Моя жизнь

К 90-летию Василия Ивановича Белова

«Вернуть человека из небытия может художественный образ, например, слово и музыка».

Василий Белов.

Договорённость о встрече с Василием Ивановичем Беловым была давней, но как-то всё не получалось ей состояться. И вот, наконец, долгожданный звонок: «Готов принять. Приезжайте вместе с Татьяной Петровой. Жду».

Поезд «Москва – Воркута» мчался на Север. Он был заполнен «деловыми людьми». В воздухе ощущалась какая-то странная беспечность, граничащая с безответственностью во всём, — недобрый знак нашего порочного времени. Мои попутчицы — две девушки, инженеры: в столице они «выбивали» что-то для своей «фирмы» и теперь ехали домой в Воркуту. Ничего-то не изменилось, только названия новые, модные, — подумалось мне, — хотя и сломали один государственный порядок, социалистический, вроде бы взялись за другой, капиталистический, «рванули, так сказать, — в ци-ви-ли-за-цию»! «Знай, наших!» — «Будем жить как в Ев-ро-пе!» А стиль жизни — всё тот же, «на авось». Предвижу, что скажет на это Василий Иванович с его-то убийственной логикой и точностью оценок.

Попутчицы угомонились. В густом полумраке купе я осталась наедине со своими мыслями, и под мерный перестук колёс углубилась в «Белова». Вспомнилось, как впервые увидела его, знаменитого писателя, о котором в 70—80-ые годы ХХ века весь читающий Советский Союз, не говоря уже о России, без восторженных придыханий и не говорил. Помню, как поразила его проза — язык первозданной природной чистоты и свежести, радужный, солнечный, искрящийся. Живой и прекрасный мир истинно русской жизни входил в тебя из его книг.

С первых произведений проза Белова заявила о явлении безусловном: в литературу пришёл богато одарённый, яркий и самобытный художник, способный продолжить творить на том высоком уровне постижения жизни, который всегда «держала» русская классика. Проза Белова дышала, пела, играла, звенела, как весёлый серебряный родник, вырвавшийся на волю, и в водах его отражались лучи природной неповторимости, и прозрачная глубина, и ясность, и переливы солнечного дня, и запахи, и благодать русских лесов и полей.

Он жил в Вологде, где в те годы сложилась особая творческая атмосфера. Оттуда родом были и часто подолгу живали на родине Александр Яшин и Сергей Викулов, в 1956 году возглавивший литературный журнал «Наш современник». Именно в Вологду переехал из Сибири замечательный русский писатель Виктор Петрович Астафьев, поселился основательно, будучи очарованным замечательной творческой атмосферой, в которой жила вологодская писательская организация. Ольга Фокина, и Александр Романов, и Виктор Каратаев, не говоря, о Василии Белове; в Вологде формировался талант Николая Рубцова и Валерия Гаврилина. Этот «оазис искусства» не только притягивал к себе, но оказал огромное влияние на весь ход литературной жизни всей страны.

1966 год вошёл в отечественную литературу явлением «Привычного дела» Василия Белова. Писатель, впитавший в себя боль русской народной жизни, был предельно искренен и правдив в своих произведениях. Но странно, его книги не угнетали, а напротив — дарили радость познания нового мира. Жестокая правда разрушенной ХХ веком русской деревни в его повестях и рассказах приходила к читателю пропущенной через огромное, любящее сердце. И писатель жил с этой правдой, он как будто «притерпелся» к боли, что ни в коей мере не умаляло его гнева.

Вглядываясь в образы русской деревни, оставленный нам в книгах Некрасова, Тургенева, Толстого, Лескова, Эртеля, Чехова, мы начинаем понимать, что при всей честности, внимании и сострадании этих таких разных художников к жизни крестьянства, при объединяющей всех боли за него, более того, — в их искреннем стремлении к сближению с народной жизнью, мы всё же не можем не признать, что русская классическая литература, в целом, « смотрела» на мужика с высоты исследователя. И даже Бунин, как и его современник Чехов, смотрели на крестьянство — со стороны. Да, с болью, с состраданием, с честным желанием — во что бы то ни стало помочь человеку из народа! Они обращали внимание соотечественников на недопустимость несправедливости в организации целого пласта русской жизни под названием «деревня», и всё же — видели её с позиции доброжелательного и внимательного, но — исследователя.

