИ.
К тому моменту, когда серебристая птица зависла над местом посадки, всё было выметено метлами сидельцев камеры предварительного заключения, и ряженые студентки педучилища сияли румяными щеками над хлебом-солью.
Однако молодость непредсказуема. Городская молва не знает, по каким причинам губернатор не захотел садиться возле кирпичного завода. Может быть, покой его чувствительной души могли нарушить картины остывшего производства. Или её потревожили другие ассоциации, но, повисев над полем, вертолёт вдруг поднялся ввысь и полетел в направлении городского стадиона, о чём было сообщено по рации встречающему начальству. Ситуация стала критической. Начальство никак не могло угнаться за воздушным судном по зимней дороге, да ещё через весь город. Тем более что румяные студентки с хлебом-солью перемещались в древнем автобусе, который не являлся скоростным средством передвижения.
Но жители города не выдали начальство, которое они, по укоренившейся тогда моде, избрали своим сердцем.
Окояновский городской стадион представляет собою футбольное поле, с несколькими рядами деревянных скамеек и домиком для переодевания спортсменов. В связи с тем что реформы остановили не только кирпичный завод, но и спортсменов, в домике для переодевания временно, до возвращения советской власти, поселились праздношатающиеся граждане бывшего интеллигентского сословия. Иными словами, местная духовная элита – бездомный художник-передвижник Чумаков, отставной исполнитель куплетов Сумасбродский, а также солист разбежавшегося хореографического ансамбля Тютюхин. В этой компании культуртрегеров вращалась и непременная участница всех актов художественной самодеятельности Софья Синегубова, дама оживлённого образа жизни и широкой демократичности отношений. Правда, на лице её иногда появлялись фиолетовые бланши и она присвистывала через дырку от безвременно потерянного переднего зуба. Но всё это были знаки бурных страстей, которые не лишали Софью Петровну своеобразной притягательности. К тому же, сорокалетняя служительница районной Мельпомены жила надеждами на скорое прибытие сказочного принца, что свойственно кандидаткам на выданье в её положении.
Компания обитателей домика на стадионе как раз сидела за вторым лёгким завтраком, состоявшим из банки мутного самогона и луковицы, когда над спортивной ареной раздался рёв вертолёта.
— Господа, — воскликнул бездомный передвижник Чумаков, — да это же губернатор прилетел! Сейчас сядет, а встретить некому. Наш город покроет позор!
— Вот ты и иди, приветствуй начальство, — посоветовал ему Сумасбродский. — Глядишь, оно тебя запомнит, и ты станешь знаменитым.
— Нет, я не могу. Я продал обувь, а босиком по снегу нельзя. Не соответствую высокому дипломатическому статусу. Пусть идёт господин Тютюхин. Он прилично выглядит в трико и пуантах.
— Нет, нет, — запальчиво ответил Тютюхин. — Как можно? Мы придерживаемся с этим человеком диаметрально противоположных взглядов на судьбы Отечества. К тому же, пуанты остались мне от жены и сильно жмут.
Общество согласилось с аргументами экс-солиста и обратило взоры на Синегубову.
— Ну, что ж, уважаемая Софья Петровна, тебе идти, — решило оно. — Ты у нас самая-самая. По слухам, губернатор не чурается общества привлекательных женщин. А ты в нашем городе имеешь высочайший рейтинг.
Софья Петровна смущённо цыкнула через выбитый зуб. Было видно, что она не против стать наложницей губернатора.
— Ладно уж, уломали. А как встречать-то надобно?
— Чего проще, – с видом знатока сказал Сумасбродский. — Берёшь стакан самогона, ставишь на наградной поднос общества «Урожай» и подносишь высокому гостю. Конечно, лучше бы спирту, но за неимением оного и этот напиток тоже сойдет. Кланяешься ему в пояс и говоришь: добро пожаловать, господин начальник, в наш город. Не побрезгуйте отведать нашего угощения… Гость отпивает полстакана (тебе останется) и горячо тебя целует. А дальше как пойдёт. Может, он сразу попросит всех удалиться, а тебя пригласит в вертолёт, чтобы поделиться всем самым сокровенным. Тогда твоя звезда ракетой взмоет вверх: фуршеты каждый день, наряды, зуб вставишь…
Глаза Софьи Петровны покрылись голубой поволокой…
Через две минуты вертолёт стукнулся колесами о мёрзлое футбольное поле, в нём открылась дверка, из которой сопровождающее губернатора лицо спустило лесенку. Лицо первым выбралось из машины и огляделось в поисках людей. Однако встречающей кавалькады не просматривалось. Она распугивала пешеходов сиренами и мигалками где-то на зимних ухабах города. Лишь из домика для переодевания спешила какая-то женщина в фуфайке, валенках, и с подносом в руках. Сопровождающее лицо с подозрением уперлось в неё взглядом, но в это время из-за его спины вышел губернатор и сказал:
— Вот и с местным народом пообщаемся…
Однако когда Софья Петровна, запыхавшись, остановилась перед ним, лучась свежим бланшем под глазом, губернатор превратился в онемевший столб.
Софья Петровна протянула ему поднос со стаканом самогона и половинкой луковицы:
— Это самое, господин-товарищ, как вас по батюшке… с приехалом, значит… — с томной хрипотцой пропела она, посвистывая выбитым зубом и обдавая гостя убойным факелом сивухи, — не побрезгуйте угощением, махните стакашек со знакомством…
— Ы–ы-ы, — издал звук начальник области, — что это?
— Самогонка, первый сорт, не сомневайтесь. На себе проверяем…
Губернатора затрясло.
— Да это… да как же… да что же… ничего не понимаю…
Наконец, обретя дар связанной речи, губернатор завопил:
— Ни хрена себе городок!!! Поехали отсюда к едрене фене!
И резвым тараканом вскарабкавшись по лесенке, он исчез в вертолёте. Сопровождающее лицо взяло у Софьи стакан с самогонкой, понюхало его, поморщилось и выплеснуло в снег. Потом поставило посуду на поднос, хмыкнуло и нырнуло в железную птицу вслед за руководителем.
Вертолёт поднимался ввысь под вой сирен кавалькады, врывавшейся на стадион. Когда машины подкатили к Софье Петровне, она стояла, понурив голову, и смотрела в одну точку. Волшебная сказка о новой жизни мелькнула золотым хвостом и растаяла в небе.
— Что сказал губернатор? — заорали на неё начальники Окоянова.
— Он сказал, что я ещё ничего, но времени у него совсем нет. А вам он ничего не передавал. Даже привета. Улетел.
— Куда улетел?
— К едрене фене, — горько молвила Софья Петровна и побрела в домик, к своим друзьям.
Так и остался Окоянов без аэродрома и не охваченным прогрессивными реформами нового губернатора. А жаль. Как знать, если бы на подносе у Софьи Петровны стоял стакашек спирту, то и жизнь наша сложилась бы по-другому.

 

 

Дмитрий ЕПИШИН