Солнцу правды

Святочный рассказ

Приближалось Рождество. Церкви, больницы, дома, улицы города убирались и наряжались. Люди старались с лёгкостью, ненадрывно, потому как дни стояли в декабре, противу обыкновения, тёплые, а если где и посыпало пушистым снегом, то сразу же таяло. В самый Сочельник народ занят приготовлениями к празднику, и даже в тюрьме — этот день неприсутственный, отчего отец и поднялся с постели не в духе. Он, собирая передачу маме, никого из нас не стал перепоручать соседям, а оставил всех дома, распределив нам дела по хозяйству.

Отец долго возился, заметно нервничал. Так бывает всегда, когда дни неприсутственные. Никогда не знаешь, как и чём обернется, какое настроение у приёмщиков. Нельзя брать много, иначе всё вернут обратно. Но сегодня, в Сочельник, надо отнести маме чистое платье, белье, вкусную домашнюю еду на разговение… В прошлый год отца на порог пустили, а после, по недостатку времени, вытолкали взашей и сумку бросили прямо в лужу, а мама осталась не солоно хлебавши на Рождество, без еды, без одежды, без денег, которых всегда в доме нет и потому их он никогда ей не передавал.
Отец оделся обыденно. Памятуя прошлогодний Сочельник, он надел старую чёрную куртку и стоптанные башмаки, чтобы падать в грязь без волнения. Оглянулся на нас с порога, закинул за плечо рюкзак с пожитками мамы, что-то хотел было даже сказать нам, но только махнул рукой: что-де смотрите у меня… Когда он был в настроении, то говорил еще:
– Смотрите у меня в оба… – куда и как смотреть в оба так ни разу и не объяснил.
Меж тем, сегодня он ничего не сказал и даже не оглянулся.
* * *
Отец ушёл. Старшая сестра перед окном в большой комнате украшала настольный вертеп справа от ёлки. Мы с младшей сестрой ушли играть «Ожидание чуда» на улицу, где, чередуясь, то солнышко выглядывало из-за синего забора мясокомбината, то скоро за ним небо затягивало чёрными тучами и сыпал мелкий снег с дождём… За мясной лавкой выстроилась длинная очередь. Несколько в стороне играли дети. Я был надзирателем, а сестра в роли плакальщицы, что приехала навестить свою мать.
– Надо, – поучал я правилам сестру, – с интересом плакать…
– Это как ещё? – задиралась она.
– Ну, так, чтобы охранник тебя отметил и вытащил из очереди…
– Так и тащи, – возмущалась сестра.
– Зачем? – спрашиваю её.
– А я откуда знаю, – она повела плечами.
– Вот я и говорю, – научал её, – ты должна обратить на себя внимание, иначе время приёма передач закончится, и ты останешься со своим мешком, – и тут мы обнаруживаем, что мешка с нами нет.
Возвращаемся в дом. Старшая сестра наряжает волхвов: первый уже едет на ослике впереди, второго из них она усаживает на плюшевого, рябого, пятнистого верблюда... Младшая сестра, бесхитростно без лишних затей хватает торбу третьего волхва… Старшая у неё вырывает из рук:
– Ты с ума сошла, – кричит, – это же дары Младенца.
– Ну и что, – возмущается младшая, – а маме дары не нужны? – вырывается и бежит на улицу, к очереди, к огромным синим воротам и кричит не то мне, не то всему миру, что она пришла навестить родную маму.
– Кто же твоя мама? – с удивлением спрашиваю, забегая вперед неё, преграждая дорогу, игриво постукивая по голенищу сапога палкой.
– Моя мама хорошая, – кричит и плачет сестра, – вы её напрасно держите в четвёртом бараке…
– В четвёртом бараке хороших не держат, – с напускной брезгливостью отвечаю младшей сестре. – Ты, наверное, своей хорошей мамаше вкусного ягнёнка принесла, – и уже совсем ехидно помыкаю чувствами, – безвинной жертве… Давай, – грубо, совсем омерзительным тоном вывожу её из себя, тыча палкой в мешок волхвов, – показывай, что у тебя в торбе… – и далее, уже ко всем стоящим в очереди: — Вы тоже, уважаемые, выворачивайте мешки, чай не станция Петушки, кошельки-кошёлочки… – и очередь, вздрогнув, замирает.
Сестра сама собою зашлась в рыдании:
– Вы её совсем не знаете… Она хорошая, – открыв мешок, судорожно пытается доставать вещи.
– Что ты тащишь мне своё барахло, – грубо тычу палкой в мешок. – Мне наплевать, что у тебя в мешке, если у тебя нет разрешения на передачу… У тебя есть разрешение? – кричу на неё. – Если нет разрешения – проваливай… – и уже ко всей очереди обращаюсь: – Время кончается! Кто не успел – тот опоздал. До следующей встречи, – насмехаюсь над всеми.
– Господин хороший, – вскрикивает сестра и плачет, плачет, рыдает, в ноги мне кидается, – вы же не зверь какой, вы же человек… Она же мне мама… Хорошая мама, – натурально причитает и плачет, плачет.
– Ладно, – снисходительно постукиваю по мешку палкой, – показывай своё барахло…
Сестра достаёт синий палантин из кашемира и шерсти, синее велюровое платье…
– Ладно, – повторяю снисходительно и спрашиваю, – а почему же отец не пришёл?
Сестра, будто не слышит, продолжает плакать и достаёт из мешка милого кукольного младенца, завёрнутого в расшитое золотом покрывало, как живого нежно прижимает его к сердцу, в очередь вживляется…
А я всё строчу, ровно из пулемёта, на той же скорости, остановиться не могу, несу, что ни попадя:
– Что ж ты без отца и матери, с младенцем на руках… Кто же тебя пустит, если разрешение на отца, а ты с младенцем пришла… Вам сколько раз говорить одно и то же, а вы всё мимо кассы норовите протыриться. Без разрешения вас никто никуда не пустит…
– Я же не знала, – говорит сестра, – мама, она же невинная, – и на младенца широченными глазищами пялится.
– Ты, – не сдержался я от смеха, – и впрямь как наша мама… – и дальше, не опомнившись, поучаю: – Ты не тушуйся, поуговаривай меня, поластись, как мамка делает, когда мы к ней с папкой приходим… Вы, говори мне, дяденька хороший, не то, что в прошлую смену дежурил вурдалак Волкович… Вы чистый и светлый, совсем агнец белый, говори.
– Пойдём, девочка, – сам за себя говорю и отвожу сестрёнку в сторону от очереди, к служебной двери и как бы пропускаю вперёд себя, а сам говорю так тихо, но выразительным тембром, чтобы другие слышали: – Пропустить пропущу, но ты в залог останься…
– Это как ещё? – недоумевает сестра.
– Просто, – обыкновенно ей говорю, – ты молодая, с младенцем на руках, одинокая…
И тут сестра в штопор:
– Нет, – вскрикнула, – я так не играю...
– Так надо, – пытаюсь её урезонить, – без этого люди не живут.
– Нет, – отрезала, – я в такие игры не играю. Это противные игры в Сочельник, – и убежала в дом помогать старшей сестре завершать вертеп и готовить кутью к разговлению.
* * *
И больше мы в тот день не играли. Возились до первой звезды по дому: чистили, мыли, стряпали. А с первым ударом колокола от Иоакима и Анны в дом вошли они.
– Встречайте, – крикнул отец нам от порога, – вернулась мать ваша, без вины невинная, как и просили вы Приснодеву Марию и Иосифа Обручника.

Сергей КОТЬКАЛО.