Василий Белов рассказал России о жизни русского крестьянства ИЗНУТРИ её, и тем значительнее и дороже его сказ о той особенной высоте, которая и поныне жива в русской деревне, о её нравственных идеалах, о глубине и красоте чувств, хранимых ею. Первый исследователь феномена Василия Белова, его земляк, литературовед, академик Ф.Ф. Кузнецов, главной линией творчества писателя назвал «ВЫЯВЛЕНИЕ ДУХОВНОГО СМЫСЛА ЖИЗНИ, им описываемой».

Удивительным, духовно богатым, открывается мир русского крестьянина в книгах Белова! В нём благородство поступков, безыскусственность и в то же время мудрость в построении человеческих отношений: открытость и словно бы добрая насмешка над самим же собой, щедрость при скудости достатка, умение в самых тяжёлых обстоятельствах проявить высоту ФИЛОСОФСКОГО постижения жизни. Человек земли, явленный в повести Белова с именем Иван Африканович, умеет видеть жизнь через призму того исторического груза, который несло русское крестьянство на своих плечах веками, и этот человек не озлобился, не забыл о любви и прощении, более того, он убеждён, что это и есть опора опор его существования. Не «рабская» душа, в чём старательно пытаются убедить мир апологеты «демократической России», а душа необычайно стойкая в своём долготерпении, хотя и глубоко страдающая, явилась нам в образе Ивана Африкановича, в целом — собирательном образе русского крестьянина. Известный литературный критик Владимир Бондаренко сделал точный вывод: в Иване Африкановиче явлено могучее многотерпеливое мужицкое сопротивление, «смирение — во имя идеи крестьянства, во имя земли. Смирение как неучастие в общественной лжи».

А Катерина, жена Ивана Африкановича! В галерее выдающихся женских образов, созданных русской классикой, она заняла место по праву: за кротость и мудрость в понимании своего назначения в жизни, за душевное богатство и ту покоряющую самоотверженность в отношении к семье, мужу и детям, ту жертвенность, которая раскрывается в даре её всепрощения и любви. Белов написал образ Катерины с такой силой художественной правды и поэтичности, что читатель, встретившись с ней, склоняется в глубоком поклоне перед величием её христианской души.

Когда Василий Белов в середине ХХ века только входил в литературу, в ней уже сложилось течение, получившее от цеха литературной критики, — код: «деревенщики». Под этим именем объединяло таких крупных художников, как Фёдор Абрамов и Евгений Носов, Виктор Астафьев и Александр Яшин, Михаил Алексеев и Борис Можаев, Василий Шукшин, Василий Белов, Валентин Распутин. Тому, что в своём письме к Бунину М. Горький обозначил как проблему: «быть или не быть России», мысль: «о России – как о целом», посвящено творчество этих писателей.

Василий Белов отдаёт поиску решения этой проблемы всю жизнь. С самого начала своей литературной деятельности он чувствовал всем своим существом, что корень решения (точно кощеева игла из русской народной сказки) лежит в глубинах крестьянской жизни. Этому исследованию он посвятил свой титанический труд «Кануны», жестокое и страшное повествование об искоренении русского крестьянства. «Кануны» не просто художественное произведение о жизни русской деревни. Это документ русской истории.

В подтверждение этой мысли обратимся к «Письмам Белову» — пятнадцати трагическим свидетельствам, опубликованным в «Нашем современнике» (№ 11, 1989). Этот первоисточник значительнее любых архивных данных. В этих письмах «запеклась кровь истории», как в своё время определил значение писем А.И. Герцен. Это свод леденящих душу рассказов о раскулачивании русских, крестьянских, трудолюбивых, как правило, многодетных семей.

«…О деревне, о трудолюбивых крестьянских родах, которые, раскулачивая, подрубали под корень, мало ещё правды сказано, — писал Белову А.Н. Богомолов из г. Кохтла-Ярве. – Может, Вы сможете написать большой роман о разорении Руси… Вот в родной, славной испокон деревне, в трёх дворах остались работники. Да и те спились, потеряли облик человеческий. Почему так случилось?»

На этот вопрос ответил один из современных мыслителей, академик И.Р. Шафаревич в своей книге «Записки русского экстремиста», вышедшей в 2004 году.

На протяжении тысячелетий исторического развития мира, — пишет Шафаревич: «город и деревня были равно необходимы друг другу», и констатирует: «Таков был тип жизни России вплоть до начала ХХ века. <…> Но постепенно в Западной Европе стал утверждаться другой тип жизни, основанный на господстве городов… Он оказался чрезвычайно агрессивным. Насилием и войнами он разрушал общества другого типа, подчиняя их себе…»

Именно отсюда, с начала ХХ века, Василий Белов, этап за этапом, пункт за пунктом, ведёт в своих книгах художественное исследование причин трагедии русской деревни. Академик И.Р. Шафаревич подчёркивает: русский мир удалось обмануть: «самым мощным идеологическим оружием Запада была концепция прогресса — идея о том, что вся история движется в одном направлении — куда-то «к лучшему», и в неё поверили. Поверили, не обратив внимания на цель западного прогресса, кстати, никем не скрываемую: «уничтожить природу и заменить её искусственной природой-техникой» (здесь Шафаревич ссылается на высказывания немецких учёных) и делает вывод: «Это была победа основного принципа западной цивилизации – уничтожение крестьянства и построение на этой основе индустриального общества. Различие было лишь в том, что, например, в Англии раскрестьянивание заняло около двухсот лет, а у нас – около пяти; поэтому весь процесс был несравнимо драматичней…»

То, о чём рассказали Василий Белов в «Канунах» и других своих книгах через призму художественного постижения жизни, а Игорь Шафаревич, блистательный учёный-математик, посредством ясных логических построений, основанных на научных фактах, убеждает читателя: путь спасения России лежит в её самобытности. Об этом и повествуют книги Белова.

Сегодня, на заре ХХI века, апологеты подчинения России Западу в угаре утверждения в ней западных порядков стремятся низвести давно и прочно утвердившийся авторитет русского классика Василия Белова до уровня автора единственной повести. Они представляют писателя эдаким «певцом деревенщины», стараясь отвести ему некую деревенскую «резервацию». Более того, пытаются перелицевать само понятие «деревенщики», которое столь величаво служило в середине ХХ века делу сопряжения русской советской литературы с традицией русской классики, и иезуитски обращают его в некий многоцветный лоскут деревенского одеяла, которое, якобы, прикрывает «ретроградов», неспособных постичь «высоты» новоявленных литературных «гениев» —
букеровских номинантов.

Однако, вспомним: задолго до пришествия «Буккера» они пытались не подпустить Белова к «теме города», объявив острый социальный роман писателя «Всё впереди» художественной неудачей, развязали позорную публичную травлю романа и его автора. Дело дошло до того, что писатель вынужден был защищать себя с трибуны Съезда народных депутатов СССР. Памятно это выступление, когда, выдвинув ряд идей о необходимости совершенствования избирательной системы страны и её основного закона, депутат Верховного совета СССР В.И. Белов сказал: «…Я совсем не уверен в том, что так называемое «демократическое меньшинство», вернее, пресса, не приклеит мне очередной ярлык. Однажды «Московские новости» на шести языках уже назвали меня «человеконенавистником». Конечно, брань «на вороту не виснет», но стыдно и больно, за нас, общество, народ. Стыдно, что такое вообще возможно в нашей стране».

В начале ХХ в. М. Горький мечтал, что «мы излечимся от хамской распущенности». Не случилось: в России нынче хам, ох, как разгулялся! Да, впрочем, и у соседей тоже. Но нам ведь дорога судьба России. Обратимся к СЛОВУ Василия Белова в его глубинной связи с традициями русской литературы. По размышлению над книгами писателя неизменно приходишь к выводу, что доминантой творческих изысканий Василия Белова выступает нравственная компонента. И здесь Белов —
прямой наследник Льва Толстого.

(Отрывок из очерка).

Галина ОРЕХАНОВА