Сталин и Луначарский

Восемь неизвестных эпизодов советской истории

90-летие со дня смерти в Ментоне 26 декабря 1933 г. первого наркома просвещения РСФСР А.В.  Луначарского и приближающееся 150-летие со дня его рождения через 2 года диктует повышение интереса к незаурядной биографии этого деятеля. В ходе подготовки автором настоящей статьи книги «Анатолий Луначарский. Дон Кихот революции» в серии «Страницы советской и российской истории» был выявлен в архивах целый ряд неизвестных документов. Предлагаем читателям лишь 8 документальных эпизодов, касающихся взаимоотношений Луначарского со Сталиным, разоблачающих устоявшийся миф, что нарком просвещения якобы был в оппозиции к генсеку, а тот только и думал, как «извести» деятелей «ленинской гвардии».

Следует учесть изначально деловые и товарищеские отношения, сложившиеся у Луначарского со Сталиным с 1917 г., когда они вошли в первый состав правительства Советской России. Эти отношения особо укрепились во время поездок Луначарского в 1919 г. по Юго–Западному фронту, где находился Сталин. Показательной в этом ряду является, к примеру, деталь, что 18 ноября 1921 г. именно Луначарский направил Ленину записку относительно необходимости подыскать Сталину более удобную квартиру в Кремле, и обеспокоенный этим Ленин оперативно принялся выяснять у начальника охраны: «Тов. Беленький. Для меня это новость. Нельзя ничего иного найти?».

1.

Первое неизвестное письмо Луначарского Сталину от 1 апреля 1925 г. связано с ситуацией, сложившейся после смерти Ленина, когда нарком почувствовал свою отстраненность от дел партии: «Дорогой товарищ, как, вероятно, и многие другие, — я нахожусь в странном положении. Все-таки я числюсь членом Правительства РСФСР, а между тем я ничего не знаю о происходящем в партии. Слухи же носятся вихрем, разнородные и противоречивые.

Однако дело не в том, чтобы я просил Вас указать мне путь для действительной информации. Я хочу написать Вам, что я всегда готов исполнить любое парт. поручение искренне и в меру моих сил, скромных, но и недюжинных. При этом я издавна привык считать Вас, среди вождей наших, самым непогрешимо чутким и верить в Вашу стальную «твердую гибкость».

Я не навязываюсь партии. Ей лучше видеть, кого как использовать. Но в большом деле можно забыть то или иное. Напоминаю — Вы можете располагать мною безусловно.

С ком. приветом. А. Луначарский».

Это письмо обсуждалось в кругу руководителей партии и могло повлиять на решение Сталина подготовить закрытое письмо местным партийным организациям с разъяснением сущности разногласий в верхушке партии. Оно было принято 26 апреля 1925 г. Пленумом ЦК РКП(б), подведшим итоги внутрипартийной дискуссии, которая развернулась по поводу статьи Троцкого «Уроки Октября». Признание Луначарским Сталина в роли «нового вождя» и готовность «искренне» исполнять его поручения генсек учел и стал в текущих вопросах по большей части наркома поддерживать.

2.

А чего стоит история со 100-летием Большого театра... Генсек рекомендовал весной 1925 г. присвоить звания заслуженных артистов дирижеру Н. Голованову, певицам Н. Обуховой и К. Держинской. Луначарский идею поддержал, но должен был согласовать её с председателем ЦК Всероссийского профсоюза работников искусств Ю.М. Славинским – своим давним оппонентом. Тот выступил против, так что нарком вынужден был сообщить Сталину, что лишен возможности выполнить пожелание, которому лично сочувствует. При этом Луначарский направил Сталину письмо-ответ Славинского.

