Яша

Алексей Алексеевич Шорохов родился в Орле в 1973 году. Дед писателя – Флегонт Анфилович Шорохов охранял последнего русского Царя, служил в Лейб-гвардии, Семёновском полку, заслужил Георгиевскую медаль в Первой мировой войне. Отец, Алексей Флегонтович Шорохов, ветеран Второй мировой войны. В 1990 году Алексей Шорохов поступил на филологическое отделение Орловского педагогического университета, затем – Литературный институт имени А.М.Горького в Москве и аспирантура при нём.Член Союза писателей России с 2001 года. С 2004 года— секретарь Союза писателей России. Заместитель главного редактора журнала «Отечественные записки». Его книги переведены на разные европейские языки. В качестве поэта и военкора ездил на Донбасс с 2015 года, выступал перед бойцами. С января 2023 года пошёл добровольцем в отряд спецназначения «Вихрь» Георгиевской разведывательно-штурмовой бригады Союза добровольцев Донбасса. В июле 2023 года в боях под Бахмутом был ранен. Награждён медалями Министерства обороны и Министерства культуры РФ.

---

Светлодарский госпиталь был переполнен. Бои за Клещеевку, Курдюмовку, Андреевку на южном выступе Бахмутского фронта в июле 2023 года шли жаркие. И страшные. Хохол уже начал применять под Бахмутом запрещённые конвенциями американские кассетные снаряды. Всё того же натовского 155-мм калибра. И покалеченных стало больше. Среди военных и среди мирняка.

Акимка видел лежащих вдоль стен, на носилках, бойцов, с начисто отрубленными, наспех перебинтованными руками и ногами. Точнее обрубками. У кого больше, у кого меньше. Особенно ноги. Сначала подумал: противопехотные мины. Нет, сказали ребята, арта.

Почти везде и всюду – арта.

*   *   *

— Выключаем и сдаём сотовые телефоны в ординаторскую!

— Это с какой ещё стати? — беспамятный Макс недобро посмотрел на молодого ординатора в майке с надписью «Ларису Ивановну хачу!».

— Кто-то там не понимает? — вместо ординатора ответил начальник госпиталя, который умудрялся быть во всех местах сразу: и при погрузке тяжёлых на вертолёты санавиации, и на выдаче носилок для размещения вдоль стен вновь прибывших, и вот здесь вот сейчас – при непонятках с сотовыми.

— Тех, кто не понимает, посылаю в пешую экскурсию. Но не туда, куда вы подумали. Здесь недалеко, выйдете из центрального корпуса, увидите.

…Макс с Акимом вышли и увидели развалины соседнего корпуса, подкопчённые, с обвалившимися стенами. Характерные.

— Хаймерс, — без какого-либо раздражения, обыденно произнёс начальник госпиталя из-за их спин. И исчез. Вездесущий и незаменимый.

Больше объяснять не требовалось.

Куча симок, с разной пропиской — Поволжье, Владивосток, Москва — «светилась» в этом корпусе, судя по несмытой дождями копоти, не так давно. Поэтому, куда посылать хаймерс — даже вопроса такого у хохла не возникло. Задачка для радиоэлектронной разведки на раз-два. Вот они её и решили…

*   *   *

— Ну, вроде у меня всё прошло. Голова уже не болит. Рассказывай, что с нами было?

Аким долго и серьёзно посмотрел на Макса, потом, не торопясь, ответил:

— После того, как ты сжёг первый «Леопард»…

Беспамятный Макс недоверчиво поднял контуженную голову:

— Я? «Леопард»?

— Ну да, он выкатился как раз из-за той «Брэдли», что мы подбили сначала…

Макс недоверчиво посмотрел и широко, по-доброму улыбнулся:

— Гонишь!

— Конечно, гоню, братишка. Но я уже двадцать рассказ тебе рассказывал, как нас накрыло бомбой.

Макс снова недоверчиво посмотрел. Но уже серьёзней:

— Бомбой?

— Да, бомбой. Хохол отработал американской планирующей бомбой, ребята говорят, прямо в дверь вошла…

Ростовский госпиталь, который, как и луганский сейчас выполнял роль пересылочного, тоже был переполнен. Раненые, которым не нашлось места в палатах, лежали прямо в коридоре, правда, уже не носилках, как в Светлодарске, а на кроватях. Здесь им кололи антибиотики, обезбол, делали капельницы и перевязки, после чего отправляли вглубь страны.

Аким с Максом спустились в церковь, которая находилась в самом госпитале — на первом этаже. Как раз заканчивалась вечерняя служба...

После службы раненые, нерешительно переглядываясь, подошли к батюшке:

— Отче, чудом выжили. Можно нам завтра причаститься?

— Конечно, воины, приходите! К восьми часам.

