slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Рёбра северовы

Путевые размышления

«А сего ради разжегся желанием пустынного безмолвного жительства, отходит в далечайшую пустыню, в язык глубоких варваров, лопарей диких, плывуще великою Колою-рекою, яже впадает своим устьем в Ледоватое море. И тамо исходит из корабля и восходит на горы высокие, их же наречет Святое Писание ребра Северовы»…

Андрей Курбский.

 Весной и в начале лета в Мурманск из Санкт-Петербурга нужно ездить на поезде…

Сидишь в полупустом вагоне, а за окном, как страницы дивной книги, проносятся леса и каменистые поля, величавые озера и бурливые речки, небольшие станции и редкие городки… 

Подпорожье…  Свирь…  Ладва-Ветка…

Перелистываются страницы дорожной книги, и кажется, что здесь сказано самое главное о тебе.

Но пересказать это словами невозможно, для этого надо самому сесть на поезд, разместиться возле окна и увидеть, как приближается, как входит в тебя север.

 

1.

Май приближается к середине, и весна проступает из тёмно-зеленых ельников, окутывая невесомыми зелеными платьицами березки и осинки, рассыпая обрывки зелени по железнодорожным откосам…

Но в Петрозаводске поезд выходит к Онежскому озеру и дальше — Шуйская, Кондопога — идёт вдоль вытянутой на север рачьей клешни Онежского озера. За окном вагона — ещё больше большой и малой воды, то вплотную подступающей к железнодорожным путям, то сквозящей за стволами сосен…

Это уже Карелия…

Это бесконечные сельги — гряды вытянувшихся чуть наискосок движению поезда кряжей, поросших густым лесом…

Исходивший эти края вдоль и поперек М.М. Пришвин говорил, что тут всегда чувствуешь, как тебе хорошо и больно.

«Хорошо, потому что в этой тишине ожидаешь такую светлую, чистую правду. И больно, потому что внезапно из далекого прошлого выбегают серенькие мысли, как маленькие хвостатые зверьки. Эта северная природа потому и волнует, потому так и тоскует, что в ней глубокая старость, почти смерть вплотную стоит к зелёной юности, перешептывается с ней. И одна не бежит от другого».

С прибывающими километрами пути весенней зелени становится всё меньше. Когда открываются озерные пространства, сплошной стеною стоят над тёмно-синей водой ели и сосны.

Леса, болота, скалы…

И чем дальше продвигается поезд на север, тем больше становится холодного солнца.

Когда прибыли в Медвежью Гору с её зеленым, похожим на теремок вокзалом, время приближалось к девяти часам вечера, но ярко светило солнце, и высоким было голубое с белыми облаками небо…

Только очень холодно было…

 

2.

В Медвежьей Горе поезд прощается с Онегой.

Дальше наш путь — вдоль знаменитого Беломорско-Балтийского канала, носившего поначалу имя И.В. Сталина.

Самого канала из окна вагона почти не видно, только иногда расплескивающейся озерной водой подступает он к железнодорожным путям, но сереньких мыслей, этих маленьких хвостатых зверьков набегает с той стороны столько, что они скрывают собою всё…

Строился этот канал необыкновенно быстро.

18 февраля 1931 года Совет Труда и Обороны СССР принял решение о начале строительства, и вскоре вдоль железнодорожного пути до того места, где Мурманская железная дорога подходит к Онежскому озеру, начали сколачивать деревянные бараки, чтобы разместить в них конторы и административные службы.

Медвежья Гора стала тогда главной резиденцией начальства Беломорстроя Лазаря Иосифовича Когана и Якова Давыдовича Раппопорта. Здесь же разместилось и управление Беломорско-Балтийского исправительно-трудового лагеря, возглавляемого Семеном Григорьевичем Фириным.

Ну а самих заключённых развезли по лагпунктам вдоль трассы канала, и уже 16 октября, когда ударили первые морозы, начались строительные работы, а через полтора года, 28 мая 1933 года, в шлюз № 1 вошёл пароход «Чекист».

На следующий день «Чекист» провёл через повенчанскую шлюзовую лестницу первый караван судов.

В 20-х числах июля 1933 года Беломорско-Балтийский канал осмотрели И.В. Сталин, С.М. Киров и К.Е. Ворошилов. Они проплыли на пароходе «Анохин» от Повенца до Сорокской губы Белого моря и остались довольны увиденным — 4 августа 1933 года товарищи Коган, Раппопорт и Фирин были награждены орденами Ленина, поскольку, как выразился А.М. Горький, впервые сумели применить «в таком широком объёме систему «перековки» людей».

Арифметика «перековки» впечатляет и сейчас…

Длина канала 227 километров. 190 километров приходится на реки и озера, и только 37 километров трассы были прорыты.

Если прикинуть, что из 280 000 заключённых, которые участвовали в строительстве, погибли около 100 000, то выходит, что на каждый прорытый километр канала орденоносцы Коган, Раппопорт и Фирин положили по две тысячи семьсот «каналоармейцев». То есть по одной человечьей жизни на каждые 37 сантиметров канала…

И как же не согласиться с А.М. Горьким, что это действительно «одна из наиболее блестящих побед коллективноорганизованной энергии людей над стихиями суровой природы севера».

Другое дело, что первая победа «коллективноорганизованной энергии людей» была одержана на трассе канала задолго до А.М. Горького. И авторство её принадлежит самому Петру I.

Тогда, в мае 1702 года, в сопровождении пяти батальонов гвардии и бесчисленных сотен крестьян он протащил волоком с Белого моря в Онежское озеро три фрегата.

История тёмная и загадочная…

Перетаскивать посуху из моря в море фрегаты — операция настолько бессмысленная с военной точки зрения, что некоторые историки сомневаются, было ли это на самом деле.

Я с этой точкой зрения согласиться не могу.

Со здравым смыслом у Петра I всегда складывались напряженные отношения, но в идее «осударевой дороги» скрыта, на мой взгляд, гораздо более высокая, чем обычное петровское своеволие, мистическая составляющая… 

В этом диковатом утаскивании посуху кораблей с Белого моря видится нам метафора политики первых Романовых, стремившихся оттащить Россию от северных морей и тихоокеанских просторов в европейскую тесноту, уткнув её в мелководную Балтийскую лужу…

3.

За Медвежегорском поезд постепенно начинает сближаться с вытянувшимся на север и включённым в Беломорско-Балтийскую систему Выгозером, и названия местностей, где полыхали при отце Петра I срубы раскольников, селившихся здесь, мешаются с названиями концлагерей.

Кладбищ тут не больше, чем в других местах, но знающие люди говорят, что вся трасса канала — к 100 тысячам погибших каналоармейцев надобно приплюсовать бесчисленные тысячи зэков, надорвавшихся на лесоразработках и строительстве комбинатов! — это одно гигантское кладбище.

Считается, что Беломорканал стал прообразом будущего ГУЛАГа, и сами лагеря в том виде, в каком они существовали в тридцать седьмом году, придумал ещё один орденоносец Беломорско-Балтийского канала — чекист-предприниматель Нафталий Аронович Френкель…

Отчасти это верно…

Но только отчасти и только в том смысле, что Беломорско-Балтийский канал действительно задумывался как кузница чекистских кадров для концлагерей…

Другое дело, что лагеря, проектируемые Нафталием Ароновичем, предназначались в основном для перековки русских людей. Они должны были либо превращаться в этих лагерях в могильные отходы, либо становиться некими интернационализированными существами, лишёнными каких-либо национальных отличий и предназначенными для обслуживания большевистско-чекистской верхушки, которая устраивала свою жизнь, хотя и с меньшим размахом, чем ельцинская гвардия, но с не меньшим бесстыдством.

«Я ошалел от увиденного достатка, — вспоминал потом Александр Авдеенко, принимавший участие с М. Горьким в прогулке по каналу. — На больших блюдах с петрушкой в зубах под прозрачной толщиной заливного лежали осетровые рыбины и поросята. На узких длинных тарелках купались в жире кусочки теши, семги, балыка. Большое количество тарелок были завалены кольцами колбасы, ветчины, сыра. Плавали в янтарном масле шпроты. Пламенела свежая редиска. В серебряных ведёрках прохлаждались водка, вино, шампанское, нарзан, боржом».

Учитывая, что банкет происходит на строительстве, где десятками тысяч вымирали от истощения заключённые, что организован он в год, когда в деревнях зерновых районов Украины, Северного Кавказа, Дона, Нижнего и Среднего Поволжья, Южного Урала и Казахстана умерли от голода четыре миллиона крестьян, мы видим, что у реформаторов нашего времени были достойные учителя…

Нелепо идеализировать Иосифа Виссарионовича Сталина, но то, что арифметику «перековки» — человеческая жизнь за каждые 37 сантиметров канала! — он сумел распространить и на самих творцов этой арифметики, многое оправдывает в нём…

И разве случайно, что эта цифра, положенная в основание арифметики «перековки», так точно зарифмовалась с 37-м годом, когда специалисты по «коллективноорганизованной энергии людей» сами в неё и были обращены.

