slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

СОКРОВЕННЫЙ СВЕТ

    Адреса у меня не было, но искать отца Петра в посёлке Красное-на-Волге, что в сорока минутах езды от Костромы, долго не пришлось. Справился у женщины возле церкви, как отыскать батюшку. «Он на Волжской улице живёт, она вон там по низу проходит, — с приветливой готовностью ответила она, махнув рукой в сторону реки. – А вот дома не знаю. Там спросите, вам покажут». Близился полдень жаркого августовского дня. Неровные, с бесшабашной кривизной улицы посёлка были малолюдны, прогуливались с колясками молодые мамы, кто-то шёл с рынка со снедью для обеда, изредка тарахтели проезжавшие мимо машины. Дом, где живёт отец Пётр, показали сразу несколько человек. На входе, в тёмной, заставленной под потолок, прихожей, негромко переговариваясь, что-то переделывали двое мастеровых. Попросили их позвать батюшку. «Я к вам по рекомендации Саввы Ямщикова», — представился ему. — «А-а, — широко улыбнулся отец Пётр. – Проходите, пожалуйста. Вот сюда»…

    Вот уже 14 лет совершает он свой недальний путь от дома на причудливо изогнутой Волжской улице в нижней части Красного-на-Волге к церкви Петра и Павла в центре. Храм, как принято в русских сёлах, стоит на возвышении, весь в лесах, потемневших от времени, снегов и дождей. Восстановление церкви идёт не очень споро – денег который год взять неоткуда, приходы в православной России существуют на то, что удаётся собрать средиприхожан. А много ли свободных денег у костромичей, жителей глубинной области России? Скудные зарплаты и те задерживают. Вот и получается, по словам отца Пётра, что «купят свечку-другую по пять рублей, и всё». Тем и живы. И на воссоздание храма, что 60 лет стоял в запустении, таких подаяний, ясное дело, не хватает. «Цены в Красном, конечно, ниже, чем в Москве, это верно, — говорит батюшка. – Так ведь и денег нет у людей. В Москве всё дорого, но там – деньги!».

Жестоко ударил по скромным сбережениям храма подстроенный либералами дефолт 98-го года. «Все наши накопления тогда сгорели, — разводит руками отец Пётр. – Пошли к директору банка, объясняем ему, что это деньги прихожан, сделайте хоть что-нибудь. Отвечает: всё, что могу для вас сделать, — дать два мешка. В одном рабочие рукавицы, в другом – робы для строителей». Вот так кириенковский «подарок» на годы затормозил возрождение храма…

    И всё же – золочёный крест на верхней маковке церкви радует глаз, да и сами маковки убрали в красивую тёмно-коричневую черепицу. «17 лет назад, когда принял храм, на службу пришли всего 17 человек, — неторопливо рассказывает отец Пётр. – Теперь больше сотни собирается. Первые годы служил в церковном подвале, где потолки в два метра с небольшим. Теперь отделали верх, туда перебрались, там людям нравится больше».

    Худощавый, живой, подвижный, с опрятно подстриженной седой бородой, он выглядит молодо для своих семидесяти лет. Мягкая речь, лучистые, тёмные глаза излучают приветливость. Угостил кофе: «чай долго заваривать, а стылый неудобно подавать». Хозяйки в доме нет. «Жену я потерял, — грустно вымолвил отец Пётр, словно извиняясь. Помолчали. Отсутствие матушки сказывалось в холостяцком небрежении деталями домашнего быта. Трое детей разлетелись кто куда. Дочь теперь сама матушка, замужем за священником, один сын служит в храме, второй учится. К нему батюшка и торопился на свидание. «Паром у нас ходит каждый час. Я до парома на своей «восьмёрке», а там рукой подать». К слову, через паром от Красного до знаменитого Золотого Плёса всего 22 километра.

    Но о себе отец Пётр рассказал. И о своём пути к Богу.