— Но ведь мы не говели, да и молитвы ко причастию трудно будет вычитать…

Священник, не старый, но уже седой, сухой, с сохранившейся военной выправкой (Аким ещё подумал: точно из бывших, из офицеров, наш брат, военный) пристально взглянул сначала на Макса, потом на Акима.

— Представьте, что одну руку жгут паяльником, а другую слегка покалывают иголкой. Так вот, говение и молитвы нужны тем, кого слегка покалывают иголкой. А вы такое страдание приняли! Поэтому приходите так, натощак, почитайте сами молитвы, которые знаете, от души. Поисповедуетесь и – с Богом!

…Наутро, в переполненном до предела госпитале, в маленьком храме было практически пусто. Пять-шесть сестёр милосердия из сестринства в честь великой княгини Елизаветы Фёдоровны, да трое-четверо раненых, не считая Макса и Акима.

Один был на коляске. Рядом со здоровой левой ногой торчал обрубок правой, ампутированной ниже колена. Парень был молодой, лет тридцать, не больше. Глаза настороженно рассматривали надвратные иконы алтаря. И сам он – как-то тревожно вслушивался. Несмотря на нестарый возраст, большой седой клок волос спускался от темени к покатому лбу молодого калеки.

Было видно, что он человек не церковный, и как-то внутренне напряжён. Взгляд его, не останавливаясь, переходил с алтарной росписи на священника, потом на икону праздника на аналое, и опять в алтарь.

— Блаженны милостивые, — читал из алтаря священник, — ибо они помилованы будут! Блаженны ищущие и жаждущие правды, ибо они насытятся…

— Неправда всё это! Ложь! — Аким вздрогнул, и поднял глаза. В храме повисла тишина.

Священник повернулся к прихожанам и сразу взглядом отыскал сказавшего.

Тот уже резко развернулся на коляске, и катился к стеклянной двери, отделявшей пространство храма от госпитального коридора.

Акимка бросился открыть перед
ним дверь, помог выехать, хотел ещё что-то сказать, но инвалид — уже за дверью — громко и зло выпалил:

— Видел я этих милостивых и жаждущих правды! Насмотрелся! Досыта…

Вышедшая следом сестра милосердия сказала Акиму:

— Идите, я сама.

Аким вернулся в храм, но через стеклянную дверь ещё долго видел, как парень на коляске что-то раздражённо и горячо бросал сестре, а та молча гладила его по плечу, и — почему-то — плакала.

…Это был Яша.

*   *   *

Яшу мобилизовали в конце осени двадцать второго. По военной специальности он был стрелком БМП, поэтому пошёл в первую очередь.

Три месяца, которые их гоняли — не прошли даром. Из них сформировали условный батальон «Шторм», условный, потому что он не дотягивал до батальона, тем более по штату военного времени. Но три роты — тоже неплохо.

В батальоне оказалось много контрактников, воевавших с самого начала СВО. Да и командиры, в основном, попались кадровые. Хотя и мобиков хватало. Точно больше половины. Когда в апреле наступившего двадцать третьего года они сели на броню, с провизией и БК, на «Уралах», тащивших арту, со штабными машинами и кунгами связи, и построились в колонну — ниточка вытянулась внушительная.

Яша к тому времени вполне врос в военную жизнь и стрелял, как бог. Так и говорили: снайпер.

Перебрасывали их, по слухам, под Угледар. Он шёл в головной машине, когда они вечером проезжали Стаханов. За городом, на одном из холмов, стояло небольшое сельцо. Яша, ехавший наполовину высунувшись из люка, посмотрел направо и вздрогнул – около одного из последних домов села, на пригорке, стоял старик. Длинная тень от него протянулась в сторону дороги. Старик стоял неподвижно и отдавал честь проходившей мимо колонне.

— Равнение направо! — резко и неожиданно для самого себя скомандовал по рации Яша, и сам, вскинув руку к шлемофону, проводил глазами высокую, торжественную фигуру старика.

Все, ехавшие следом за ним боевые машины, где мехводы, где стрелки, проносились на скорости мимо и отдавали честь неизвестному деду, вышедшему встречать своих.

— Это Донбасс! — до мурашек по спине осознал тогда для себя Яша.

И не он один.

*   *   *

Последующие месяцы боёв он запомнил плохо. Просто работал. Выкатывались на бэхе на позиции, отрабатывали по целям. Ну и ежедневная тягловая работа — подвоз БК, эвакуация трехсотых и двухсотых...

Его бэхе везло, пару раз попадала под стодвадцатые, но прямых не было, а осколки — да, эти броню покромсали, антенну срезали. Даже один экран сорвали. То есть ложилось близко, прямо скажем, вот-вот и… Но везло.

А потом их перекинули на южный фланг Бахмутского направления, под Клещеевку. Уже не батальон. После двух месяцев боёв «Шторм» выкосило до штурмовой роты. Без арты, без миномётки, с тремя БМП и одной «мотолыгой».

Под Клещеевкой Яшу и спешили. Можно сказать, подфартило. Бэха стояла без экипажа. И без десанта. За лесополкой. Достаточно далеко от позиций. Командир машины с мехводом и сам Яша сидели метрах в тридцати, на сухом спирте разогревали гречку с тушёнкой, когда прилетело.

Вражеские дроны под Клещеевкой в июле лютовали вовсю. Но этот был как-то особенно сноровист. Сквозь привычный гул передка они и не услышали характерное жужжание в зените. Значит, работал с большой высоты. Значит, мастер. Потому что попал уже первой гранатой. Прямо в люк.

После взрыва вога все взглянули на покинутую машину. Из открытых люков сначала вырвался шлейф дыма, а потом всё нараставшее пламя. Рассматривать его уже никто не стал, все трое, не сговариваясь, скатились в воронку от снаряда.

Через насколько секунд земля вздрогнула, сдетонировал боекомплект. Башню БМП не оторвало, но выворотило набок, как крышку у вскрытой консервной банки. Так Яша оказался в пехоте.

*   *   *

Зрение в пехоте совсем другое. Когда он впервые со своей группой заходил ножками в посадку, за которой находился их передовой НП, ещё на подходе почувствовал приторный сладковатый запах.

По мере приближения к ЛБС запах густел и становился невыносим.

Яша почувствовал тошноту, сдержался, но ощущение подступающей тошноты ещё долго настигало его. Особенно, когда глаза видели то, что видели.

Заходили они с умом, «по серому», под утро. Все уже были учёные, дистанция двадцать-тридцать метров. Несли на себе БК, сухпаи, воду. Командование обещало «на пару дней». Обычно выходило на неделю. А то и больше. Все это знали, и несли много.

Светало. Ободранная посадка начинала проступать из темноты, кривые, невысокие обрубки деревьев высотой два-три метра, там, где прокатилась арта, чуть поодаль сохранилось погуще. Там Яша и увидел, откуда шёл запах.

На ветвях, в нескольких местах, висели обрывки людей. Остальное лежало внизу. Судя по всему, это был враг. Но не точно. Шевронов не было видно. А расцветка мультикам, изначально натовская, укроповская, и у наших тогда начинала входить в моду.

Ближе к траншеям запах стал непереносим до головокружения. До мотострелков эти позиции, взятые «Вагнером» ещё в январе, а потом опять сданные хохлу – штурмовал «Шторм Z», другими словами, зеки.

Наспех обученные, смелые до беспамятства, бывшие заключённые за обещанное условно-досрочное, за своё возвращение в жизнь не уголовниками, а героями — дрались действительно геройски. И глупо.

Добывая утраченные армией позиции, теряя до восьмидесяти процентов личного состава в первом же бою. Они-то и лежали перед окопами и возле блиндажей. Эти восемьдесят процентов. Вперемешку с хохлами. Как свежими, так и весенними, оставшимися ещё от вагнеров. Их никто не убирал.

Почему – Яша понял, когда рассвело. Когда началось. И в них полетело всё, что может лететь. Голову поднять, значило её потерять. С той стороны работала арта, миномётка, время от времени выезжал и отрабатывал танчик. Коптеры разве что по головам не ходили. И всё по ним. Позиции были пристреляны ещё с весны.

Отходивших мотострелков, которых группа Яши сменила, накрыло почти сразу. Узнавать было некогда, но то, что кого-то тяжело затрёхсотили — факт.

Крик боли ещё долго стоял в ушах сменщиков. Потом стих.

— Вкололи промедол, — подумал Яша, выкладывая «эфки» и «эргээнки» под бруствер, в специально вырытый паз в стенке окопа. Чтобы дождём не замочило. Да и в бою всегда под рукой.

Но они не пригодились.

С той стороны отработала «бээмка», положила ровно половину пакета. Ровно.

Почти всё легло в траншею, плюс-минус три-пять метров сзади-спереди.

…Очнулся Яша от резкой боли в рёбрах, застонал.

Глаза не разлеплялись от засорившей их земляной крошки. Он опять взвыл, потому что новый удар — а теперь боец ясно понял, что это удар — пронзил его до головы и пяток.

— Живой, падлюга!

Над ним стоял украинский дээргэшник, с синей повязкой на рукаве и ноге. Рядом раздалось несколько одиночных выстрелов.

— Контрольные, — понял Яша, — добивают раненых.

К ним подошёл командир группы.

— Швидче, швидче! — скомандовал он. — Тримайте, його! Дило добре сробили, теперь тикаем, хлопцы, до дому!

Яшу рывком поставили на ноги и, подгоняя дулом автомата в спину, погнали к укроповским позициям. Перед ним толкали ещё одного нашего, но Яша долго не мог понять: кто это?

…Про свой недолгий плен Яша не любил рассказывать. Били. Допрашивали. Потом столкнули в воронку от «урагана», пять с лишним метров глубиной. Там продержали двое суток. Оглушённых, избитых. Закаменевших.

С Яшей в плен попал кадровый сержант, контрактник. Позывной «Тротил». Он с января двадцать второго повидал многое, слышал ещё больше. Но не запятисотился, в отличие от многих своих сослуживцев, «ипотечников», как их называли кадровые. Кто пошёл в армию за военной ипотекой, на работу с восьми до восемнадцати, а не Родину защищать.

Этих в январе-феврале двадцать второго густо отлипло от армейки, побежали в сторожа, в охранники, в офис-менеджеры – при первых же разрывах и потерях. Зато те, что остались – впряглись в эту войну по полной. И тащили её на себе. Они да добровольцы. Да упоротые мобики.

Закаменел – это в большей степени про Тротила. Хохлы поняли, что бить бесполезно. Поэтому и столкнули в яму. Есть не давали. Пить тоже. На дне скопилось сантиметров на двадцать дождевой воды. Жёлтой, растворившей суглинок, вонючей. Её и пили.

*   *   *

Применение пленным бандерлоги всё-таки нашли. Их отвезли левее Курдюмовки, где хохол уже перешёл канал и рвался к железной дороге. Мешали минные поля. Туда их и запустили.

— Идите к своим, освободители! Всё прямо и прямо. Вас уже заждались.

И загоготали.

Они и пошли. Первым и чуть правее Тротил. За ним, метрах в пятнадцати — Яша.

Поле заросло негустой травой. К середине июля она уже пожухла, высохла, сквозила на солнце. Пленные шли, напряжённо вглядываясь под ноги. Первую «азээмку» с растяжкой Яша увидел отчётливо, и перешагнул. Затем обошёл ещё несколько «монок». Странное дело, арта молчала и с той, и с другой стороны. То, что хохлы пялились на устроенный ими цирк, и делали ставки – понятно. Но и наши молчали. Видимо, с передовых НП передали арте. И та напряжённо ждала.

А пленные всё шли и шли.

Тротил ушёл уже далеко, когда сзади металлически щёлкнули сразу несколько затворов. Почти одновременно с выстрелами, раздался взрыв. Засмотревшись на падающего Тротила, Яша почувствовал, как чудовищной силой его рвёт и подбрасывает вверх.

Падая, он не потерял сознания, только зажмурил глаза от удара. Когда открыл, вокруг уже всё гудело, и земля сотрясалась от разрывов. Наша арта навалилась на передней край укропов, и давила нелюдей везде, где могла достать.

Работали «дэ тридцатые». Сто пятьдесят два миллиметра перепахивали то место, где ещё пару минут назад сидели укропы и радовались своей кровавой изобретательности. Теперь кровью умывали их самих.

— Значит, скорректировали арту, пока мы шли. Молодцы, братишки!

Только тут Яша увидел, как из оторванной ноги хлещет кровь. И сразу же почувствовал боль.

Он беспомощно оглянулся вокруг – и не поверил своим глазам. В нескольких метрах от него лежал убитый вэсэушник. Давний. Но в полном обвесе. Рванув полегчавшее тело, Яша перекатился к нему и обшарил.

— Слава Богу!

Турникет был закреплён, как и полагается, слева, на бронежилете. Яша сорвал его с убитого, быстро наложил на бедро (укроп попался опытный, турникет уже был продет и готов к применению). Яша с трудом сел и судорожно стал поворачивать вертлюжок.

Турникет был с фиксатором, и в этом тоже было везение. Потому что, пережав артерию, на очередном повороте Яша потерял сознание и повалился, отпустив руки. Но турникет уже зафиксировался, держал ногу намертво.

… Забрали Яшу разведчики «Вихря». Как раз на их позиции и выходили пленные через минное поле.

На передовом НП «Вихрей» был сам командир отряда – «Викинг». Он и его бойцы видели всё, что устроил хохол. Затаив дыхание ждали.

Когда прозвучал подрыв и они увидели, что Яша жив, пытается помочь себе, Викинг приказал кинуть дымы и пока наша арта перемалывала передок укропа, отправил разведчиков за раненым.

Дальше у Яши был тот же маршрут, что и у других трёхсотых с южного фланга: Светлодарск, Луганск, Ростов.

В Ростовском госпитале их дорожки пересеклись с Акимом, Максом и Шреком. Все трое были из Москвы (не считая Макса), поэтому решили держаться вместе. Чтобы в один госпиталь, в одну палату. Так и просили заведующего отделением.

Так и получилось.

Алексей ШОРОХОВ