Вертоплан над земляникой

Деревня — тихая, таинственная, раздумчивая — притаилась среди лесов на берегу небольшой речки. Места красивые, леса богатые, речка добрая, тихая, потому дачники жили здесь до глубокой старости.
Коренных жителей в деревне — кот наплакал. А дачники все, как один — с гонором. Куда там! Кичатся друг перед другом, хвастаются, спорят, соревнуются. С деревенскими разговаривают надменно, поучительно, как учителя с двоечниками.

Лето выдалось холодное, скучное, потому на пляж дачники приходили только на водичку посмотреть да рассказать друг другу, где отдыхают их дети и внуки и чем море на Канарах лучше, чем на Кипре.
Баба Настя ходила на речку чистить чугуны и сковородки – мелкий речной песок хорошо отдраивал сажу, и чугуны сверкали от него, будто только что приехали из магазина.
— И что поладили, — качала головой баба Настя, драя чугун. — Ездиют на этих вертопланах за тридевять земель жопу греть. Тут, что ль, солнца им мало?
— А и мало! — не соглашался отставной прапорщик Николай Палыч. — Вон какое холодное лето нынче.
— Так ведь а печка на что?! — всплескивала грязной тряпкой баба Настя, рассыпая вокруг себя мелкий песок. — Натопил, залез да грей жопу-то. Чего ещё надо? Не пойму я никак.
Баба Настя на язык была острая, на ногу быстрая, на руку лёгкая, потому ей никто не смел перечить, даже не указывали насчёт грубых слов. Она была безотказна в любой помощи, а дел у дачников было невпроворот.
У бабы Насти в хозяйстве было всё — от древней прялки, кадушек для закваски теста и старинных, острых кос до современных электродрелей. Она и шила, и вязала, и по дереву кружева вырезала, и рамы смастерить могла.
И ещё у бабы Насти было на попечении два внука. Сын погиб, невестка растила мальчиков одна и на все каникулы присылала детей к бабушке в деревню. Они любили к ней ездить.
А сколько в лесу ягод и грибов! Богаче мест не найдёшь. Выйдет кто утром из дома, наклонится возле крыльца, не поленится, и стакан земляники тут же наберёт. А если чуть подальше в лес зайдёт, так и бидончик насобирает играючи.
Дачники ягоды любили, но были леноваты, поэтому баба Настя с внуками летом халтурили, собирали им ягоды на варенье за плату.
А этим летом такая страда на бабу Настю с Сережкой навалилась, что не рассказать. Никогда такой страды не было. Раньше кто и ленился, всё одно иногда в лес заходил, а нынче — никто не ходит. Не хотят, боятся. Ягод уродилось — ужас, а кроме бабы Насти и Сережки, собирать стало вдруг некому.
Угрузшие кустики черники нависают над перезрелыми гроздьями земляники, а та ложится от тяжести ягод на крупные ветки неспелой ещё брусники и вокруг них, как стражники, — боровики. Сказка! Чего в лес не ходить-то? А вот чего.
Пролетел в конце июня над деревней раз-другой вертолёт. Вертолетов тут с войны не видали так низко, потому повыскакивали все из домов, руками машут, кричат, прыгают. Баба Настя не пошла махать вертолёту — войну хорошо помнила и бомбёжки. Так вот сестра её Тонечка прыгала радостно и махала немецкому самолету, кричала: «Мамушка, мамушка, верто-план! Крутолёт! Вертокрыл! Как он называется? Гляньте-ко!» А её пулеметной очередью лётчик прошил. Низко летел, видел радость её.
— Бабуль, вертолёт! – кричал с улицы Сережка. — Эй, вертолёт! Прокати меня в полёт! А в полёте пусто, выросла капуста! Бабуль!
— Быстро в избу! Быстро, я сказала! – крикнула баба Настя внуку.
Серёжка был послушным, прибежал в дом. И тут слышат они: с вертолёта в рупор по громкой связи как загаркает грубый мужской бас:
— Уважаемые жители Лехинского леса! Внимание! Уважаемые жители Лехинского леса!
— Война… — побледнела баба Настя.
— Никакая не война, — промямлил растерявшийся Серёжка.
— Жители деревни Саньково! Предупреждаем вас об опасности!
— Война, сынок…
— Тихо ты! Не война…
— …и бродит медведица с медвежатами. Просим быть внимательными и осторожными. Не отпускать в лес детей без присмотра, соблюдать меры безопасности…
— Не война, — баба Настя перекрестилась. — А, видишь, медведь. Тоже нехорошо. Но медведей-то мы быстро одолеем. На дерево заберёмся, если что.
— Ага, особо ты заберёшься, — засмеялся Серёжка. — Медведи по деревьям, поди, получше нас с тобой лазят.
— Уж я-то не заберусь? Заберусь да как завизжу, как зайдуся, он и не полезет. Что он – дурак, что ли, ко мне лезть?