    Он – коренной житель Красного села, известного с незапамятных времён. Из летописей доподлинно следует, что в дружине Дмитрия Донского, отправившейся на Куликово поле, были костромичи. Местный говор с мягким оканьем, с частицей «то», поминутно приставляемой к словам – «А ты была-то там? А вот и пойдём-то сразу» и посегодня легко различим, невзирая на эфирное тиранство коверкающих русский язык. У невысоких, кряжистых, с мощными плечами костромичей лица ровные, словно иконные доски, ясные светлые глаза, короткие бороды. От мужчин исходит ощущение спокойной силы. Женщины пригожи и стройны. Приветливые и степенные, костромичи сохраняют в нетленности тот русский тип, от которого мы отвыкли в вавилонской Москве.

    В Костроме – Ипатьевский монастырь, где в январе 1613 года скрывалась от поляков семья бояр Романовых и куда направлено было посольство от Земского собора, избравшего 16-летнего Михаила на царство после почти двух десятилетий Смуты. Поэтому один из часто встречающихся лозунгов в городе – «Кострома – родина династии Романовых».

Красное-на-Волге стоит километрах в 40 от Костромы, за рекой Покшей, которая впадает в этих местах в Волгу. По двухколейному малолюдному шоссе в трещинах застарелого асфальта машина быстро домчит вас к этому месту. Само Красное с давних времён известно как промышленное село – здесь развивались народные промыслы, и прежде всего – ювелирное дело, чеканка, скань, зернь.

    «Но старше всех селений в нашей округе – село Сторожевое, продолжает батюшка свой рассказ. — Там в древние времена перегораживали цепями Волгу, чтобы лихим людям с верховий не было доступа в Москву. В наших краях много староверов, так что вера здесь исстари крепка.

Чулковы – здешние в нескольких поколениях. После семилетки поступил в художественный техникум, закончив его, ушёл в армию, служил в Туле и демобилизовался из Тарту как воздушный стрелок-радист. После армии с год ждал работу по специальности, работая то грузчиком, то уборщиком. Катал брёвна, ездил в Кострому за кирпичом. В то время у нас в рамках промкооперации было три художественные артели, среди них «Красный кустарь» и артель инвалидов. При Хрущёве промкооперацию упразднили, передали промыслы в ведение местной промышленности.

    Я устроился художником в артель инвалидов, а через год меня избрали старшим художником. Да-да, именно избрали, сказав: «Решайте сами, кому у вас быть старшим».

В ту пору у здания райкома – нынешней администрации – было модно ставить Доски почёта. 11 досок тогда стояло, каждое предприятие делало их на свой лад и вкус. Я сделал Доску нашей ювелирной фабрики, которая к тому времени стала заводом в рамках оборонного Министерства приборостроения».

    В маленькой кухоньке батюшки время от времени раздавался какой-то писк, шорох. Перехватив мой недоумённый взгляд, отец Пётр улыбнулся: «Это у меня в картонной коробке птенец ласточки, вчера подобрал возле церкви. Не пойму, отчего он такой маленький. Ласточки этого года уже на крыло стали, а этот совсем малыш». Крошечный птенец попискивал, вспархивал крошечными крыльями, шумя и негодуя на своё заточение. «А поить его надо только из пипетки, сам он ещё не может».

    «В 1973 году я, тогда старший художник фабрики, решился пойти на приём к своему школьному однокашнику – он был тогда 3-м секретарём райкома: «У меня жена, трое детей, а живём в комнате в 25 квадратных метров, — пожаловался ему. — Помоги!». Тот вспомнил, что когда-то поставили на этом месте, где мы сейчас сидим, голые стены под гостиницу, а стройку потом забросили. «Посмотри, может, тебе там подойдёт». Пришёл, глянул: ни отопления, ни воды, конечно, не было. Но потихоньку сделали всё, и вот до сих пор живу здесь вместе с ещё двумя семьями.

    Работал, вступил в Союз художников СССР, в 1974 году получил звание заслуженного художника РСФСР».

    В Русском музее в Петербурге из 8 представленных там работ красносельчан, пять сделаны руками Петра Чулкова; его произведения выставлены и в Музее декоративно-прикладного искусства в Москве, в Троице-Сергиевой Лавре, в Ипатьевском монастыре родной Костромы, в Рязани. Во время первого визита Р. Никсона в СССР в 1972 году Пётр Иванович Чулков по просьбе властей изготовил ему специальный подарок – серебряный ларец, но американский президент в Кострому не заехал.

    Отец Пётр показывает альбом со своими работами – удивительные, редкостной красоты и изящества вещи по металлу – чаши, кубки, братины, вазы. Затейливые узоры, росписи с диковинными зверями... Медь, золото, серебро – в каждом произведении мастера угадывается истинный талант.

    «В 1985 году я ушёл с завода, — отец Пётр смахнул невидимые крошки со стола. – Стал свободен, и в этой свободе пришёл в церковь, — батюшка поднял на меня взгляд, словно проверяя, понимаю ли я, о чём он говорит. — А случилось всё просто, словно само собой, словно вёл меня кто-то. Однажды зимой подвозил свою маму на воскресную службу — она была очень верующая — на улице гололёд, так что пришлось проводить её до входа в церковь. «Зайди, раз пришёл, — говорит она мне — что здесь стоять будешь?». Было это в Костроме в храме Воскресения-на-Дебре, который не закрывался и в советские годы. Дебря – название старинной улицы, ближайшей к Волге, на которой этот храм стоит.

    Я зашёл. В тот первый раз отец Александр, с которым потом познакомился и который теперь священником в Америке от Московской Патриархии, читал проповедь о мытаре-фарисее. В другой мой приход услышал его проповедь о блудном сыне. Это тоже всё не случайно, ведь так?» – отец Петр коротко взглянул на меня.

    Надо сказать, что родители мои были верующими. Отец пел на клиросе с 7 до 89 лет! Так что вера в семье была, только я проходил мимо неё, всё некогда было. Но о моих всё более частых посещениях церкви узнали на работе и вызвали меня на проработку. Сидит «тройка»: директор, парторг и профорг: «Как так? Что же ты делаешь? Ведь ты же главный художник завода!» — «Я, – отвечаю им — не партийный. Какие ко мне претензии?». — «На тебя люди смотрят! Какой пример ты им подаёшь?». Ничего они, конечно, со мной не сделали, но о беседе, наверное, отчитались.

    Потом пришли новые времена. Я уже пел на клиросе, часто общался с батюшкой. Поехали с ним как-то в Кострому, он представил меня владыке. А тот вдруг обращается ко мне: «Не думал ли принять сан?». Как холодной водой меня обдал. Неделями был весь в сомнениях, терзаниях. Смогу ли? Хватит ли сил? Поехал в Касимов, где жил мой духовник, и только после бесед с ним утвердился в своём «да». При следующей встрече с владыкой он вновь обратился ко мне: «Подумал?» — «Да». – «Ну, и как?» — «Как вы скажете». — «Вот и хорошо».

В храме Воскресения-на-Дебре рукоположили меня в дьяконы, а на следующий, 92-й год, в священники. Так началась моя новая жизнь.

    «Взявшись за посох, не оглядывайся назад, иначе будешь ненадёжен в пути», – вот этому завету я и следую».

    Отец Пётр сложил руки на столе, говоря этим жестом, что наш разговор подошёл к концу. «Можно сфотографировать вас для наших читателей? — попросил его. – Ну, я тогда хоть подрясник надену, — через минуту он спустился со второго этажа».

    Так и появился этот снимок – на опушке берёзовой рощи в чудесный летний день, когда всё вокруг радовалось жизни, солнцу, гомону и щебетанию птиц, воздуху, льющемуся с небесной синевы…

    И жизнь, и судьба, и Божий промысел уместились в недолгий, бесхитростный рассказ отца Петра. Успешный художник, вполне светский человек, счастливый в семье и в друзьях, он, словно ведомый рукой свыше, пришёл к Богу в поисках незримой благодати. Но не только для себя — для других, ибо теперь ему дана сила и право врачевать души и молиться за нас. Спасись сам, и вокруг тебя тысячи спасутся, сказано было.

    И в этой предначертанности его пути к Богу – знамение нашего времени, когда зло множится и кажется всесильным. Но – возгораются ежедневно лампады в тысячах православных храмов по всей необъятной стране, творятся тысячеустые молитвы, и, значит, восстаёт против зла, против пагубы материальности и беззакония иная, высшая сила, преображающая людей, сила, которой спасалась Россия не раз на тяжких переломах своей судьбы. И которой суждено спасти нас и сегодня, если мы не останемся глухи и слепы к зову лучшего в нас.

 

Виктор Линник

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: