Три портрета

Пиросмани, или Душа Тифлиса

Эраст Кузнецов — автор книги «Пиросмани», вышедшей в серии «ЖЗЛ», — представил читателю очень яркое описание среды, в которой жил и писал свои странные картины столь же странный человек по имени Нико Пиросманашвили.

Почему я акцентирую понятие среды, понятие той тифлисской ауры, в которой только и мог жить и творить Нико Пиросмани — «духанный» художник, которого ещё при жизни художественная интеллигенция внесла в жанровый реестр по разряду примитивистов.

Признание Пиросмани как художника случилось за шесть лет до его смерти, когда в 1912 году творчество Пиросмани заметили и начали пропагандировать футуристы, близкие к кругу Гончаровой и Ларионова — братья Илья и Кирилл Зданевичи. Собственно, братья Зданевичи оставили какие-то документально-мемуарные свидетельства о жизни и творчестве Пиросмани. Все прочее можно смело отнести к мифам и легендами — самой расхожей из которых стала история о «художнике и миллионе алых роз».

Кто не знает этот знаменитый шлягер Аллы Пугачевой на стихотворение Андрея Вознесенского. Эту тему поэт почерпнул у Константина Паустовского, который в свою очередь пленился одной из тифлисских легенд о любви Пиросмани к некой Маргарите. Легенда — типично тифлисская. Она пытается как-то романтически мотивировать «разорение» торговца-молочника Пиросмани, который «продал картины и кров», чтобы подарить возлюбленной «целое море цветов». Небылица полнейшая, (за исключением реально существующего портрета актрисы Маргариты кисти Нико Пиросмани), но это так по-тифлисски.

Эраст Кузнецов в отличие от писателя Паустовского не стал множить мифы и легенды о Пиросмани. Жизнеописание художника он пропустил сквозь призму города, который и по сей день сохранил магическое очарование старого Тифлиса. С его неспешностью, с его неизбывным гедонизмом, с его застольями, подлинным певцом которых был Нико Пиросмани. В отличие от другого мэтра «примитивизма» француза Анри Руссо, который писал свои картины, руководствуясь экзотическими фантазиями, «духанный» художник Пиросмани создавал свои «клеенки, жестянки, холсты» почти с натуры. Он писал душу Тифлиса, сам являясь частицей этой щедрой души.

Жизнь не была к нему милостива, впрочем, как не была она милостива к Ван Гогу, Лотреку, Модильяни и многим другим художникам, достигшим бессмертия лишь после смерти. Возможно, любителям красивых легенд книга Кузнецова о Пиросмани покажется суховатой, потому что в ней мало самого художника. Но на самом деле — это прекрасный гимн душе города, без которого никогда бы не было странного художника Пиросмани.

В поисках Марселя Пруста

«Мне думается, писатели, жившие в начале века, чрезвычайно удивились бы, услышав, что один из величайших среди них, тот, кому предстояло преобразить искусство романа и ввести в мир искусства идеи философов и словарь ученых своей эпохи, — это постоянно больной, неизвестный широкому читателю и массе образованной публики молодой человек, в котором те, кто встречал его, видели человека светского, быть может интеллигентного, но не способного создать великое произведение».

Так высказался в своем эссе о Марселе Прусте главный портретист французской литературы Андре Моруа. И он прав. Жизнь Пруста отнюдь не изобиловала яркими эпизодами, которыми высвечены жизнеописания Александров Дюма (отца и сына), Бальзака, Гюго, Жорж Санд и других обитателей литературного Олимпа, отраженного в книгах Моруа.

Хотя время Пруста — это годы, вошедшие в историю как «Белль эпок» — «Прекрасная эпоха», которую в 1914 году разнесли в клочья августовские пушки Великой войны. Это был золотой век автомобилестроения и воздухоплавания, бульваров и кафе, кабаре и морских купаний, время расцвета фотографии, рождения кино, успехов естественных наук, новейших технологий и медицины, становления социологии и этнографии, археологических открытий, модерна и модернизма в искусстве и литературе, спора вокруг «женского вопроса» и начала суфражистского движения.

