Снега Андрея Шацкова

И мне осталось — верить в снегопад,
Который начался подобно чуду,
Чтоб тихо падать сорок дней подряд,
Покуда я любовь не позабуду...

Время покажет, насколько наше русское слово в состоянии удержать читателя. Сразу после Дня Славянской письменности самое время выяснить значение слов. Весной – предзимье – начало зимы, зимний морозный путь… Куда? Открываем книгу*.
Соединяя духовное и эстетическое, вчера и сегодня, природу и искусство, автор касается пути человека – в жизни, в искусстве, в прикладной деятельности. Усталые снега поэта давно определили жизненную стезю не как веселье, что было бы странно, а как грустную дорогу усталого после трудов праведных человека.
Книга собрана и частично создана в дни грусти о безвременно ушедшем сыне — отсюда и печальный общий тон сборника, легко объясняется и пессимистический рисунок книги.

Вот опять на дворе
беспробудного царства пора.
И на смену предзимью
приходит черёд первозимью.
Вечереет с утра,
и безмолвие бродит с утра,
Подпоясавшись рек и проток
остывающих синью.
Автор, употребляет инверсию, что лучше всего выдаёт сумятицу в чувствах, подкрепляя это и самооговором – первый лёд, первый снег до оскомины, право,  скучны, «я не пёс, чтобы в свежих порошах валяться». Хотя мы знаем и непременный атрибут поэта – мировую скорбь, и любовь нашего поэта к своей синеглазой лайке («Спи, мой друг, верна, голубоглаза./ Спи, моя святая простота».)
Но если верить слову изречённому — стихотворение написано давненько, и сегодня выбрано как подходящее для открывающего сборник.  «Усталые снега» – не фигура речи, а состояние автора.
Особенности творчества Андрея Шацкова**, безусловно, включают умение использовать органично слова русского лексикона – мы редко их произносим сами, и благодарны за встречу с ним на бумаге, хотя и не отдаем себе отчета в этом.
Спи, мой друг, не веря Новогодью.
Жизнь прошла, остался маскарад.
По погостам расточившись плотью,
Близкие уходят в райский сад.
Провожая мир усталых снегов, поэт выдаёт себя сразу – он грустит по ушедшим с этими снегами светлым минутам, надеждам, ощущая вместе с тем обновление. «Ступеней резных пьедестал» поднимает автора над тающими снегами пороши. «Уныние — грех, // утверждают наивные святцы», новая книга Шацкова как раз борется с этим христианским грехом, помогает и нам найти путь приятия посланного нам труда жизненного бремени.
Тому миновало полвека…
Но только опять и опять
В озябшей душе человека
С поленьями сани скрипят.
И бабушка крестится снова,
Встречая под вечер обоз —
Предтечу Спасенья печного
В Рождественский лютый мороз!
Творить и любить – жизнь, людей, слово – Андрею Шацкову всегда было яснее в Рузе. («…Над прозрачной рекою Рузою — / Той, что в атласе мира нет»). Духовный оберег поэта, этот город ниспослал ему вдохновение, радость свободного проникновенного творчества и ощущение единства с природой, чистой и свежей. Именно там, в Рузе, поэт и осязает эти снега как символ – они ложатся (или обрушиваются) на землю, взвиваются, носимые ветром, тают, текут и – утекают весенними ручьями… Все ипостаси жизни, которые утром всегда выглядят лучше, чем в сумерках, как в стихах. Эти размышления подкрепляет перечень названий, выстроенный Шацковым – и нет никакого основания отрывать русское понимание устройства мира поэтом от щедрых россыпей русских слов.
Крещенский ноктюрн, У истоков Рузы, Реквием задержавшейся зиме, Канон марта, Дорожный диптих, Икос, Мартовский и Яблочный Спас, Вечерний июль, Лупинусы, Преображение, В другом измерении – милые патриархальные слова окунают нас в наше детство и в детство Руси.Уютно укутанные этими словесы, мы крепко держимся за вселенскую твердь, осеняем рукой заповедные цветы и надеемся на последний оплот великоросского глагола. Им выступает в данном случае  открывающий горизонты новый сборник стихов «Первозимье».