Интересен ответ Сталина: «Уважаемый тов. Луначарский! В делах искусства, сами знаете, я не силен, и сказать что-либо решающее в этой области не смею. Я думаю и продолжаю думать, что Россия ничего не потеряла бы, если бы было присвоено звание «заслуженных» в числе многих других ещё трём безусловно способным работникам искусства. Но, так как профсоюз возражает, то было бы неуместно настаивать на «присвоении». С ком. приветом. И. Сталин». К письму была сделана приписка: «Вполне присоединяюсь. М. Томский».

Как видим, «диктатор» Сталин сам расписывался тогда в том, что он «не силен» в делах искусства и полностью доверяет Луначарскому!

3.

О положении Луначарского в партийной элите после смерти Ленина многое говорит история с долгим «вымаливанием» им заграничной поездки. Остались документальные свидетельства тех «унижений и просьб», которые ему пришлось испытать, чтобы получить возможность выехать ненадолго в Европу в конце 1925 г. 30 января этого года Луначарский направил «секретное», «личное» письмо «дорогому товарищу» Сталину, в котором констатировал, что он уже 7 лет никуда не выезжал, оказался оторванным от «западноевропейской культурной жизни», отстал от зарубежной «педагогической мысли». Нарком рассчитывал за границей «оживить отношения» с «высокоталантливыми людьми» типа Прокофьева и Стравинского, которые «не враждебны по отношению к нам». Он сообщил также о проблемах со здоровьем «на сердечной почве», что хочет обследоваться, так как в последнее время недолго лечился только в Боржоми, просил отпустить его на полтора месяца в Германию, Францию и Италию с финансовым содержанием, «не нанося ущерба моему достоинству как члену правительства», без секретаря, но с женой, которая «недурно владеет французским и немецким языками».

Ещё одно письмо по этому поводу нарком направил в ЦК 5 марта 1925 г.: «Моей заграничной поездке я очень просил бы придать характер командировки, а не отпуска, тем более, что мне придется проделать заграницей весьма серьёзную работу, как по изучению различных сторон культуры, так и по осуществлению уже отчасти начавшихся связей всевозможных культурных сил Западной Европы с нами». Однако наркому в поездке отказали.

3 октября Луначарский, получив право на отпуск, снова обращается в ЦК с просьбой о командировке: «Первым основанием для этого является состояние моего здоровья: усиливаются симптомы артрита, наблюдается расширение сердца и аорты… Ещё важнее однако для меня ориентироваться сколько-нибудь в европейской культуре. Я уже 8 лет оторван от европейской культуры. За это время почти все народные комиссары перебывали за границей. Между тем, культурная работа, которую я веду, особенно тесно связана со всеми проявлениями в культурной жизни в других странах». 15 октября наркому, у которого уже начался отпуск, пришлось опять просить ЦК ускорить решение вопроса, ведь «я до сих пор не имею ответа».

На этот раз Сталин и Политбюро наконец-то вняли мольбам наркома, который, действительно, выглядел в этой истории по сравнению с другими вождями партии «белой вороной». Видимо, свою роль сыграло и то, что 23 ноября 1925 г. Луначарскому исполнялось 50 лет. Ему удалось тогда посетить вместе с женой Берлин, Париж, юг Франции и Ригу.

4.

В год «великого перелома» участились случаи «чисток» по классовому принципу в школах и ВУЗах страны. Получив тревожное письмо шестидесяти учителей по этому поводу, Луначарский сообщал своему заместителю В.Н. Яковлевой 9 февраля 1929 г.: «Боюсь, что в нем много правды и при чистке действительно будет очень много возмутительного». Менее чем через неделю он обратился к Сталину с письмом:

«Тов. СТАЛИНУ. 15 февраля. Дорогой Иосиф Виссарионович.

Один из самых болезненных вопросов — это вопрос о разного рода «чистках», которые теперь под всякими предлогами и соусами проводятся в отдельных учебных заведениях. То выгоняют детей лишенцев, немедленно после того, как та или другая комиссия лишила данное лицо избирательного права, то вычищают, якобы за сокрытие своих родителей и своего происхождения, в том случае, когда кто-нибудь не упомянул в своих бумагах, что он состоит в родстве со служителем культа, или что он дворянин по происхождению, и т.д. Мы с чрезвычайной строгостью относимся к нашему приему, и в этот раз выше, чем когда-нибудь, подняли процент рабочих. Так во ВТУЗы мы приняли 65% только одних рабочих, не считая крестьян.