Хотя, конечно, не И.В. Сталин придумал эту рифму.

Её породили здесь, на рёбрах Северовых, высвободившиеся из уз христианства «духи злобы поднебесной»…

 

4.

Сталин в нашей истории не только анти-Ленин, если и не уничтоживший полностью, то основательно проредивший его русофобскую гвардию, это ещё и анти-Пётр, пытавшийся, подобно последним Романовым, снять корабль России с балтийской мели.

Пётр I своенравно загонял Россию в европейскую тесноту, чтобы в протестантской духоте превратить гигантскую державу в подобие милой его сердцу Голландии…

Некоторые историки, защищая первого русского императора, и сейчас ещё твердят, дескать, он многое сделал для обороны России.

Наверное, это так…

Но, с другой стороны, при Петре I быть русским человеком в России стало не только невыгодно, но даже и не вполне культурно. Пётр I сумел так поставить в нашей стране русского человека, что до сих пор при произнесении фразы «я — русский человек», мы ощущаем некоторую моральную ущербность.

Понятно, что из-за границы приезжали в нашу страну и ценные, высококлассные специалисты своего дела, но ведь так было и до Петра I. И это только при Петре I даже откровенным проходимцам и посредственностям начали отдавать предпочтение перед русскими людьми только потому, что они были иностранцами.

И речь тут не только об ошибках в «кадровой политике».

Россия XVII века – это страна повышенной энергетики. Русские люди мирным путём, без привлечения больших людских и государственных ресурсов, сумели присоединить к России большую часть нынешней территории. Потенциал совершаемого рывка на восток был столь огромным, что даже Тихий океан не остановил русских землепроходцев, они сумели перепрыгнуть через Тихий океан в Америку.

Так вот благодаря целенаправленной «кадровой политике» Петра I и его ближайших наследников и удалось укротить эту национальную энергию и загнать Россию в европейскую тесноту…

И только в годы правления последних Романовых была сделана попытка выправить положение и вывести Россию на океанский простор.

Увы… Ближайшее окружение императоров Александра III и Николая II, если не сорвало, то по крайней мере затормозило реализацию этой исторической задачи, и решать её пришлось уже И.В. Сталину.

Замысел Беломорско-Балтийского канала И.В. Сталин тоже получил в наследство от последних Романовых. (Еще в 1900 году профессор В.Е. Тимонов был удостоен за проект этого водного пути золотой медали на Парижской всемирной выставке, и после долгих проволочек в 1917 году, как раз накануне февральской революции, Министерство путей сообщения утвердило проект сооружения канала. – Авт.).

Как и задачу: более справедливого — я понимаю, как неожиданно звучит применительно к правлению И.В. Сталина это слово! — для русских людей государственного устройства империи.

 

5.

От города Сегежа на северо-западном берегу Выгозера начинается собственно беломорский участок канала…

Ещё в Сегеже в тридцатые годы был построен «гигант промышленности» — целлюлозно-бумажный комбинат.

Как и канал, комбинат строили заключённые.

Здесь был СегежЛАГ.

В нашей семье с этим лагерем связана жутковатая история судьбы моего дяди Владимира Александровича Попова.

Он родился в селе Остречины на Свири, и в 1931 году ушёл на службу в армию, а когда через пять лет приехал в отпуск в Остречины, на нём была форма лейтенанта НКВД.

В Остречинах к этому времени разместили лагпункт СвирьЛАГа. И хотя остречинские колхозники жили семейно, но в остальном колхозная жизнь ничем не отличалась от зэковской. Поэтому-то появление Володи, ставшего офицером НКВД, так потрясло односельчан.

Это был как бы прорыв в ту жизнь, куда русским доселе ход был запрещён. В новенькой офицерской форме лейтенант Володя влюбил в себя за время отпуска всех колхозных барышень и своих сестёр тоже.

Но это была его последняя встреча с семьей.

В 1937 году пришло сообщение, что Володя застрелился.

Хоронить его в Сегежу ездили втроём — бабушка, мама, тетушка. Здесь и узнали они подробности душераздирающей истории…

Оказалось, что лейтенант Володя влюбился в ссыльную поселенку.