Однако в лес они с Серёжкой стали ходить с осторожностью. Брали с собой собачку Ляльку, тряпки и зажигалки.
— Ежели что, забирайся на дерево и запаливай тряпку. Звери боятся огня, — учила баба Настя Серёжку.
— Почему они его боятся?
— Потому что родители ихние огня боялись. Кто лесной пожар пережил, кому от молнии досталось, кто под пулю охотника попал. К тому ж: где огонь – там и человек, а человека зверь тоже боится .
— А почему человек не боится огня?
— Потому что умеет управлять им: может зажечь, может и потушить. Особого страха к огню у нас нет. Только потаённый, в самой глубинке. Ведь огнём-то  мы не владеем. Бог — его хозяин.
— Бабуль, тётя Валя сегодня утром  просила пять литров земляники набрать.
— Куда ей столько? Пять… Нам на целый день работы. Но…Так… это нам хватит… так…
Бабка задумалась, прикидывая насчёт выручки.
— Это я на зиму запасу муки, круп и масла растительного.
Серёжка тоскливо вздохнул. Про крупу он не любил разговоров.
— Бабуль, а воды медведи боятся?
— Не-а… Не топчися, не топчися по ягодам-то. Глянь, вон там под берёзками полянка, вся красная.
— Баб, а почему звери воды не боятся?
— Которые боятся, которые не боятся. Рыбы не боятся, утки не боятся, а кот наш Сенька боится.
— А люди?
— Николай Палыч не боится, он по морям плавал. Не топчися! А мы вот с тобой боимся, океану-то. Ох и страсть, когда много водищи! Ох и страсть! Ай!... Ещё ездиют на этих вертопланах и крутолётах  над такой водищей за тридевять земель жопы греть. Ай… Да… Не… Ага-к. Не топчися, не топчися по ягодам-то!
— Бабуль, а Николай Палыч и вовсе десять литров просил набрать. Соберём ли?
— Десять? Соберём. Куда денемся. Это, поди, тебе на новый велосипед хватит. Ай не хватит?...
Баба Настя принялась подсчитывать в уме, сколько получит денег за десять литров земляники, а Серёжка, затаив дыхание, следил за её лицом, наклонённым к земле, разглядывая завороженно её морщинистые щеки и пытаясь заглянуть в голубые, яркие, как у девчонки, глаза.
— Не хватит…
— Да хватит, хватит! — выдохнул он с отчаянием.
— Ну, а может вдруг, и хватит…
— Тогда я пойду к косогору, там много.
— Гляди медведей-то! Не зевай! Далеко не заходи и молитвы пой погромче, — велела баба Настя. — Они играться любят, маленькие-то. Что ж, глупые, пристанут играться, а как запищат, так мамаша явится. Гляди!

Так они и ходили в лес каждое утро. Печку истопят, котов-собаку-кур накормят и – в лес. Стёпа, старший внук, по вечерам  разносил землянику по заказчикам, а баба Настя с Серёжкой, вытянув усталые ноги, лежали  неподвижно на диванах. И пока они лежали-отдыхали, деревня  наполнялась душистым запахом земляничного варенья.
Стёпа был слабый на ноги. Врождённая болезнь костей мешала ему долго ходить, и потому он был в основном при доме и хозяйстве.
Ближе к ночи детвора собиралась на костёр у реки — жгли молоденькие сосны, не давая лесу поглотить деревню, пекли картошку, купались. Несколько раз над костром летал  вертолёт. Кружась над огнем, орал в громкую связь, ругался, велел погасить костёр. Для порядка пару вечеров костер не жгли, а потом снова жгли — пилили молодые сосенки и берёзки, скидывали их в кучу и зажигали как общий деревенский очаг.
— И что теперь за мода такая взята у начальства, не пойму я никак, — недовольно  бубнила баба Настя. — Поладили летать над людьми и орать разные гадости. Немцы, и те не орали. Разбросают листовки, и ладно… Надо бы куда-то написать. Палыч, скажи, куда, я напишу.
Николай Палыч, отставной прапорщик, не знал, куда именно писать и потому  осторожно оправдывал вертолёт:
— Это же хорошо, что правительство о нас заботится. Разве лучше было бы, если бы не заботилось?
— А и не хуже бы, Палыч…
— Нет, пусть уж заботится. Иначе многих бы медведи съели, а непотушенный костёр может стать причиной пожара.

