Судьба трагическая и светлая

Автора этой книги* знают многие в нашей стране,
в первую очередь по книгам о жизни и творчестве Гоголя, а также популярным документальным телесериалам о русских писателях на телеканале «Культура». О чём бы ни писал Золотусский в статьях, очерках, литературных эссе, он узнаваем – прежде всего строгим, научным подходом к исследуемому материалу, не терпящему каких-либо реверансов в сторону публики, жаждущей отведать «клубнички». Он узнаваем манерой письма, в ней очевиден талант журналиста и писателя — редкое в наши дни сочетание. Он узнаваем в отстаивании своих позиций, лишённых снобизма, но всегда исполненных правдой. При этом историографу русских писателей не менее важно оставаться искренним и добрым по-человечески к своим героям, которых, как ни странно, в нынешнее время надо защищать. Это были Гоголь, Карамзин, это будет Гончаров.

«От чего и от кого их защищать?» – спросите вы.
И скажем без обиняков: от так называемых судей, берущих на себя право кроить и перелицовывать историю России и в итоге выносить свой вердикт.
Но вот, читая новую книгу Игоря Золотусского «Нас было трое», невольно думаешь о человеке, которого защищать язык не поворачивается. В книге о нем не идет речь. Но тень стоит огромная.
Сталин… Пожалуй, ни одно государство так не демонизирует своего правителя, как наше. Филиппики апологетов перестройки обрушиваются на тех, кто находит в этой фигуре, кроме злодеяний, совершённых им в годы репрессий, тем не менее черты личности, заметно повлиявшей на ход мировой истории. Я подозреваю, что дело тут не столько в Сталине, сколько в попытках  либерал-демократов использовать его в качестве жупела для атак на своих «оппонентов», посмевших усомнится в мессианской роли капитализма в современной России. В одном из недавних интервью Игорь Петрович Золотусский заметил следующее: «В администрации главы государства всплыл некто господин Федотов. Он и является автором идеи десталинизации. Мне позвонили с радио и сказали: «Ваши родители были в лагере, вы в детской тюрьме. Скажите несколько слов в поддержку десталинизации». Я отвечаю: «Надо вести речь не о десталинизации, а о дегорбачевизации и деельцинизации». Корреспондент тут же бросил трубку».
Пример показательный. Уж кто-то, а Золотусский имеет право быть ненавистником сталинского режима, ибо «пепел Клааса стучит в его сердце» при одном лишь воспоминании о трагедии, коснувшейся семьи Игоря Петровича.
Первое, что бросается в глаза при чтении «Нас было трое», — интонация повествования, спокойная, без надрыва. Автор оперирует лишь фактами, документами и письмами, которые красноречивей мстительных эмоций, они предоставляют возможность читателю самому толковать события.
Перед нами  встают образы матери, отца и сына. Это триединство, как ни странно звучит, светлое, ибо сама жизнь – озарение божье, выданное каждому по искре в полной мере страданий, что выпали на семью Золотусских.
Писатель фокусирует своё внимание на отце, Петре Ароновиче Золотусском, дипломате, разведчике, а также на матери Яне Яновне. По мере раскрытия судеб Золотусских-старших  явственно проступает характер сына  Игоря, уже взрослого человека, взявшегося написать  книгу воспоминаний. Характер лепился в соответствии с поступками родителей, их отношением к происходящим в мире событиям, свидетелями которых писатель был в детские и юношеские годы.
Судьба отца — Петра Ароновича Золотусского — типично советская, она складывалась в условиях Гражданской войны и последующих мирных лет. Доброволец Красной армии, помощник уполномоченного в отделе преступлений, слушатель Академии Генштаба РККА, получивший аттестат за подписью начальника академии М. Фрунзе. Потом, в тридцатые годы, странствия в роли дипломата и разведчика рука об руку с женой и маленьким сыном по городам и весям России, а дальше — Дальний Восток, Япония, Китай, Западная Европа и Америка. Автор книги высвечивает из глубины лет жизнь, по любым меркам более чем благополучную.
Но вот семья вернулась на Родину. «Жизнь с осени 1936-го по 28 августа 1937-го — ощущение полёта. Или купания в море», — пишет Игорь Петрович. Она шла своим чередом на фоне грандиозных перемен в стране. Пока арест не остановил часы. Время вздыбилось, как взмыленная лошадь, и замерло оно в оцепенении. 37-й год для многих из нас — символ тотальных зачисток, начало репрессий. Но для Золотусских — точка отсчёта уже нового времени, в котором утрамбовывались судьбы миллионов людей. Чтобы восстановить биографии отца и матери, Игорю Петровичу нужно было изучать документы, хранящиеся в государственных архивах НКВД, КГБ, ФСБ. Отчёты, справки, свидетельские показания, доносы добровольных стукачей и просто несчастных людей, не выдержавших пыток в застенках Лубянки, — вся эта информация лавиной обрушилась на автора. И спрашиваешь себя: как Золотусскому удавалось совмещать работу учёного, писателя, исследователя давно минувшего столетия с рассказом о лично пережитом времени? Вопрос мой звучит, конечно же, риторически, ибо ответ лежит на поверхности. Писатель, сочиняющий художественное произведение, непременно вносит в него элементы собственной биографии, свои реминисценции, свой психологический строй. Однако можно ли «индивидуальность» художественного порядка сканировать на чисто документальный материал, который не терпит фантазии? Конечно, нет. Есть зов сердца и разума. И пока ты живёшь на свете, он постоянно с тобой, не отпускает тебя.
Юношеским годам свойственен максимализм. Он, может быть, неудобен близким, обществу. Но, скажите на милость, разве не прекрасен максимализм подростка,  сказавшего себе однажды: мой отец — лучший человек на свете! И это при том, что мальчик Игорь стал свидетелем ареста отца, а вскоре был отправлен по этапу в детский дом.
Самый, пожалуй, пронзительный документ – письма и дневники отца и матери, разделившей судьбу мужа и, разумеется, воспоминания об отроческих и юношеских годах Игоря Петровича, когда в студёных краях Зауралья он встречался с ссыльными родителями. Там всё – и слёзы, и страдания, и радость общения, и горечь разлуки. Казалось бы, в этом солженицынском и шаламовском безумии нет места холодному рассудку об «объективных исторических процессах». И это действительно так, ибо жизнь человеческая — самое ценное, что есть на этом свете, и никому не позволено на неё посягать.
В книге есть сквозная линия, прочерченная автором. Она раскрывает тип человека советской эпохи, когда идеалы вершили мыслями и поступками, сводящими к самопожертвованию. Это не фанатичная вера, а вера осознанная, пропитанная религиозным чувством любви к Отечеству. Именно она скрепляла национальный дух на протяжении всей истории России.
Книга Игоря Золотусского «Нас было трое» — интимного порядка. Но, что удивительно, на векторе она смыкается с общественно и духовно значимой деятельностью Игоря Золотусского как проводника между великой культурой XIX века и нынешней, истерзанной, поруганной культурой, нуждающейся в исцелении. Любовь и сострадание — качества, очерченные в литературных трудах и кинодокументалистике Игоря Золотусского, — были заложены в его личной судьбе, трагической и светлой.

* Золотусский И.П. Нас было трое. Роман-документ. – Санкт-Петербург: Фонд «200 лет Николаю Гоголю», 2011. – 160 с.