Бесспорно, Марсель Пруст был сыном своего времени, только в отличие от Мюссе, оставившего яркую и эпатажную «Исповедь сына века», «неуверенный и тревожный поиск Пруста, его кропотливое коллекционирование цветов, вышивок и тревог не означают ничего иного», — замечает Альбер Камю. Но значит ли это, что монументальная эпопея Пруста всего лишь некая эстетическая игра капризного литератора?

Ни коим образом, утверждает Камю. «Истинное величие Пруста в том, что он описал не утраченное, а обретенное время, собирающее воедино раздробленный мир и облекающее его новым смыслом на самой грани распада. Его нелегкая победа накануне смерти — свидетельство того, что он сумел посредством памяти и разума уловить в быстротекущем потоке форм трепетные символы человеческого единства».

Впрочем, далеко не все писатели и мыслители были в восторге от модернистских исканий этого противоречивого писателя. Клерикальный писатель Жорж Бернанос полагал, что «ужасающая интроспекция Пруста может ещё какое-то время обманывать наши ожидания и, беспрестанно открывая новые перспективы, держать нас в напряжении, вводить нас в заблуждение, обещая дать те уроки, которых никогда не дает. Эта погоня за призраком безнадежна. О, эти высоколобые и похотливые глупцы, сложные, как хирургические инструменты, и такие же скользкие! Для них «Христос умер напрасно»! Я говорю не только о том, что идеи Бога нет в произведениях Пруста. В них невозможно отыскать никаких признаков божественного присутствия».

Можно соглашаться или спорить со столь разными суждениями, но далеко не все из нас способны осилить семитомную эпопею «В поисках утраченного времени», хотя эта книга наряду с «Улиссом» Джойса считается вершиной литературного модернизма.

А что можно сказать о её создателе? Не так давно в серии «ЖЗЛ» вышла замечательная биография Джеймса Джойса в исполнении Алана Кубатиева. Кстати, Пруст и Джойс однажды пересеклись в Париже, однако восторгов друг у друга не вызвали, отметила автор книги «Марсель Пруст» Галина Субботина. В отличие от Кубатиева Субботиной пришлось решать непростую задачу — создать реальное жизнеописание героя, который, казалось бы, изложил свою жизнь по полочкам в огромном автобиографическом романе. Но его «неуверенный и тревожный» поиск утраченного времени — это стремление скрыть потаенные стороны душевных терзаний.

Поэтому «биограф Пруста вынужден постоянно разрушать мифы, существующие вокруг его жизни». Занятие это — далеко не из приятных. Но у Галины Субботиной это разрушение ради созидания получилось. Я не уверен, что после прочтения этой мастерски выстроенной биографической книги у большинства читателей возникнет желание перечитать «В поисках утраченного времени». Но воссозданная Субботиной жизнь французского писателя в контексте «Белль эпок», возможно, позволит нам заглянуть по ту сторону его творчества, даровавшего ему бессмертие.

Джойс: Дублин как Итака

Если бы Джеймс Джойс не написал ничего, кроме «Улисса», он все равно, по образному выражению американского прозаика Джона Апдайка, остался бы в истории литературы ХХ века той «горой», в тени которой «мы все». Но «Улисс» был невозможен без «Портрета художника в юности», а «Портрет» невозможен без «Дублинцев», и, наконец, не будь «Улисса», вряд ли состоялись бы «Поминки по Финнегану», которые полуслепой писатель дорабатывал в предчувствии Второй мировой войны. Библиография произведений Джойса укладывается в десяток поэтических и прозаических сборников, одной пьесы и трех романов, среди которых дредноутом, в окружении эсминцев и торпедных катеров высится «Улисс».

«Улисс» — одна из самых необычных книг мировой литературы, написанная ирландцем, смело громившем каноны английского языка. Причем сами британцы сумели это по достоинству оценить. Но лишь по прошествии времени. А среди его современников их были единицы. Переводить этот «новый роман» на другие языки — всегда подвиг людей за это принимавшихся. В России за «Улисса» брались лучшие знатоки переводов с английского, но от их усилий сохранились лишь фрагменты в нескольких довоенных журнальных тетрадках тридцатых годов.

Десять эпизодов книги, были опубликованы в журнале «Интернациональная литература» в переводах «творческого объединения Ивана Кашкина» в 1935 — 1936 годах. Но их работа осталась незавершенной, потому что многие из переводчиков угодила в жернова террора 1937 года. Потом, уже в 1970 году за «Улисса» взялся переводчик Виктор Хинкис. По его просьбе к работе подключается Сергей Хоружий, который после смерти Хинкиса в 1981 году вынужден был выполнить весь перевод заново. Наверное, это редкий случай, когда Сизиф, наконец, выкатил камень на вершину горы.

Впрочем, к чему это пространное отступление? Дело в том, что «молодогвардейский» автор Алан Кубатиев решился на «взятие Измаила», точнее на написание книги о Джеймсе Джойсе для серии «ЖЗЛ». И родилась замечательная книга в стилистике, близкой к джойсовской. Книга о Гомере ХХ столетия, который родился и вырос в Ирландии. Всё своё творчество он посвятил Дублину, притом что, покинув в 1904 году Ирландию, посещать её всячески избегал. У Джойса была непростая жизнь, но он всегда шагал против течения. Его ценили немногие друзья, но он умудрялся портить с ними отношения. Вечная нищета, но всякий раз кто-то выручит. То младший брат Станислаус, то кто-то из приятелей в Триесте. Потом был Париж и на горизонте появляются новые друзья, без которых вряд ли был возможен «Улисс». Среди его поклонников Эзра Паунд, Сильвия Бич и некоторые другие персонажи книги Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой». О самом Джойсе Хемингуэй написал в этой своей прощальной книге всего несколько строк, хотя они с большой симпатией относились друг к другу. Один был молод и полон жизни, а другой стремительно терял зрение. Хэм считал Джойса «городским» писателем. И действительно Дублин для Джойса это целая «Одиссея».

Весь путь из Трои на Итаку, который в течение одного дня проделывают два героя романа «Улисс». А Хэму нужны были просторы африканской саванны или атлантических вод. А ещё оба писателя были горазды выпить, что впрочем, не отражалось на их работе, поскольку даже после самой жесткой попойки один писал свою тысячу слов, а другой почти ослепший продолжал шлифовать свою прощальную историю «Ход работы», которая станет известна под окончательным названием «Поминки по Финнегану».

Казалось бы, пришло признание, «Улисс» опубликован и в Англии и в Америке. Но на Джойса с его семейными привязанностями обрушиваются помешательства дочери и невестки. Да и сам писатель стремительно сдает на фоне разразившейся войны. 13 января 1941 года Джойс умер в Цюрихе в возрасте 59 лет после операции прободной язвы двенадцатиперстной кишки. До нападения Гитлера на СССР оставалось чуть больше пяти месяцев. До первой полной публикации «Улисса» в журнале «Иностранная литература» чуть меньше полувека.

А через 70 лет после смерти Джойса появилось его первое обстоятельное и прекрасно написанное жизнеописание в серии «ЖЗЛ». В послесловии автор книги Алан Кубатиев выражает искреннюю благодарность группе лиц, «без кого книга не появилась бы». Там не хватает одного имени — редактора этой книги — блестящего стилиста и энциклопедиста Вадима Эрлихмана, возможно, в силу присущей ему редакторской скромности. Поэтому, будучи автором этой маленькой рецензии, возьму на себя смелость отметить его редакторский вклад в появление этой поистине неожиданной и интересной книги.

Виктор ПРИТУЛА