Удачно сознаём, что кроме природы – собака верным другом вселяет оптимизм в мысли писателя. Она служит и неким мерилом авторского настроения. В знакомом автору – до боли – пейзаже Рузы, в снеговой ли коросте, в сиреневом ли неба прогале, читателю видны душевные метания – а без души поэзии нет. Верно говорят, сколь велики страдания – столь прекрасна и поэзия.
Костры погребальные, пусть и по отношению к листве, Жизнь водой сквозь пальцы протекла, ветер, плачущий навзрыд.
Тогда, когда настанут Покрова,
Взметнётся к небесам багровый пламень
Листвы, а невесомые слова
Падут на землю, обратившись в камень
Тяжёлых дум в преддверии зимы,
Уже наславшей лету злые кары:
И бесов легион, и стаи тьмы,
И первоснежья призрачные хмары.
К обедне снег растает, и земля —
В постыдной наготе предстанет снова.
 И медью зазвенят, не веселя,
Колокола Великого Покрова.
Как Судный день — бестрепетно суров
По Новому и Ветхому заветам,
Ты наступил, октябрьский Покров,
Предзимье предварив по всем приметам.
Эти слова, объясняя название сборника, мысленно уводят от благополучия обыденности к приподнятости зимнего настроения грусти, что по особому счету – суть.
Среди берёз, опавших поутру,
Последними октябрьскими листами,
Я тоже упаду или умру,
А продолженье выбирайте сами!
И всё-таки автор оптимистично это стихотворение возводит к подъёму мысли.
На бранном поле Божьего суда,
Где всё решает мужество и вера,
Я знаю — остаётся реснота,
И исчезает прошлого химера.
Употребив старинное слов, автор показывает нам (и себе, конечно, свято веруя в добро), что наше достоинство исстари и есть реальная истина бытия. И нет тому противоречия в строке.
Как жаль — не сложился о счастье сюжет,
Но это в России — обычное дело.
Словами «И вспыхнут разом тысячи свечей / По всем Святой Руси иконостасам!» автор подпитывает нас светом своей внутренней радости и уверенности в торжестве добра. Не зря поэт стихи сжигает как мосты, «погружаясь в зиму, словно в Лету».
И хотя строки «Земля моя! Приходит твой черёд! / Оставь врагу сомнения и страхи» в стихотворении о русском воинстве обращены к горящим в огне страны уделам, всё же кажется, что автор говорит и о себе – пессимистом его можно называть из-за того, что он – поэт. Сомнения прочь, автор любит жизнь, хотя она – не сказка. Но чаще об этом вспоминаешь, когда «под вечер навалится», да и повод для книги печальный, хотя Андрей Первозванный всегда подставит плечо.
Надо жить, а как без света жить?
Темнота копится за порогом.
Камень бел-горюч во мгле лежит.
Без призора брошенный Сварогом.
Это твой последний оберег.
Твой последний луч дневного света…
Холода… Россия… Первый снег…
Исповедь печальная поэта.
Поэтическая грусть свойственна поэтам, и оптимизма в ней вполне довольно.
Говоривший не раз о социальной значимости поэзии, Андрей Шацков не может не думать о своём вкладе в народную сокровищницу слова. Безусловно, у Шацкова-автора есть характер, делающий его духовно свободным поэтом, заметным не только своим общественным темпераментом, но и – на поле русской поэзии – своеобычным словом. Прекрасное неприятие упрощения русского языка даёт современной поэзии новый крепкий сборник хороших стихов.

Мария ИНГЕ-ВЕЧТОМОВА.
Петербург.

 

* Андрей Шацков. Первозимье. Новая книга стихов. Изд. «Вест-Консалтинг».
** Житель рязанского городка Шацка – это если по этимологии фамилии, но Шацков – житель страны Поэзия.