Но надо ли тех молодых людей, которые уже учатся без всякой вины с их стороны, и только проблематическую вину родителей — вдруг выбрасывать вон. Лично я в этом чрезвычайно сомневаюсь. Вот почему я прилагаю при сём полученное мною письмо от учителя Муромцева. Писем таких много. Может быть, Вы дадите мне какое-нибудь указание на этот счёт. Должен Вам сказать, что я с некоторым беспокойством отношусь к этим фактам. По-видимому, таким способом мы окончательно отталкиваем к ненависти и к контрреволюции некоторое количество молодежи, которая раз попав в наше учебное заведение — быть может, переделалась бы в нашем духе.

Нарком просвещения А.В. Луначарский».

Надо было иметь настоящее мужество, чтобы в пору «великого перелома» и усиления кампании против «правых» заступиться за детей «лишенцев» — дворян, священников, бывших царских служащих и т.д. За два дня до этого нарком встречался со Сталиным для обсуждения вопросов культуры. Письмо Луначарского нашло поддержку Сталина: уже 13 марта 1929 г. газеты информировали, что «Луначарский распорядился прекратить исключение из школ детей лишенцев и вообще исключение учащихся по социальному признаку. Решение это не распространяется на лиц, скрывших свое происхождение при поступлении в школу». Увы, это послабление действовало в стране не так долго...

5.

Страсти по отношению к писателям-попутчикам явственно прослеживаются в жарких баталиях, которые разгорелись в 1929 г. по поводу М. Булгакова. В письме от 28 февраля 1929 г., адресованном рапповским писателям, Сталин писал: «Что касается собственно пьесы «Дни Турбиных», то она не так уж плоха, ибо она даёт больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков: «если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав своё дело окончательно проигранным, — значит, большевики непобедимы, с ними, большевиками, ничего не поделаешь», «Дни Турбиных» есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма».

Об этом письме Сталина сразу стало известно в партийных и театральных кругах Москвы. И понятно желание Луначарского получить у автора разрешение на его публикацию, которое он выразил в своем обращении к Сталину, написанном, по всей вероятности, в середине февраля 1929 г.:

«Тов. Сталину. Уважаемый Иосиф Виссарионович.

Ваше письмо группе Билль-Белоцерковского нашло довольно широкое распространение в партийных кругах, т.к. оно, по существу, является единственным изложением Ваших мыслей по вопросу о нашей политике в искусстве. Не нашли бы Вы возможным разрешить напечатать его в журнале «Искусство», исключив из него некоторые моменты (например, о т. Свидерском и т.д.). Это способствовало бы, в значительной степени, устранению путаницы и разноголосицы в отношении разных вопросов, связанных с искусством.

С ком. приветом А. Луначарский».

Однако Сталин в 1929 г. отказался от публикации своего письма, сказав, что это всего лишь «личная переписка». По-видимому, тогда он ещё не был готов выносить свои мнения в вопросах культуры и искусства на публику. Лишь в 1949 г. он сочтет нужным включить указанное письмо в свое собрание сочинений с некоторыми правками. Сталин подчеркивал в 1929 г. приоритет таланта перед «правильной» идеологической позицией, что отстаивал тогда и Луначарский.

6.

А ещё одну неожиданность культурных баталий того времени демонстрирует неизвестное письмо Луначарского Сталину от 12 февраля 1929 г.:

«Дорогой Иосиф Виссарионович. Вы прекрасно помните, что вопрос о постановке пьесы «Дни Турбиных» был разрешен в положительном смысле Политбюро три года тому назад. В постановлении Политбюро было сказано, что пьеса «Дни Турбиных» разрешается только для постановки в Москве и только на один год. По окончании года НКПрос, механически выполняя это постановление, воспретил дальнейшую постановку «Дней Турбиных».

