slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Василий Тёркин – самый надежный человек

Русская литература накопила немало драгоценных книг, которые стали нашими историческими, культурными, бытийными кодами. В них русский человек предстал во всей свой многомерности. Мы обращаемся к подобным книгам в каждую новую эпоху, как к чистой ноте, чтобы проверить собственное звучание, чтобы исправить фальшивый звук, настроить лиру своей души. Эти драгоценные книги вновь и вновь хочется перечитывать, иллюстрировать, сотворять из них спектакли и фильмы. Поэма Александра Твардовского «Василий Тёркин» – из таких книг. В ней есть всё о русском человеке – о его силе, удали, духе, скорби и печали, вере и Победе, жизни, ратной гибели и воскресении. Тёркин – русский воин, труженик, мечтатель, праведник. Мы беседуем с Кареном Геворкяном – кинорежиссёром и сценаристом, автором знаменитых советских фильмов «Иван Павлов. Поиск истины», «Пегий пёс, бегущий краем моря», руководителем киностудии «Русское поле». Вот уже несколько лет Карен Саркисович работает над экранизацией «Василия Тёркина».

– Карен Саркисович, поэма Твардовского эпична, событийна, динамична, и наверняка зритель ожидает, что экранизация её будет просто раскадровкой, визуализацией того, что написано поэтом. Таков ли Ваш замысел?

– Экранизация классического литературного произведения, тем более поэтического, не может и не должна быть буквальной, арифметической визуализацией его текста: механическим переносом всего написанного литератором, включая авторские отступления, описательной части – на раскадрованую «картинку»… Подлинная экранизация – это перенос духа, образов, атмосферы конкретного произведения с некой обязательной поправкой на человека, на общество и на время, в котором такая экранизация делается. Что я имею в виду?.. Как целостное произведение поэма «Василий Тёркин» была опубликована почти 75 лет тому назад. Её восприятие отдельными главами во время войны и целостным произведением сразу же после её окончания – ложилось на восприятие людей, прошедших и переживших войну. Поэма возбуждала личный опыт переживаний почти каждого своего читателя. Так что тут имел место самый непосредственный контакт между автором, его произведением и читателем. Инерционно такое воздействие и восприятие поэмы продолжалось в течение двух-трёх послевоенных десятилетий. Но с исчезновением советской страны, с возникновением новой системы общества и государства произошла неизбежная деформация ценностей предыдущей эпохи, а вместе с ними – и культуры. Возник неизбежный барьер отчуждения нового буржуазного общества от советской культуры, включая литературу, а в девяностые годы – даже от собственной истории. Её пересмотр и ревизия фактически обернулись предательством двух великих культур: русской классической и такой же классической – советской. Время дикого капитализма, борьба за собственность, общество потребления, созданное у нас за три последних десятилетия, обернулись культурным упадком и «опрощением». Появление фильма «Василий Тёркин» именно в такое время, в таком обществе, его адресация современному человеку, особенно молодому, обязывает «Тёркина» нашего времени к чрезвычайной эмоциональной силе и мощи этой картины, необходимых для преодоления временных, социальных и «культурных наслоений» последних трёх-четырёх десятилетий. Это означает, что картина своей правдивостью, достоверностью, силой воздействия обязана сломать ныне существующую «стену» отчуждения и культурного отстранения и должна иметь энергию «кумулятивного» воздействия. Именно эту задачу, обратившись к Твардовскому и его поэме, мне и предстоит решать. Если же совсем кратко, то передо мной как автором фильма стоит вопрос: как сегодняшнего человека вернуть в то время и к тому человеку, который и стал Победителем. Задача чудовищно трудная, но необходимая и срочная.