Любовь была взаимной, но роковой — когда о романе узнало начальство СегежЛАГа, молодому лейтенанту приказали отбыть на новое место службы.

Дальнейшие события — что-то среднее между драмой Шекспира и блатным романсом. Вернувшись в барак, Володя обо всём рассказал возлюбленной. Рядом сидела овчарка и — соседи слышали — скулила, как скулят собаки, почувствовав покойника.

Разлучаться сегежским Ромео и Джульетте было страшнее, чем потерять жизнь.

Лейтенант достал пистолет и обнял любимую.

Первым выстрелом он застрелил овчарку.

Вторым — возлюбленную.

Третью пулю вогнал в своё сердце.

Было ему тогда всего двадцать три года…

Слёз по лейтенанту Володе в Остречинах пролили реки.

И все: и мама, и тетушка, и мой отец — и многие годы спустя вспоминали, как, уезжая из Остречин, на прощальном застолье вдруг затянул Володя песню…

Вот умру, вот умру я… 

Похоронят меня… 

И родные не узнают,

Где могилка моя…

 

Дальше он петь не смог, закрыл руками лицо и заплакал. Песню подхватил дед:

 

На мою на могилку

Уж никто не придёт.

Только раннею порою

Соловей пропоет.

 

Насчёт того, что «никто не узнает, где могилка его», молоденький лейтенант НКВД не угадал. Похоронили его на городском кладбище в Сегеже, но у песни свои законы, и переделать их не могут никакие жизненные обстоятельства.

Здесь песня тоже оказалась сильнее и правдивее реальной жизни.

После похорон никто из родных на его могиле не был, и что сейчас осталось от неё? Наверное, ничего…

 

Когда поезд остановился в Сегеже, я вышел в тамбур, намереваясь прогуляться по перрону, но дверь была закрыта.

— Вы на платформу выйти хотели? — спросил проводник.

— Не знаю… — сказал я. — А что, вы дверей не открываете здесь?

— Здесь лучше не открывать… — сказал проводник. — Пахнет сегодня не хорошо…

— Пахнет?! А почему?

— Не знаю… Наверное, ветер от комбината дует…

Я вернулся в вагон и остановился у окна.

Платформа, у которой стоял наш поезд, была пуста…

За платформой рядами стоят контейнеры, а дальше — перекрывающие живое пространство кварталы желтовато-бурых пятиэтажных домов какой-то гулаговской постройки, а над ними — серое, покрытое косматыми тучами небо…

 

6.

Поезд покачнулся и медленно двинулся дальше на север мимо тускло блистающей за деревьями большой и красивой воды.

Надвоицы… Шавань… Идель…

Здесь для устройства Беломорканала использована долина реки Выг, и широкие плёсы на трассе, как сказано в путеводителе, чередуются с узкими шлюзованными участками.

Глядя на ползущий от воды белоночный туман, я вспомнил, как однажды, листая сборник стихов Геннадия Шпаликова, наткнулся на грустное стихотворение:

 

Я с псом разговаривал ночью,

Объясняясь, — наедине, —

Жизнь моя удаётся не очень,

Удаётся она не вполне…

 

Читая эти стихи, я почему-то вспомнил историю, случившуюся в тридцатые годы в Сегеже, а когда добрался до строк, написанных Шпаликовым за год до его самоубийства:

 

Отпоют нас деревья, кусты,

Люди, те, что во сне не заметим,

Отпоют окружные мосты,

Или Киевский, или ветер.

 

Да и степь отпоёт, отпоёт,

И товарищи, кто поумнее,

А ещё на реке пароход,

Если голос, конечно, имеет…

 

— даже перехватило дыхание. Несмотря на полное несходство деталей пейзажа, возникло совершенно определенное ощущение, будто я брожу по сегежскому кладбищу, на котором никогда не был.

Пытаясь отделаться от навязчивого, мучительного ощущения сходства, я отыскал биографию знаменитого киносценариста и с удивлением узнал, что Геннадий Шпаликов родился в Сегеже 6 сентября 1937 года.

…В тот самый день, когда там оборвалась жизнь лейтенанта НКВД Владимира Александровича Попова!

Поразительно, как много непостижимого в нашей жизни…

Ничего не связывало семью инженера Федора Григорьевича Шпаликова, работавшего на строительстве Сегежского целлюлозно-бумажного комбината, с никому не известным лейтенантом, работавшим в охране СегежЛАГа…

Но перелистываешь сборник его сына и кажется, что из той сегежской трагедии и рождаются пронзительные стихи…

 

Я к вам травою прорасту,

Попробую к вам дотянуться,

Как почка тянется к листу

Вся в ожидании проснуться.

 

И тот полублатной романс, из которого словно бы переписана душераздирающая история чекистской любви, тоже отыскался в сборнике…

 

Было холодно и мокро,

Жались тени по углам,

Проливали слёзы стекла,

Как герои мелодрам.

Вы сидели на диване,

Походили на портрет.

Молча, я сжимал в кармане

Леденящий пистолет.

Расположен книзу дулом

Сквозь карман он мог стрелять,

Я всё думал, думал, думал —

Убивать, не убивать?

 

Увы…

Если И.В. Сталин и ставил перед собою задачу более справедливого для русских государственного устройства империи, всё равно решить её он не смог. Эта задача просто не имела решения в тех нравственных координатах, в которых велись поиски ответа…

 

7.

Проснулся я часа в три ночи, уже за Кемью, когда наш поезд шёл вдоль берега Белого моря… 

Энгозеро… Лоухи… Чупа… 

Как отголоски языческих преданий звучат здешние названия…

Было по-прежнему светло, и воочию можно было разглядеть, что поезд наш под действием каких-то колдовских чар явно заплутал в календаре… 

Куда подевался май месяц, из которого мы приехали?

Вокруг — на земле, на скалах, на деревьях — лежал снег…

Это начиналась Мурманская область, и всё явственнее проступали в карельском пейзаже черты Лапландии — студёной земли с промозглыми пронизывающими ветрами, со снежными бурями, с коротким летом.

Полярные зори… Апатиты… Оленегорск… Лапландия… 

 

«Лапландия — это край мрачных скал, омываемых ледяным морем, с крикливыми базарами чаек и гаг, край поседевших, лохматых ельников и морошковых болот… — пишет в своей книге «Жизнь, обычаи и мифы Кольских саамов в прошлом и настоящем» Надежда Большакова. — Здесь камни цветут мхом и кустарниками ягод, а на спинах великанов-валунов стоят причудливые, корявые сосны, расходятся в «танце» низкорослые берёзки, и поднимается настроение, глядя на это чудо природы, а карликовый мелколистник так заплетёт по тундре редкие тропы, что пробираешься по ним с трудом. Лапландия — край суровый и нежный, край чёрной полярной ночи и белого летнего дня… Дантовым адом воспринимали её люди пришлые, но для коренных жителей — это колыбель, мать, отчий дом, где каждая берёзка, каждая сосенка, словно родные…

А сколько осенних красок в природе Лапландии! Она, словно вобрав в себя все цвета радуги, выплёскивает их на людей. Здесь осень звенит в лимонно-оранжевые колокола. Рыжие, бурые, золотые листья берез и рябин на фоне чёрных гор, зелёных сосен и елей завораживают. Вечерами очертания сопок оживают, затевая немыслимые игры света и тени, пробуждая воображение, создавая сказочные образы».

Но сейчас был май, и все цвета радуги сливались в две краски: тёмно-серого пространства земной тверди и светло-серого пространства воды и неба… Радостно стукнуло сердце, когда мелькнуло впереди ярко-оранжевое пятнышко. Но поезд промчался мимо, и этот яркий мазок в сером пейзаже оказался куртками путевых рабочих, сгрудившихся в стороне от пути.

Суровый край…

Не случайно поэтому коренные жители этого края — саамы, или, как их называли раньше, лопари, приобрели среди других народов славу закоренелых язычников — так повседневно и буднично общались они с «духами злобы поднебесной»…

«Ни один народ на земле не занимается столько волшебством и чародейством, как лопари»… — отмечал в XVI веке английский посол Джильс Флетчер.

Русские — новгородские сборщики подати — начали появляться на Мурмане ещё в XI веке, но селиться здесь постоянно русские стали позднее, когда обеспеченной оказалась защита от чар и колдовства…

Появление в XV веке первых поморских селений на Терском берегу Белого моря напрямую связано с деятельностью Николо-Карельского монастыря, основанного преподобным Евфимием Карельским на месте нынешнего Северодвинска.

Сопостники преподобного Евфимия шли вдоль берега Белого моря, возводя на своём пути Никольские храмы.

«От Холмогор до Колы тридцать три Николы», — закрепляя эту дорогу иноческого подвига, говорит поговорка.

Ну а в конце XV — начале XVI веков пришла пора московского освоения края…

Николай КОНЯЕВ 

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: