Умер Владимир Сарабьянов

3 апреля 2015 года скончался Владимир Дмитриевич Сарабьянов, реставратор, историк искусства, специалист по византийской и древнерусской живописи, главный искусствовед Межобластного научно-реставрационного художественного управления Министерства культуры РФ. Близкий друг и соратник Саввы Ямщикова.
Владимир Сарабьянов родился 6 апреля 1958 года, он был младшим сыном профессора МГУ, искусствоведа Дмитрия Владимировича Сарабьянова. Под его руководством осуществлялась реставрация фресок Мирожского монастыря в Пскове, собора Рождества Богородицы Снетогорского монастыря, Николо-Дворищенского собора, Георгиевского собора Юрьева монастыря и других храмов Новгорода, фресок Успенского собора на Городке в Звенигороде, связанных с именем Андрея Рублева, ансамблей монументальной живописи Московского Кремля и множества других ценнейших памятников монументальной живописи. Кроме того, он занимался реставрацией икон из крупнейших музеев России (Государственный исторический музей, Музей древнерусского искусства им. Андрея Рублева и др.).

Владимир САРАБЬЯНОВ о себе и о своём деле:
— Например, совершенно уникальный памятник культуры — церковь Успения на Городке в Звенигороде. В этом храме фрески Андрея Рублева. От них, конечно, «рожки да ножки» сохранились, но всё же это Андрей Рублев!
Представьте ситуацию — первая реставрация на государственные средства там велась в 1919 году! После этого все последующие реставрации велись на деньги прихода, это всегда был действующий храм. В ходе этих реставраций открылись новые фрагменты фресок Рублева; там велись большие, капитальные работы. Государство ни копейки не давало.
Следующая, вторая после 1919 года реставрация на государственные деньги была нами проведена в 2005 или в 2006 году, когда выделили какие-то 300 тысяч рублей — вот и все!
Недавно мы там работали в барабане — он почернел от копоти. Мы промыли масляную живопись, тонировали, привели в порядок — опять на деньги прихода. Как это может быть?
Наше государство не может найти смешные деньги на сохранение памятника, где фрески Андрея Рублева? Зато сколько про Андрея Рублева говорили, юбилей…
А.С. Пушкин и Андрей Рублев — это «наше все». А деньги на это не дают…
*   *   *
— У нас есть всего три-четыре города, где сохранились такие уникальные древности. Первым делом, конечно, Новгород идет. Есть еще Владимир, есть Псков, есть Смоленск. Из всего гигантского древнерусского наследия – это те города, где сохранились памятники домонгольского зодчества и монументальная живопись. И Псков не выпадает из общего среднего состояния этих городов. Вы спрашиваете про государственную политику. Нет никакой государственной политики!
А есть одни слова сейчас.
*   *   *
— Есть граница допустимого в реконструкции. И можно привести массу примеров, где реконструкция была допустима. Классический пример – храм в Гарни (это в Армении, в горах). Был такой античный храм, I век до нашей эры. Он рассыпался от землетрясения в каком-то дремучем веке, много столетий назад и лежал в развалинах. Но он весь лежал на месте. Реставраторы обмерили каждый кирпич, каждый блок, каждую часть колонн. И на основе сопоставления этих обмеров идеально его восстановили – из того же материала, из которого он был построен. Он, понимаете, лежал на этом плато, рассыпавшись, а они его восстановили! Вот такая реконструкция возможна, потому что она точна.
*   *   *
— Реставратор — это образ жизни. Об этом лучше спросить у моей жены — она красноречиво промолчит в ответ. Я всю жизнь либо в мастерской, либо в командировке.
Реставрацию не надо сравнивать с процессом творчества. Мы ничего нового не создаем, мы занимаемся продлением жизни. И правильный реставратор не думает о себе, он думает о предмете, который у него в руках.
У нашей бригады жесткая система — мы реставрируем древность, вынимаем ее из-под того, что на ней наросло, и предъявляем людям в том виде, в каком она сохранилась. Не в том виде, в каком они хотят ее видеть, — чтобы были глазки, ротики улыбающиеся, ровненькие нимбики, ручки, ножки. А в том аутентичном виде, в котором эта древность до нас дошла.
*   *   *
— Раньше, бывало, приедешь в какую-нибудь Старую Ладогу, тебя селят буквально в конуру — без окон, без дверей. И чтобы работать, ты должен сам сделать двери, застеклить окна, провести электричество, построить мебель из досок. В Новгород мы раньше каждый год приезжали, нас селили в пустые помещения полуразбитого Юрьева монастыря, где не было кусков пола, протекала крыша, окна без стекол — все разгромлено, сожжено. И вот делаешь кровати, столы, табуретки, потом живешь там месяцев пять. А на следующий год возвращаешься — и опять ничего нет. Иногда, правда, все-таки находили свои табуретки в соседней мастерской у какого-нибудь новгородского художника, который их прибрал, но не признавался в этом. И за бутылку портвейна их у него забирали.
В последнее время отношение к нам, да и вообще к идее реставрации, все-таки изменилось к лучшему. Тот же Юрьев монастырь, где у нас была реставрационно-археологическая база, теперь действующий.
*   *   *
— В Москве мало древних памятников. В основном они сосредоточены в Кремле, еще есть в Новодевичьем монастыре, церквах Троицы в Никитниках, Покрова в Филях. Вся реставрация там была сделана 30–40 лет назад, часто скоростным методом, ориентированным на какие-то праздники вроде Олимпиады. Пожалуй, единственный храм, который отреставрирован по науке, — Благовещенский собор Московского Кремля, где работали три поколения реставраторов, последние работы делали мы.
Плохо дело обстоит в Новодевичьем монастыре — там все остается под записью, требует серьезной реставрации. Да и все храмы Московского Кремля я бы тоже отреставрировал, но это не насущная проблема — там живопись находится в стабильном состоянии, не разрушается. Она, конечно, выглядит непонятно как, потому что оригинал покрыт остатками записей, реставрационными дополнениями, но это дело будущего, не спешит. И потом, эти недостатки видит только профессиональный придирчивый глаз, мой например. Я ни в один музей не могу прийти спокойно, потому что вижу не живопись, а ее реставрацию. Это профессиональный дефект. Все говорят: «Посмотрите, какой Тициан!» А я думаю: «Чего у этого Тициана такие отвратительные тонировки? Кто их делал? Руки бы вырвать».

 

По материалам:
«Православие и мир», Псковская губерния.