– Поэт-фронтовик Борис Слуцкий вспоминал, что, когда во время войны в печати стали выходить главы «Василия Тёркина», вынужденный в ту пору отступать советский солдат сначала не поверил этому жизнеутверждающему герою. Но со временем Тёркин начал появляться на фронтах: наш солдат, глядя на героя Твардовского, подтянулся, взбодрился, уверовал в собственные силы, в свою победоносность. То есть Тёркин оказался не просто собирательным, а собирающим, мобилизующим образом. В нём Твардовский не только отражал, но и формировал действительность, выкликал нового человека-победителя. Мне думается, что и любая интерпретация, экранизация «Теркина» должна предполагать такое формирование. Ставите ли Вы себе подобную задачу?

– В нынешнем обществе утрачено понимание великой ценности и важность корневого русского советского человека-труженика, который и был солдатом той войны. Виктор Петрович Астафьев, с которым я был знаком, сказал однажды, что на войне самыми стойкими и прочными людьми были люди самые неприметные и скромные. Это были учителя, агрономы, простые городские и сельские работяги от станка и от земли. Словом, «тёркины». Насколько удастся фильмом «Василий Тёркин» воздействовать на нынешнюю «действительность» и переориентировать её на понимание ценности и важности «маленького», а на деле самого надёжного человека – вот вопрос? Но пытаться надо.

– Многие воспринимают Василия Тёркина как своеобразного предтечу шукшинского мужика: неунывающий, находчивый, живучий – и только. Но ведь это разноликий «русский чудо-человек», переходящий из столетия в столетие, вневременной и надвременной. Неслучайно авторское определение «книга про бойца – без начала и конца». Тёркин – и былинный богатырь, и толстовский капитан Тушин, и очарованный странник фронтовых дорог… Кто ещё?

– Да, история России – это генерация и продолжение жизнедеятельности в различных временах и эпохах корневого русского человека и его самосознания. Но пиком и высшим взлётом этого самосознания, на мой взгляд, стала советская эпоха. Именно она вызвала к жизни и к действию подлинный потенциал этого человека, именно в ней он превзошёл сам себя. Но вызвав эту до того дремлющую энергию и нового человека, она же в лице своей «элиты» – партноменклатуры предала этого человека, своего «Тёркина». Что же касается истории нового времени, то в ней этого самого надёжного русского человека сначала деклассировали через люмпенизацию рабочего класса, уничтожение русской деревни хотя бы в её советском облике, через деградацию трудовой интеллигенции. Поэтому при сегодняшнем диком социальном расслоении общества неизбежно встаёт вопрос: кто же защитит страну? И этот вопрос, если не прямо, то косвенно ставит наш фильм.

– Теркин – герой в древнерусском понимании: всемогущий, неодолимый, неубиваемый. Но в поэме есть особо пронзительная глава «Про солдата-сироту», в которой боец оказывается в родных местах и узнает о гибели своей семьи:

Но, бездомный и безродный,

Воротившись в батальон,

Ел солдат свой суп холодный

После всех, и плакал он.

На краю сухой канавы,

С горькой, детской дрожью рта,

Плакал, сидя с ложкой в правой,

С хлебом в левой, – сирота.

Без этой сцены герой был бы неполным, лишённым той необходимой искренности, которая живёт в повести «Это мы, Господи» Воробьева, в «Землянке» Суркова, во «Враги сожгли родную хату» Исаковского. Плач Тёркина – это не слабость, это ещё одно измерение силы, очень христианское, очень благодатное, то, что православные называют «дар слёз» – чуткость, открытость миру, свидетельство того, что душа не очерствела. Убеждён, что и фильм без этой сцены невозможен. Как бы Вы её изобразили?

– Согласен. В отснятых нами материале фильма пока нет приведённой Вами сцены. До неё мы ещё не дошли. Она, естественно, будет в картине. Война сделала «Тёркина» и сотни тысяч таких же солдат, как он, круглыми сиротами. Мы смогли снять ряд сцен, связанных с началом войны и летне-осенней катастрофой армии в 1941 году. Трагизм этого отступления заключался не столько в поражениях на поле боя, хотя они были чудовищны, сколько в ощущении нашим солдатом своего бессилия перед врагом, потому что, отступая, он оставлял на произвол судьбы и на погибель свою семью, дом, родных и близких. Вы спрашиваете, как бы я изобразил сиротство «Тёркина», его слёзы?.. Сцена эта из второй половины фильма, когда солдат (кстати, как и Твардовский) оказался на руинах своего дома. Сила и звучание этой сцены должны быть подготовлены всем предыдущим изобразительным материалом фильма, его духом и стилистикой. Поэтому ответ на Ваш вопрос преждевременен. На него может ответить только сам фильм.

