slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Немного Хаггарда в холодном Петрограде

Мемуары мемуарам – рознь. Одни мемуаристы скромно остаются за кулисами того театра, который, по мнению Шекспира, есть «весь мир, и люди в нём актёры». В своих воспоминаниях они рассказывают о времени, в котором жили, о людях с которыми свела их судьба.

«Третьяковская галерея, составленная главным образом из работ художников, именовавшихся передвижниками, остаётся вечным памятником в области родного искусства, а неиссякаемый интерес к творчеству передвижников со стороны огромной народной массы свидетельствует о высокой ценности их произведений. В продолжение двадцати лет мне пришлось находиться в среде Товарищества передвижников в тесном общении с большинством из них. На моих глазах проходила их работа, и я был свидетелем их частной жизни. Отдавая дань глубокого почтения памяти художников, полвека боровшихся за широкое распространение искусства в родной стране, я пытаюсь воскресить их образы в своих литературных набросках», — пишет активный участник Товарищества передвижных художественных выставок, ученик Н.А. Касаткина и В.А. Серова, выходец из луганских казаков Яков Данилович Минченков в предисловии к своей книге «Воспоминания о передвижниках. Памяти ушедших».

Впервые эта мемуарная книга вышла в 1940 году, спустя два года после смерти автора. Роль передвижничества недостаточно отражена в литературе, — писал Яков Минченков, сетуя, что «общая масса передвижников, имена менее значительные, остаются в тени».

И в этом мемуарист прав. Кого из передвижников мы знаем? Сразу же в памяти всплывают Репин, Крамской, Шишкин, Левитан, Суриков, Серов.

А что мы знаем о Григории Григорьевиче Мясоедове? Знатоки сразу же радостно поведают о том, что один из основоположников передвижничества предстаёт перед посетителями Третьяковки как главная трагическая фигура многострадальной картины Репина «Иван Грозный и сын его Иван». И ещё о том, что для образа жертвы несправедливо обвинённого в убийстве царя Репину позировал почти забытый ныне писатель Всеволод Гаршин, жизнь которого оборвалась в 33 года не менее трагично. Он погиб, бросившись в минуты помрачения в петербургский лестничный пролёт.

Так же, как картину Репина, с младых ногтей мы знаем «Последний день Помпеи» Карла Брюллова. А вот творчество его племянника передвижника Павла Брюллова не знаем вовсе.

В книге Якова Минченкова «Воспоминания о передвижниках» («Вече» М. 2021 г.) двадцать литературных портретов. Одни имена нам хорошо известны, другие же… С другими лучше всего познакомиться в залах Третьяковки. После прочтения мемуаров Минченкова мы увидим их картины широко открытыми глазами.

А теперь хочу представить читателям мемуариста совсем иного плана. Юрий Анатольевич Прокофьев — автор книги «О времени, стране и о себе. Первый секретарь МГК КПСС вспоминает» (Центрполиграф. М. 2021) — уже с первых страниц заявляет: он расскажет о связи времён и поколений, о стране, которую мы потеряли, о другой стране, которую всё ищем, но, главным образом, о себе. Московские градоначальники коренного московского происхождения очень любят повторять — «мы — дети твои, Москва!». Особенно отличился в этом автор нескольких таких мемуаров — экс-мэр Москвы Юрий Лужков. Ельцин и Собянин на звание «московских детей» не претендовали. А вот Прокофьев очень даже считает себя «сыном твоим, Москва». О себе и своей комсомольско-партийной карьере рассказывает много и охотно. С ожесточением вспоминает о негодяях и предателях из партийного ареопага, на который и ему судьба подсобила взобраться, правда, совсем ненадолго.

Наша память избирательна. Быстро забываем нехорошее, но долго помним зло, не как абстрактное понятие, но как зло персонифицированное. Юрий Прокофьев в своих мемуарах создал целую галерею «антигероев вчерашних дней» от Горбачёва, Яковлева и Шеварднадзе до Назарбаева, Каримова, Акаева и некоторых других партийных вождей союзных тогда республик.

Много места в мемуарах уделено провалившейся попытке ГКЧП повернуть время вспять. Ответа на вопрос: откуда взялся пыльный мешок заблуждений, свалившийся на головы людей, призванных беречь государство, — Прокофьев не дает, хотя категорично утверждает: ГКЧП — это мартовский проект Горбачёва. Далее — сплошная конспирология.

Предвосхищая вопрос: «сам-то ты куда глядел, Юрий Анатольевич», последний партийный начальник столицы СССР пытается переложить бремя поражения на председателя КГБ, министра обороны, премьер-министра, члена Политбюро Шенина, которого на время отдыха в Крыму генсек оставил на хозяйстве. И выносит свой вердикт: «…их поведение не поддаётся пониманию. Было оно если не преступное, то преступно-халатное». Тут всё просто. Всех этих государственных мужей уже нет с нами. Даже далече. Хотя «мёртвые срама не имут».

Такие вот мемуары последнего партийного бонзы Москвы. После их прочтения становится грустно. Из Молчалина героя не получится. В какие обличья ни рядись, выходит по Станиславскому — «не верю!».

В людях старшего поколения заложена матрица — гражданская война — это Россия в огне, конница Будённого, бронепоезда (белые и красные), Деникин, Колчак, «Ледяной поход» Корнилова, Чапаев, чёткий строй каппелевцев (по задумке братьев Васильевых, которые и не братья вовсе). У нового поколения — гражданская война — это сногсшибательное фэнтези «прикольно супер» матрица «3D». Всё летает, герои со знаком плюс стали антигероями-вурдалаками, а «Белая гвардия, путь твой высок: / Чёрному дулу — грудь и висок. // Божье да белое твоё дело: / Белое тело твоё — в песок. // Не лебедей это в небе стая: / Белогвардейская рать святая / Белым видением тает, тает… // Старого мира — последний сон: / Молодость — Доблесть — Вандея — Дон». Эти строки Марина Цветаева написала в 1918 году. Когда ещё никаких матриц не было, а Россия была, как витязь на распутье. Гражданская война только разгоралась, а Петроград замерзал.

В эти холодные ноябрьские дни известный литературный критик и знаток англо-американской литературы, будущий замечательный детский поэт Корней Иванович Чуковский записал в своём дневнике от 23 ноября: «Третьего дня я написал о Райдере Хаггарде».

Второй год революции. Страна в огне, в столице ледяной холод, а Максим Горький составляет план великого издательского проекта «Всемирная Литература». Потому что люди должны читать. И ведь читали. Много читали. В том числе и Хаггарда.

Но вернёмся к критику Чуковскому и его статье об английском писателе Хаггарде.

«Лет сорок тому назад в Южной Африке, неподалеку от реки Замбези, путешественники невзначай набрели на развалины какого-то старинного города. Что это за развалины, никто не знал. И стали создаваться легенды. Люди почему-то решили, что этот город возник в древние библейские времена, за тысячи и тысячи лет, задолго до Рождества Христова, чуть ли не при царе Соломоне. Развалинами заинтересовались учёные, приехали на место, осмотрели каждый камень и пришли к убеждению, что царь Соломон тут не при чём, что эти развалины относятся к позднейшему времени и им самое большее пятьсот или четыреста лет. Поэтическая легенда была уничтожена.

Легенда исчезла и вскоре была бы забыта, если бы в Африке не жил один молодой англичанин, по имени Генри Райдер Хаггард.

Был он человек мечтательный, с поэтической складкой, — ему понравилась эта легенда о каком-то неведомом, забытом историей городе. Он тщательно обдумал эту тему, разработал её до мельчайших подробностей и, таким образом, в 1885 году явился его знаменитый роман «Копи Царя Соломона».

Тема невероятная, сказочная, а, между тем, читаешь — и веришь. Всё словно списано с натуры. Кажется, что каждое слово — правда. В этом главная черта англосаксов, английских и американских писателей: они изображают жизнь с таким «реализмом», с такой внимательной любовью к натуре, что даже фантастическое выходит у них натуральным.

Факт для англичанина - всё. Даже фантазируя, он не оторвётся от факта. Его фантазия не буйная, не пламенная, а приземистая, очень солидная, обуздываемая на каждом шагу холодными прикосновениями фактов.

У Райдера Хаггарда нет коротеньких, мелких рассказцев, а всё объёмистые длинные романы; свои фантазии он излагает медлительно, деловито, подробно, — от чего ещё больше усиливается внешнее правдоподобие рассказываемого.

В «Копях Царя Соломона» выведена оригинальная личность — охотник за слонами Кватермэн (в современной транскрипции Квотермейн — В.П.). Читатели (особенно подростки) так полюбили Кватермэна, что Райдеру Хаггарду пришлось написать о нём ещё несколько книг. Так появились книги: «Аллэн Кватермэн» (1887), «Жена Аллэна Кватермэна» (1890) и другие романы, упрочившие славу писателя».

Я не случайно привёл столь обширную цитату из статьи Корнея Чуковского к изданию «Копей царя Соломона» в горьковской «Всемирной литературе». К писателям пусть даже второго ряда (по разряду юношеских), как Хаггард или Жюль Верн в начале прошлого века относились без какого-либо постмодернистского снобизма.

В издательстве «Вече», осуществляющем прекрасный проект литературы для юношества под названием «Мастера приключений» уже выпустили в этой серии четыре десятка романов Хаггарда. Почти всё его литературное наследие. В том числе и первый роман «Рассвет» — не самый удачный писательский дебют молодого автора. Зато третья книга, сделавшая его знаменитым, родилась из спора с братом о достоинствах книги Стивенсона «Остров сокровищ». Брат предложил ему пари, что он вряд ли напишет «хотя бы наполовину хорошо», как Стивенсон. Хаггард принял вызов, в тот же вечер приступил к написанию романа и за шесть недель закончил «Копи царя Соломона».

После «Копей» Хаггард в англо-саксонском мире мог соперничать с великим французом Александром Дюма. И здесь я позволю себе завершить этот обзор ещё одной цитатой из статьи Корнея Чуковского:

«Его (Хаггарда) тянет в загадочные, сказочные страны, каких ещё никто никогда не видал, — к гробницам легендарных героев, в огненные пещеры, где скрыты заповедные клады, к шаманам, кудесникам, магам, к каким-то изумительным заколдованным женщинам, которые, при помощи чар, живут тысячи и тысячи лет и, умирая, воскресают опять. Он создал для себя особый мир — и в этом мире он полный хозяин.

Но за пределами этого волшебного царства, он не видит никого и ничего. Его фантазия всегда устремляется по одной и той же колее. Но всё же это — фантазия творческая, неисчерпаемо-изобретательная, — и вот уже третьему поколению французских, немецких, английских детей и подростков (а порою и взрослых) она доставляет безмерную, ничем не заменимую радость».

Хочется верить, что такую же радость новое издание Хаггарда принесёт и нашему юному поколению «3D».

Виктор ПРИТУЛА

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: