Старая гвардия России

Любимцу России Михаилу Ножкину, барду, актёру и сценаристу, 85 лет исполнилось на Крещенье. Замечательному врачу и тренеру по боксу Владимиру Татевосяну 82 сравнялось под занавес ушедшего года. Талантливый писатель и художник Сергей Луконин присоединился к клубу 80-летних 8 января. Так собралась в сегодняшнем номере «Слова» эти люди, обременённые годами, заслугами и званиями.

Пусть в разной степени известны они широкой публике, но для нас все они — свои, родные, читатели и подписчики «Слова». Чудесные, красивые и мудрые старики с неослабевающим интересом к жизни. Они не «доживают», как ныне определено им инструкциями отечественного собеса, — они живут, работают и участвуют в делах вокруг них. Особая порода, истинные патриоты России, о которых редко услышишь в новостях или в ток-шоу с их затяжной руганью о делёжке наследства.

Они — дети войны, чьё детство пришлось на военные и послевоенные годы, — суровые, скудные, требовательные. Многие росли без отцов, по себе знали, что значит недоедать, ютиться в землянках или коммуналках, донашивать рубашку, пошитую из бабкиного платья или пиджачок из отцовской шинели.

Отец Михаила Ножкина пропал без вести подо Ржевом (о тяжких сражениях там «Слово» недавно рассказывало в публикации о судьбе Второй армии). Вернулся он домой, когда его уже перестали ждать —
в декабре 1945-го, пройдя Бухенвальд и Дахау. Отец Владимира Татевосяна «пал смертью храбрых», сообщила повестка, и матери пришлось в одиночку поднимать троих детей, мал мала меньше. Обязанности подраставших мальцов по дому были такие: стоять в очереди за хлебом или керосином, топить печь, собирать по помойкам или в полях за городом мёрзлую картошку и лук.

Миша начал выступать перед ранеными в госпиталях с песнями и частушками, что и определило его дальнейшую судьбу.

Они хлебнули лиха, помнят, как пахнет бедность, и знают цену человеческого участия в пору невзгод.

Они не считали своё положение каким-то особенным — вся страна жила так. И у них была собственная гордость. В. Татевосян вспоминал, что в ответ на расспросы родных, как им живётся, он всегда отвечал уверенно: «Зажиточно!».

Старая гвардия до сих пор в строю. Её присутствие ощутимо везде — в политике и в искусстве, в школе и в здравоохранении, в спортивных залах и на сцене. Они пишут книги и картины, они являют собой живой пример молодым.

Пока старая гвардия с нами, надо взять от неё лучшее — мудрость, поразительную стойкость, преданность Отечеству и веру в то, что в России всё плохое преодолимо. Сегодня они «стоят на часах у счастья», как прекрасно сказал один из них, бард, актёр и сценарист Михаил Иванович Ножкин.

«Стоим у счастья на часах»

Это — человек-оркестр. Он может всё — петь, сочинять стихи и сценарии, играть в кино, творить гимны и идти в одном строю с президентом страны В. Путиным в колоннах Бессмертного полка. Не много из встреченных по жизни людей, о ком можно, как о нём, сказать: «Это — теин в чаю, букет в благородном вине, соль соли земли».

Мало кто так безудержно, так беззаветно, любит жизнь, людей и свою страну, как Михаил Ножкин, удивительно светлый, добрый, отзывчивый человек, щедрый на дружбу, на человеческую привязанность, на добро и радость общения. Многие годы знаю его, и ощущение, что он вот здесь, рядом, в 20 минутах ходьбы, на улице Черняховского, согревало душу не раз и делало пасмурный день светлей.

Сколько раз слушал его речи, произносимые со страстью и убеждённостью проповедника. И проповеди его всегда были за Россию, за наш народ, за леса, поля и реки, за деревенских старух, босоногую ребятню у околицы... Он чувствует нашу историю как живой ток времени, как целительную воду, которой мы напитываемся всю жизнь, чтобы двигаться дальше.

Ему до всего было и есть дело — до героики наших отцов, до ребят в Афгане, что пали, «скрепляя плоть земли, вошли, как сваи, в русские равнины».

Вот что писал о нём его друг Валерий Ганичев: «Он много и успешно работал с замечательными советскими композиторами. Прежде всего с великим мелодистом и песенником В. Соловьёвым-Седым. Они создали великолепную музыкальную комедию «Насильно мил не будешь», которая шла во многих театрах страны и была записана в «Золотой фонд» Всесоюзного радио и телевидения.