Через несколько дней после этого я получил распоряжение Политбюро о разрешении «Дней Турбиных» ещё на один год, что и было исполнено. В начале текущего сезона по предложению Реперткома коллегия НКПроса вновь постановила прекратить дальнейшие спектакли «Дней Турбиных», но Вы, Иосиф Виссарионович, лично позвонили мне, предложив мне снять это запрещение и даже сделали мне (правда, в мягкой форме) упрек, сказав, что НКПрос должен был бы предварительно справиться у Политбюро…

Если Политбюро ЦК изменило свое отношение к «Дням Турбиным» и стоит на точке зрения Агитпропа, то я прошу дать нам соответственное указание, которое мы приведём в немедленное исполнение. Если этого нет, то я прошу сделать указание Агитпропу, чтобы он не ставил нас и себя в тяжёлое и ложное положение.

Конечно, о соответственном распоряжении Политбюро знают очень немногие в партии, но как должны относиться те, которые знают о нём, когда они читают строки, подобные тем, которые написаны тов. Керженцевым. Нарком просвещения Луначарский».

Получается очень интересная картина: Сталин в письмах и на встречах, хоть и критикует «Дни Турбиных» Булгакова как пример антисоветского произведения, признает его талантливым и полезным. При этом, по разным данным, он от 15 до 20 раз посещает этот спектакль во МХАТе и деликатно по телефону просит наркома просвещения «снять запрещение» этого спектакля, да ещё так, чтобы об этом распоряжении никто не узнал. Что это, как не «тайны мадридского двора», в которых Сталин предстает защитником своих «любимчиков», таких как Булгаков, в сфере драматургии и литературы.

После встречи со Сталиным 13 февраля 1929 г. пройдёт всего два месяца, и 11 апреля Луначарский направит ему новое письмо о том, как он выпутался из сложной ситуации с «Днями Турбиных»:

«Т. Сталину. Дорогой Иосиф Виссарионович.

Так как в прошлый раз вы сделали мне нечто вроде выговора за решение без уведомления Вас вопроса о «Днях Турбиных», что сейчас хочу уведомить Вас, что Репертком принял следующее постановление: «Обсудить ходатайство МХАТ и разрешить продолжить спектакль «Дни Турбиных» при обязательном условии снятия этой постановки в будущем сезоне. Так как сам я уезжаю завтра в Женеву, то прошу Вас дать указание Варваре Николаевне (имеется в виду заместитель наркома просвещения В.Н. Яковлева — С.Д.), если Вы найдете нужным сделать таковое. Нарком по просвещению».

Луначарский опять выступил, как это было не раз раньше, «добрым рыцарем» по отношению к Булгакову, и в этой связи совершенно несправедливыми представляются звучащие иногда обвинения, что в образе главного врага Мастера критика Латунского Булгаков якобы изобразил в романе «Мастер и Маргарита» именно наркома просвещения.

7.

В апреле 1929 г. Луначарский должен был выехать в Женеву для участия в работе Конференции по разоружению и решил взять с собой жену Н.А. Розенель, которая нуждалась в лечении. Разрешение на выезд за границу могло дать Луначарскому только Политбюро, но многое зависело от позиции лично Сталина. К нему 14 марта 1929 г. он и обратился с личным секретным письмом:

«Дорогой Иосиф Виссарионович.

