Путь из детства. Эхо одного тире

Василий Ливанов.

 

Перед вами первая книга воспоминаний Василия Борисовича Ливанова. Это удивительный, особой формации человек. Все, кто уже имел счастье прочитать этот текст в рукописи или же удостоились чести слышать отрывки от самого автора, признавались, что это невероятная книга, событие в нашей литературе. Мы завидуем вам, дорогой читатель, которому только предстоит совершить «Путь из детства» и услышать «Эхо одного тире» (Василий Ливанов. Путь из детства. Эхо одного тире. Москва: ACT, 2013. С. 256).
В Московском Доме национальностей недавно с огромным успехом прошло представление этой книги журналистам и читателям. Предлагаем вниманию читателей отрывки из воспоминаний любимого народом артиста.

Мне уже шестой год.

Какие­то друзья моего деда Николая Александровича Ливанова приехали в столицу из провинции, остановились в гостинице Моссовета (потом «Москва») и пригласили деда зайти к ним.
И вот мы с дедом входим в просторный гостиничный лифт, обитый изнутри деревянными панелями.
— Обождите, вон ещё пассажиры, — просит лифтёр.
И, торопясь, в лифт заскакивают трое мужчин. На них аккуратная чёрная форма, блестящие сапоги, чёрные фуражки с задранной спереди тульей, отмеченной каким­то значком. У того, кто стоял ближе к нам, на руке выше локтя красная широкая повязка с белым кружком, в котором корчится какой­то странный, похожий на паука, чёрный знак.
Двери закрылись, лифт поехал вверх, тяжёлая дедовская рука легла мне на плечо и придвинула меня вплотную к деду.
Наши попутчики, поглядывая на нас, вежливо улыбались, переговариваясь.
Когда вышли из лифта, я спросил деда, кто такие это были.
— Фашисты, — ответил дед и разъяснять мне ничего не стал.
А зимой 41­го года, как рассказал мне отец, к нему в комнату ворвался дед с газе­той «Правда» в руках.
— Смотри, смотри, кого назначили! — кричал дед, тыча пальцем в газетный лист. — Какое лицо! Теперь мы победим!
В «Правде» был напечатан портрет Георгия Константиновича Жукова. Молодец мой дед! Он не ошибся.

* * *
Шли пароходом по Волге. Пароход небольшой, но достаточно вместительный: такое двухпалубное речное судно. Вместе со взрослыми плывут дети, человек восемь, может быть, десять. На второе утро так случилось, что почти все дети проснулись очень рано, оделись, выбрались из своих кают от спящих родителей и, словно сговорившись, собрались на верхней палубе. Я был без сестры, Наташа ещё спала. Смотрим с палубы: небо ясное, такой простор!
Они появились из ниоткуда. Сначала мы их увидели, а потом услышали гул моторов. Солнце стояло ещё низко, и мы, задрав головы, смогли разглядеть на крыльях чёрные кресты.
Фашисты! Мы оцепенели: ни движения, ни звука. Только гул моторов в вышине.
Один самолёт пересёк путь парохода по диагонали, стал удаляться и вдруг на том месте, над которым он только что пролетел, из реки поднялся и осел высокий столб белой воды. А второй самолёт, снижаясь, сделал над нами круг, зашёл так низко, что я разглядел чёрный силуэт пилота в кабине, потом резко взмыл вверх, ревя мотором, и один за другим из воды впереди парохода вырвались два водяных столба.
— Немец! С палубы! С палубы! Убьёт!!!
Молодой пароходный матрос, крепкий парнишка лет пятнадцати, широко расставив руки, гнал нас всех, как гонят гусей, к палубной лесенке. Его испуг мгновенно передался нам, мы гурьбой бросились к лесенке и скатились по ступенькам. Последнее, что я видел, оказавшись у борта, был тот самый самолёт, уже уходивший к горизонту.
О реакции наших родителей можно судить по воспоминаниям моей мамы. Если бы мы, ребятишки, взрослым об этом расска­зали, то, возможно, нашим детским рассказам они могли бы не поверить... Но капитан, который вёл пароход, но юный матрос, согнавший нас с палубы... Вспоминая это путешествие по Волге, моя мама пишет о речном просторе, о красоте волжских берегов и ни слова о происшествии с детьми, свидетелями которого никто из родителей не был.
Её, как, наверное, и других взрослых, всегда мучило чувство вины за то, что смертель­ную опасность, которой подвергались дети, взрослые просто проспали. И лучше об этом не вспоминать!
Много позже, описывая вид немецкого самолета знающим людям, я понял, что это был «Мессершмит», что самолёты эти наверняка возвращались на свою базу и должны были освободиться от неизраcходованных бомб, потому что с бомбовым за­пасом садиться смертельно опасно.
Но вот что меня мучает до сих пор — это желание понять, что в те минуты определяло поведение этих немецких военных лёт­чиков.
Они оба видели под собой беззащитную цель — речной пароход. Оба наверняка видели детей на верхней палубе. Первый, и это точно, не стал бомбить пароход с детьми и сбросил бомбу далеко от возможной цели.
А второй? Зачем он снижался над пароходом, зачем бросил бомбы — две! — вблизи парохода по направлению хода судна! Хотел попугать детей? Но это вряд ли... Я думаю, что этот второй просто не рассчитал, про­мазал. Промазал потому, что в нём боро­лись два несовместимых желания: всё­таки пощадить детей или всё­таки отличиться, разбомбив пароход. И он выбрал второе, но мгновенное сомнение сбило прицел и сохранило много жизней.
А что с этим лётчиком было потом? Скорее всего, его сбили над русской зем­лёй в воздушном бою или зенитным огнём, и его «Мессершмит» упал где­нибудь в лес, ломая сучья и круша крылья о стволы деревьев, а сам он, уже мёртвый, утонул в лесном болоте вместе с обломками своего самолёта, и всё, что от него осталось, — это железный крест со свастикой, который он заслужил после того, как всё­таки разбомбил на волжских просторах какой­нибудь беззащитный пароход.
А может быть, это он, не такой уж старый, с редкими рыжеватыми волосами, приглаженными на лысеющей голове мокрой гребёнкой, подаёт нам с Лёшкой Эйбоженко пиво в тяжёлых стеклянных кружках в 1967 году в городе Потсдам, где мы, советские актёры, снимаемся в немецком фильме «Мне было девятнадцать» в ролях наших боевых офицеров.
И смотрит этот тип на нас недоброжелательно, прищуренными белёсыми глазами.
— Вась, давай спросим его, воевал ли он на Восточном фронте? — предлагает Лёшка.
— Он всё равно не скажет. Такие обычно отвечают: «В Африке воевал, в Европе...».
Тип этот смотрит на меня, а я вижу Волгу и столбы белой воды, встающие впереди парохода. Простил ли я? Может, простил... Но этого я никогда не забуду.
Каждый раз, когда я смотрю старые военные хроники, слёзы застилают глаза. Это слёзы ярости, слезы страдания, слёзы гор­дости за любимую нашу Родину.
Да, это мы, мальчишки той Великой войны, мчимся по заснеженным полям в стреляющих на ходу танках, это мы пикируем на врага вместе с нашими героями­лётчиками, это мы, невидимые вам, бежим в яростную атаку вдоль улиц пылающих городов, это мы, такие же бесстрашные морские десантники, прорываемся к родным берегам среди встающих к самому небу водяных столбов вражеских взрывов. Это мы... Это мы...
И пусть вы не видите нас, но мы там, где поднимают на куполе берлинского Рейхстага священное Знамя Победы!
Вы ошибаетесь, если такому не верите. Если бы вы могли заглянуть нам в души, вы бы поняли, что мы чувствуем себя такими же ветеранами Великой Отечественной, как и наши, воевавшие с оружием в руках, старики. Слава им, но и нам — слава! И в этом нет никакого преувеличения. Боже, спаси и сохрани наши детские солдатские души!

* * *
Утверждаю с полной ответственностью: большинство в моём поколении росло независимыми, свободными людьми!
Сегодня, когда у меня уже внуки подросли, объявились какие­то новоявленные «историки», которые с беззастенчивой настойчивостью пытаются представить ребят моего поколения какими­то безмозглыми куклами, примитивными роботами, которые, нацепив красные пионерские галстуки, тупо маршируют строем под надзором старших роботов, бездумно зубрят школьные задания, регулярно доносят учителям о провинностях друг на друга.
Эти обнаглевшие лгуны стараются узаконить в нашей истории свои злонамеренные спекуляции на тоталитарном характере «сталинской эпохи». И что самое отвратительное, так это их попытка провести параллели между моим, тогда подрастающим в годы войны поколением и фашистским гитлерюгендом.
Очень это тревожно. Особенно тревожит, что такого рода измышления, вопреки правде жизни, находят поддержку в определённом слое наших недозрелых «демократов».
Можно было бы сказать: «Бог с ними, оставим это на их совести». Но вот совести у них как раз и нет, да и в Бога они не верят.

* * *
Эта встреча произошла летом 1946 года. Мы гоняли во дворе в футбол, когда появился кто­то из наших ребят и заорал:
— Пацаны! Скорее! Там, на площади...
Мы гурьбой высыпали со двора на площадь. На углу площади, уже в окружении кое­кого из наших, стоял парнишка в военной форме. Офицерская фуражка, сдвинутая к затылку, солдатская гимнастёрка под ремнём и с погонами рядового. Ногу в офицерском хромовом сапоге он щегольски отставил в сторону. Но главное: на груди у парнишки две медали. На одной красными буквами надпись «За отвагу».
Сын полка!
Мы молча глазели на него, мучимые восторгом и завистью. А он спокойно рассматривал нас, гоняя мундштук папиросы по углам рта. Глаза у него были очень светлые на загорелом лице. А когда улыбнулся, от углов глаз разбежались пучки морщинок. Такие морщинки бывают только у взрослых, много повидавших мужчин. У мальчишек таких морщинок не бывает. Не должно быть».

* * *
Тему «детей войны» и признания их потерпевшими не раз затрагивала в своих публикациях газета «Слово». Последний такой материал ветерана труда Николая Ястребова из Белгородчины появился в №11—12 от 22 марта—4 апреля с.г. под названием «Жизнь жаждет не слов, а дела».
И вот 7 мая газета «Правда Москвы», словно откликаясь на нашу публикацию, печатает следующее объявление:
«Дети Великой Отечественной войны – дети Победы!»
Мы обращаемся к тем, кто по праву относит себя к поколению «детей войны». И к тем, кому не безразлична судьба своих сестёр и братьев, своих родителей, бабушек и дедушек, кто готов защищать их интересы.
Вступайте в ряды Московской городской региональной общественной организации «Дети войны»!
Поддержите предложенный депутатами­коммунистами проект Федерального закона «О внесении изменений в статьи 2 и 20 Федерального закона «О ветеранах», который предусматривает предоставление льгот людям, родившимся в период с 1 января 1928 года по 2 сентября 1945 года!
Справки по телефону: (962) 999­4148

Прославленный артист просил редакцию считать сегодняшнюю публикацию фрагментов из его воспоминаний заявлением в поддержку данного законопроекта