А десятки песен, написанных для эстрады, кино, телевидения вместе с Д. Тухмановым, В. Шаинским, А. Эшпаем, К. Молчановым, М. Таривердиевым, Я. Френкелем, А. Лепиным, С. Дьячковым и другими известными нашими композиторами! Многие из этих песен до сих пор поёт вся страна, в том числе и молодёжь: «Последняя электричка», «Мы вам честно сказать хотим», «А любовь-то есть оказывается», «Шире круг» и т.д. А какие песни для фильма о студентах «Баламут»!

Надо заметить, что для абсолютного большинства своих песен, новелл, баллад, куплетов музыку Михаил Ножкин написал сам. Причём хорошую музыку.

Да, всё может и умеет талантливый и вездесущий наш современник. Вместе с ним, с писателями России мы были и на Прохоровском поле, и в есенинских местах, у редутов Бородино, на вяземских вскопанных снарядами холмах, на родине Гагарина. Он везде свой, везде близкий, везде народный. Писатель, артист, певец, гражданин...

Я не раз бывал в аудиториях, где Мишу просто боготворят. Прежде всего ветераны Великой Отечественной войны, во славу которых он написал множество песен, стихов, и большую поэму «Ради жизни на земле». И конечно, его любят и уважают все наши спецслужбы. Это бойцы «Вымпела» и «Альфы», гереушники и морпехи, люди, охраняющие безопасность нашей Родины».

Такие, как Михаил Ножкин, которых в стране немало, просто их редко показывают по телевизору. Они воистину, по его словам, «стоят у счастья на часах».

В Долгопрудном готовят профессионалов

Один из тренеров по боксу в городе Долгопрудный — Владимир Акопович Татевосян. Выпускник Московского стоматологического института, мастер спорта СССР. В его боксёрской карьере — свыше 220 боёв, серебряные медали чемпионата СССР в составе сборной ЦСКА, чемпионство в московском первенстве вузов.

Выступая в больших турнирах, он продолжал тренировать мальчишек в Дмитрове, в секции латыша Юрия Бислиса, в которой начинал когда-то сам. 3 года срочной службы в армии растянулись на четыре, поскольку в 1962 году дембель в Вооружённых силах СССР отменили из-за Карибского кризиса. Ситуация, очень похожая на то, что происходит вокруг Украины сегодня.

Затем институт, десятилетия работы врачом. Жизнь покатилась по накатанной колее: заведующий отделением анестезиологии в московском Институте стоматологии, врач общей практики в посольстве СССР в Монголии. Глава семейства: двое детей, внуки.

Выйдя на пенсию, заскучал, что случается со многими. Вскоре понял; чего ему не хватает. Вещей, с которыми свыкся с детства: спортзала с его острыми запахами и сквозняками, боксёрского ринга с канатами и колыхающимися матами под ногами, сухого треска от удара перчаток по лапам, весёлого гомона и восторженных глаз пацанов, их криков во время спаррингов.

И — не выдержал Владимир Акопович. Зашёл однажды в один из спортивных центров Подмосковья, представился. Сказал, что умеет и хочет тренировать. Взяли без зарплаты, показали на стайку боксёров — мальчишек и — что было внове! — девчонок, которые теперь тоже занимаются боксом и лупят по мешкам, как заправские молотобойцы. «Спорт — это моё! Работе в медицине я отдавал всего себя и всё время … думал о спорте. К боксу тянуло неодолимо, хотя никогда не думал, что стану тренером», — признавался в разговорах.

А я не удивлялся этим словам. Всегда считал, что Володя — прирождённый, идеальный воспитатель. С тех самых далёких пор, когда тренировался у него в Дмитрове. Думаю, что сильно повезло тем ребятам, наставником которых он стал. Помню, как он спрашивал меня, когда «таскал на лапах»: «Ты чего это улыбаешься?». А мне было просто хорошо оттого, что у меня такой тренер — требовательный, заботливый, умный. Остались в памяти возвращения домой после тренировок, когда лицо горит от пропущенных ударов, грудь теснит от восторга перед этим тёмно-синим вечером, морозным ветром, ощущением собственной силы и предчувствием непременного счастья впереди.

Уверен, что его сегодняшние воспитанники чувствуют то же.

Их тренер мускулист, строен, подтянут, стремителен. Никто не даст ему его немалых уже лет. Дивишься его живости, быстрой речи, заливистому смеху. Не перестаю удивляться, как хорошо он сохранил себя. Не сохранился, а именно сохранил себя. Ибо он — живая иллюстрация того, как спорт помогает поддерживать физическую стать, ясность ума, интерес к жизни и жажду заниматься любимым делом.

Делает он свою тренерскую работу умело и хорошо, чему подтверждением всё более частые победы его ведущих учеников, двух Максимов —
Чернийчука и Воронцова.

Вот они на снимке со своим тренером…

Виктор ЛИННИК.

Любимец муз Сергей Луконин

Отметил 80-летие член союзов журналистов, писателей, художников Сергей Луконин. Сын известного советского поэта- фронтовика Михаила Луконина, родился в Москве в самое суровое для неё военное время.

Выпускник Московского государственного педагогического института им. В.И. Ленина. Работал осветителем Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко; в фотохронике ТАСС, в «Комсомольской правде», редактором издательства «Молодая гвардия»; был ответственным секретарём журнала «Наш современник»; возглавлял отдел литературы «ЛГ» и литературную часть Музыкального Камерного театра Бориса Покровского.

К юбилею писателя и художника в издательстве «У Никитских ворот» вышла книга «Когда-нибудь да вернётся», в которую вошли роман, рассказы, воспоминания, публицистика, фотоматериалы из семейного архива. Прошла также выставка графических и живописных работ.

Здоровья и бодрости духа, Сергей Михайлович!

Литературная газета (lgz.ru)

Так держать!

На днях исполнилось 80 лет замечательному русскому прозаику Сергею Михайловичу Луконину. Некоторые наши современники знают его как сына выдающегося советского поэта-фронтовика Михаила Кузьмича Луконина. И действительно, пронзительные строки поэта, который в начале своего творчества хотя бы чисто графически писал под Маяковского, выдают в нём тонкого выразителя тех фронтовых ощущений, которые человек, не побывавший на войне, понять не в состоянии. «На перевале тут не до шуток. Вы там бывали? / Как жуток / Этот промежуток / На перевале! / На самом гребне седой вершины / Торчишь нелепо. / И одинаково недостижимы / Земля и небо. / Не знаешь —/ Смелость тебя вздымает / Иль гонит робость. / Взлететь ли, или — и так бывает / Пропасть, как в пропасть?»

Но всё дело в том, что Сергея Михайловича и самого читать интересно. Писатель ведь ценится не только своим мастерством, новизной, оригинальностью, но и умением понимать своё время. В романе «Переворот» Луконин, ещё несколько лет назад угадал состояние той пандемии, которое мы переживаем сегодня. Вся эта коронавирусная режимность описана живо и с юмором. Недавний юбилей для меня, во всяком случае, повод ещё раз перечитать роман. А Сергей Михайлович, кроме того, ещё и замечательный художник. Так держать, Сергей Михайлович!

Рад, что с хорошим писателем лично знаком.

Илья ВЕРШИНИН, критик, литературовед.

Художник во времени и пространстве

Известный афоризм «Эмма — это я», приписываемый Гюставу Флоберу — автору романа «Госпожа Бовари, как нельзя точнее отражает замысел только что вышедшего романа Сергея Луконина «Когда-нибудь да вернётся» (Изд-во «У Никитских ворот». М. 2022), который превратил образ главного героя Кирилла Заварина в зыбкую амальгаму автора и его персонажа.

В романе зачастую трудно разглядеть неясные границы авторских отступлений, фрагменты дневников Кирилла Заварина и, собственно говоря, весь массив романного повествования, который вызывает невольные реминисценции с книгами Юрия Трифонова — великого мастера городской прозы, с крепко скроенной рыбаковской трилогией «Дети Арбата», ставшей культовой для «детей перестройки», отхвативших свой кусок жирного пирога, и, наконец, с фантасмагорическим гротеском незабвенного Михаила Булгакова, примерявшего на себя шапочку Мастера.

Возможно. кто-то не согласится с этими дерзкими ассоциациями, но роман Луконина — безусловно событие в художественной жизни, которое заметят и оценят истинные почитателя великой русской литературной традиции, пусть даже тираж книги недопустимо мал, и завеса молчания со стороны доморощенного постмодернизма ему гарантирована. Но махнём рукой на брезгливые гримасы адептов Сорокина и иже с ним, чтобы вернуться к роману Луконина. Начало — просто каноническое для русской литературы от «Повестей Белкина» и «Героя нашего времени» и далее везде. Автор «Когда-нибудь да вернётся» с первых строк заявляет о себе как о душеприказчике ушедшего друга. Папка с дневниками и прочим архивом художника Заварина становится основой романа длиною в его жизнь.