Так лето и шло. За земляникой пошла черника, за черникой началась малина, потом поспела  ежевика, а когда зарумянилась брусника, Серёжка разъезжал по деревне на новом велосипеде, баба Настя наряжалась к автолавке в цветастые модные кофты, а Степа настраивал с Николаем Палычем купленный с рук старый компьютер.
— Во как зажили-то мы, мальцы! – радовалась баба Настя. — Тьфу, не сглазить! Как нам медведица-то помогла. Ай… да-к… ага…
Правда, медведей никто так ни разу и не видел, но вертоплан регулярно прилетал и напоминал об опасности.
— Да чего ты надрываесси там, мужик! А?! – махала осмелевшая баба Настя вертоплану.
— Да не слышат они тебя, — одёргивал бабку Стёпа.
С вертолёта ей тоже махали и даже однажды сказали в рупор: «Здрасьте, здрасьте, баба Настя!».
Баба Настя сначала сильно испугалась, а потом пораздумала и стала всем хвастаться, что её всё начальство  и правительство знает.
— Эй, начальство! — кричала она панибратски вертолёту. — Слазьте со своего корабля! Чем бензин палить, лучше бы поля пахали.

Когда поспела брусника, носили они её ведрами. Много уродилось брусники.
— Во как облапошились мы с вами, мальцы. Глядишь, на машине поедем в школу учиться. Мамка-то ваша удивится! Жалко, что нету прав. Купили бы у Палыча машину его. Чего зря ржавеет?
— Ну ты даешь, бабуль, — поражался Серёжка. — Круто мыслишь! Может, пойдёшь учиться вождению?
— А придётся, так и пойду. Что ж… Поставлю вас на ноги, потом отдохну. А пока поработаю. Пойду учиться, если Палыч машину продаст.
— Эх, если б не школа, остались бы мы и на клюкву. Тогда бы точно пришлось тебе на права сдавать, бабуль, — улыбался Стёпа.
— В клюкву одна я не пойду. Болота боюсь. Ну его, не люблю болото. Гады там.
— Эх, кабы не школа…
Наступил сентябрь, внуки уехали учиться, и баба Настя осталась одна. Потихоньку стали разъезжаться в городские квартиры на зиму дачники. Коренные жители копали картошку, а бабка по старой привычке не вылезала из леса — собирала клюкву и мочила её в бочках для продажи зимой.
Вертолёт больше над деревней не летал, а в конце сентября приехал сосед Петя — внук её умершей подруги Глаши. Приехал проведывать дом, поправить забор, подлатать крышу на баньке. Зашёл к бабе Насте.
— Ну что, баба Настя, хорошо я вам нынче подмог в бизнесе вашем?
— В каком таком бизнесе, сынок?
— В ягодном. Это ж я с вертолёта дачников медведем от леса отпугивал.
— Ты?
— Ну, а кто? Я ж лётчик.
— Как же так, — расстроилась баба Настя. — Я думала, ты на дальних вертопланах служишь, на тех, что вон там, в космосе…
Бабка махнула рукой  в высокое небо.
— Разве ты не на этих, на которых ездиют за тридевять земель… это… жопы греть… ага…
— Нет, я на вертолёте летаю.
— Ах, сынок-сынок…
Баба Настя сокрушённо села к столу и свесила голову.
— Да и как же ты так дослужился? Довели тебя, али сам ты дошёл ты до того, чтоб из говорильника народ стращать?
— Я ж шутил!
— Не знаю я таких шуток, сынок… Палыч  ведь так лес любит! Он океану не боится, а от пауков и лягух бегом бежит. А тут — медведь. Конечно, всё лето дома просидел. Ах, сынок-сынок, бессовестник…
Петя весь вечер оправдывался, объяснял, что медведица с медвежатами и вправду бродила по лесам, что в соседнем районе пропали аж четыре человека, которых они с вертолёта и искали, но бабка не верила и всё понуро качала головой, приговаривая:
— Ай, сынок-сынок… Да-к… Ага… Не-а… Кровинушка ты моя… Ага-к… Ну, уж…  Не-а…Ай-ай…Бессовестник… ага-к…

 Елена РОДЧЕНКОВА