Посылаю Вам копию моей просьбы в Политбюро ЦК и копию медицинского свидетельства относительно состояния здоровья моей жены. Конечно, это дело личное, но я знаю, что Вы умеете принимать во внимание и чисто человеческие обстоятельства частного порядка. Для меня здоровье жены вещь необычайно дорогая и тревога о состоянии её здоровья, конечно, тяжело ляжет на исполняемую мною работу, очень сложную, требующую большого напряжения и известного внутреннего спокойствия. Вот почему я очень нуждаюсь, чтобы Вы, который уже несколько раз поддерживали меня в трудные для меня минуты и на этот раз согласитесь оказать содействие в моей просьбе Политбюро. Ещё раз подчеркиваю, что поездка моей жены не будет стоить государству ни копейки, т.к. моя жена после курса лечения несколько недель будет работать в кино и согласно подписанному контракту получит уже авансом сумму денег, достаточную для покрытия всех её расходов.

С коммунистическим приветом. Нарком по просвещению Луначарский».

Так совпало, что именно 14 марта Луначарский выехал с инспекционной поездкой по Среднему Поволжью и вернулся в Москву только 27 марта, где был огорошен отказом в поездке ему вместе с женой. Это вынудило наркома написать Сталину 28 марта ещё одно личное, довольно эмоциональное письмо, которое, с одной стороны, свидетельствует о глубокой обиде, с другой, об особых отношениях со Сталиным:

«Дорогой Иосиф Виссарионович.

Только вчера вернулся я из Среднего Поволжья. Думаю, что тамошние товарищи подтвердят, что я проделал в целом ряде городов большую работу.

По возвращении узнал, что мне отказано в просьбе разрешить моей жене полечиться заграницей на свой счет, на свою валюту, кот. она может там заработать.

Этим мне наносится глубокий удар.

За что?

Этим выбивается у меня ѕ моей энергии.

Для чего?

Неужели нельзя по-товарищески войти в мое положение? Принять во внимание заявление врачей?

Я убедительно прошу Вас заступиться за меня, выручить меня из положения для меня бесконечно тяжёлого.

Ведь хочется работать, отдавая все силы партии. А отказ делает меня больным, ушибленным человеком. Я очень жду Вашего ответа.

С комм. Приветом. А. Луначарский».

Это письмо было представлено членам Политбюро, и показательны их резолюции на копии письма: «Чл. ПБ. Поручить т. Молотову разъяснить т. Луначарскому невозможность отменить постановление ЦК. Ст.» Молотов написал: «Прошу не поручать». Ворошилов: «Поручить т. Молотову разъяснить». Куйбышев: «За». Калинин: «Поручить». Томский: «Согласен». А кто-то неопределенный написал: «Предлагаю поручить т. Сталину». Можно видеть, насколько щепетильным оказался вопрос, ведь даже Молотов не захотел на себя брать объяснения с наркомом. Не дождавшись ответа, Луначарский 2 апреля вновь пишет Сталину: «Дорогой Иосиф Виссарионович, с большой тревогой ожидаю Вашего ответа на моё личное письмо. Очень прошу Вас ответить хотя бы напр. по телефону через т. Товстуху. С комм. приветом. А. Луначарский».

Тянуть дальше было нельзя, и в тот же день 2 апреля Луначарскому ответил сам Сталин, проявив тем самым уважение к адресату и, пожалуй, впервые обратившись к нему в письме по имени-отчеству: «Уважаемый товарищ Анатолий Васильевич! Ваше письмо, посланное на мое имя, прочли все наши руководящие товарищи и единогласно признали невозможным удовлетворение Вашего требования. Придется Вам примириться с этим фактом. С комм. приветом. И. Сталин».

Просьба наркома о поездке заграницу жены будет еще раз рассматриваться на Политбюро в июле 1929 г. Удовлетворить её товарищи по партии не сочли возможным. Видимо, учли критику, которая постоянно звучала в адрес жены наркома, которую обвиняли в «роскошном образе жизни», а также некую двусмысленность семейной поездки за границу государственного деятеля в год великого перелома. В итоге, Луначарский 12 апреля 1929 г. уехал почти на месяц в заграничную командировку один.

8.