Сергей Луконин не только писатель и эссеист, он, как и герой его книги, художник, может быть, даже более известный в этой ипостаси. И его художническая манера коротких, пульсирующих мазков, создающих нерв полотна, присуща и его писательскому методу: лаконичному, почти пунктирному и одновременно необыкновенно плотному и зримому. Портрет любого из персонажей обрисован буквально несколькими словами и — уже закончен.

Детство, отрочество, юность — всего лишь несколько страниц плотно населённых соседскими девочками, учительницами, репетиторшами, а главное, мамой. Образ мамы героя проходит через весь роман, и если отталкиваться от афоризма Флобера, поставив на место Эммы Заварина, то мы сразу же окажемся в месте слияния автора и его героя. Потому что биографических троп в прозе Луконина не меньше, чем у Борхеса в его «Саде разбегающихся тропинок».

Почему мама? В одном из своих мемуарных эссе «Романтики» Сергей Луконин рассказывает о непростых отношениях с отцом Михаилом Лукониным, лауреатом Сталинской премии и выдающимся (без ложного пиетета) поэтом. Так сложилось, что детство, отрочество и юность Сергея Луконина прошли под знаком безотцовщины при живом отце. Может быть, поэтому автор, разворачивая полотно жизни Кирилла Заварина, обрек его на безотцовщину, несколькими словами обозначив героическую гибель смершевца Андрея Заварина в бою с бандеровской бандой.

Но вернёмся на одну из расходящихся тропинок Кирилла, его единственной любви, которую он пронёс через жизнь, несмотря на окружающих его жён и подруг. У этой тропинки было имя Наташа. Обычно юношеская любовь подёрнута дымкой ностальгической грусти, но для Кирилла она стала зарубкой на сердце, которое однажды взорвётся.

Роман Луконина многопланов. Автор замахнулся на целый двадцатый век и пятую часть двадцать первого. Ещё одна тропинка романа, — линия заваринского деда с материнской стороны Трофима Баканова, отражает революцию с её романтическими миражами, триумфальное шествие русского авангардизма, и его бесславную кончину. Возможно, тема примитивиста Баканова призвана объяснить художническое призвание Кирилла, но «замах на нечто эпохальное» не всегда удачно складывался у персонажа романа, равно как и у его автора. Хотя картина деда «Натюрморт с махоркой» позднее станет сюжетом ещё одной тропинки — отчасти фантасмагорической, что автору, безусловно, удалось, отчасти детективной, что, по признанию автора, не получилось, ибо он не Иэн Флеминг, ни даже Юлиан Семёнов.

А вот тропинка семейства Копытовых — это несомненная удача Луконина. Здесь всё на месте. Всё по Трифонову. Словно оживают в очередной раз персонажи повести «Обмен» блистательно разыгранной на подмостках Таганки.

И снова мама. Материнская тема проходит через весь роман.

Знакомство Ирины с Андреем Завариным, арест отца. Попытка её вербовки в НКВД, признаться честно, прописаны не столь убедительно, как похожие сцены у Рыбакова в «Детях Арбата», при том что аллюзии напрашиваются даже из-за топонимики. Ирина Трофимовна живёт на Арбате в полуподвале. Не думаю, что Сергей Луконин так уж хотел прикоснуться к сонму обличителей «проклятой гэбни». Скорее одна из тропинок Ирины понадобилась ему для дальнейшего развития сюжета вокруг «Натюрморта с махоркой».

И здесь мы, пропуская разные эпизоды жизни Кирилла во времена «застоя» и первых проблесков «перестройки», пропуская философские диалоги героя и автора, размышления о природе искусства (всё равно пересказать их невозможно), перейдём на тропинку Аделии Марковны Пыжевской. «Женщины приятной во всех отношениях», а, следовательно, воплотившей все краски нынешнего нуворишного бомонда. И здесь, нужно отдать должное острому перу Сергея Луконина и его доскональному знанию гримас артистической тусовки, автор проявил себя мастером гротеска, красочно расписав благотворительный бал фонда «Лихие времена».

Присутствие Заварина на этой ярмарке тщеславия автор описывает с лихостью сатириков прошлого столетия, прежде всего Михаила Афанасьевича Булгакова. Только вот до разного рода бесов на «балу у Сатаны» публика, просочившаяся на «большую жрачку» у бывшего комсомольского чиновника, а нынче олигарха Пыжевского-Копытова, категорически не дотягивает. Здесь даже не бесенята собрались, а скопище каких-то приматов.

И последняя тропинка — погром в мастерской Заварина. Бессилие художника перед личиной мурла. Крах его надежд и свершений.

Почему-то вспомнилась легендарная картина Веласкеса «Менины» с художником на втором плане. Почему? Не знаю…

Виктор ПРИТУЛА.