А теперь об отставке наркома, которая назрела после выступлений Луначарского против распродаж музейных шедевров, в том числе из Эрмитажа, и «ломки в Кремле», когда предлагалось снести Чудов и Вознесенский монастыри. После резкой критики Луначарского на заседании Политбюро 4 июля 1929 г. ситуация была сильно накалена.

10 июля, Луначарский обращается с письмом к Сталину с просьбой о встрече:

«Тов. Сталину. Дорогой Иосиф Виссарионович!

Независимо от беседы, которую тов. Молотов обещал иметь со мною и с В.Н. Яковлевой, я настоятельно прошу вас о совершенно конфиденциальной беседе лишь со мною лично и при этом как можно скорей. Мне нужно поставить целый ряд вопросов, связанных с НКП, причём от решения этих вопросов в значительной степени зависят некоторые ближайшие действия неотложного порядка. Тов. Сырцов, с которым я на днях имел беседу, тоже пришёл к выводу, что разговор с вами необходим в настоящее время…

С коммунистическим приветом. Нарком по просвещению А. Луначарский».

В письме нет ни слова об отставке наркома, а есть лишь намек на его «ближайшие действия неотложного порядка». И встреча, о которой просил Луначарский, согласно журналу записей лиц, принятых Сталиным, состоялась через 2 дня, 12 июля. Никаких конкретных сведений о том, как она протекала и что на ней обсуждалось, у нас нет, но похоже, что именно тогда и решился вопрос об отставке наркома. Решился компромиссно: нарком уходит со своего поста, но остается в «обойме» руководства страны на новой должности. Никаких обвинений и претензий к нему не объявляется, ему предоставляется отпуск.

На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 15 июля 1929 г. было принято решение: «Предрешить освобождение т. Луначарского, согласно его просьбе от обязанностей Наркома Просвещения… Предоставить т. Луначарскому 3х месячный отпуск». Сталин выполнил свою договоренность с Луначарским, и 17 июля 1929 г. тот направил ему ещё одно важное письмо, написанное от руки, но на официальном бланке:

«Дорогой Иосиф Виссарионович, во время нашего последнего разговора тов. Молотов сказал, что, в случае решения ПБ уважить мою просьбу, надо будет выбрать такую форму опубликования, которая возбудила бы поменьше нелепых и вредных разговоров.

Вчера я беседовал с тов. С.И. Сырцовым и совершенно согласен с ним, что единственной формой опубликования с этой точки зрения является та, кот. имеет, напр., место в случае тов. Н.А. Милютина, — т.е. опубликование об уходе совместно с новым назначением. Тогда все объясняется пользой служить и пресекаются сплетни и догадки. Поэтому я бы высказался за то, чтобы лучше погодить с опубликованием, пока не выяснится вопрос о моей дальнейшей работе и не будет возможности осуществить новое назначение… Вместе с тем я твердо рассчитываю на то, что на всяком новом месте я буду пользоваться всей той полнотой поддержки партии, которая даст мне возможность развернуть действительно энергичную и целесообразную работу на пользу общему делу.

С коммунистическим приветом. А. Луначарский».

Это письмо подтверждает, что после договоренности Луначарского со Сталиным произошла мирная и спокойная отставка наркома, которую поддержали секретарь ЦК ВКП (б) В.М. Молотов и председатель СНК РСФСР С.И. Сырцов. На заседании Политбюро 18 июля 1929 г. было решено назначить на пост наркома А.С. Бубнова, а Луначарского назначить председателем Учёного комитета при ЦИКе СССР. Сталин исполнил тогда все свои обещания, и в данном случае говорить о каком-либо его иезуитстве по отношению к Луначарскому совсем не приходится. Сталин всячески поддерживал бывшего наркома вплоть до последних месяцев его жизни, согласившись с назначением того в августе 1933 г. полпредом СССР в Испании. Поэтому звучащие до сих пор обвинения вождя народов в «злодейском» отношении к представителю «ленинской гвардии» Луначарскому очень далеки от действительности.

Сергей ДМИТРИЕВ