– Победа 1945 года подобна иконе. Это самый светоносный образ того Первообраза, что можно назвать непреходящей русской Победой. Победа для нас - не просто итог военной схватки, не просто историческое событие. Это духовный ориентир, жизненный горизонт, это философия, идеология, миросознание. А если так, то это Победа чего и над чем? Кого и над кем?

– Я решительно против поэтизации Победы, в выспренних определениях в духе «непреходящей русской Победы» или «Победы – подобной иконе», потому что слишком велика была её цена в пересчёте на человеческие жизни и страдания. Литературщина тут неуместна. Для меня Победа – это высшее достижение советского человека, всего советского народа, максимальное выражение его духа и силы. Если мы мифологизируем Победу, то как тогда оценивать Поражения, которые также случались в нашей истории? Божьим наказанием? Происками Дьявола?.. Победа в Великой Отечественной войне, безусловно, является Актом подтверждения Нравственного Закона на планетарном уровне. Она имела метафизический смысл и значение. Тотальное Зло нацизма могло быть повержено только и, в первую очередь, советским человеком. На это был способен только он.

– На мой взгляд, современного человека с Великой Отечественной войной и Победой способны связывать две главные нити. Это историческая память: осознание того, что Победу мы унаследовали не исторически, а генетически, и потому не имеем права предавать победного первородства. И ещё – опыт всех последующих войн: Афганистан, Чечня, Донбасс. Да, это войны новых времён и новых исторических обстоятельств, но онтология войны и Победы для русского человека всегда едина. Я знаю, что в Вашей жизни был личный опыт войны? Как он отражается в работе над «Тёркиным»?

– С Великой Отечественной войной нас связывает не только историческая память или что-то ещё в придачу, а сам факт нашей ЖИЗНИ. Победа дала нам и всем будущим поколениям нашей страны право на жизнь. Поражение же в ней стало бы смертным приговором для всех. Поэтому и война эта было «не на жизнь, а на смерть». Относительно Афганистана, Чечни, Донбасса: тут нам надо быть поразборчивей. Каждая из них требует особого исследования… Что же касается моего личного в течение двух лет опыта войны в Карабахе (Первая карабахская война), то именно он дал мне моральное право обратиться к Твардовскому и к его великой поэме. Без него я не рискнул бы на такой шаг. Военный опыт даёт психологическое, физическое и физиологическое понимание состояния и самоощущения человека на войне. Любая военная «сюжетика» без присутствия такого самоощущения – есть ложь. Потому что только на войне человек осознанно, добровольно или по призыву – неважно, переступает грань между жизнью и смертью. В этом смысле такой опыт бесценен. Именно он отличает реальную войну от её киноизображений.

– Когда в 1965 году на экраны вышел фильм «Обыкновенный фашизм» Михаила Ромма, режиссёр сказал, что это прививка от фашизма, которая будет действовать примерно 50 лет. Так и получилось. Вот уже не первое десятилетие мы живём без антифашистской ревакцинации, и результаты этого в той или иной форме постоянно дают о себе знать. Сможет ли Ваш фильм стать подобной прививкой?

– Может ли фильм «Василий Тёркин» стать мировой прививкой от нацизма и фашизма?.. Вряд ли… Природа и того, и другого имеет глубинные причины. Нацизм «произрастает» из «мстительного чувства» народов и наций, обделённых судьбой или ощущающих себя такими. Но так было раньше. Сегодня природа нацизма изменилась. Он стал «деловым» инструментом для возбуждения очагов конфликтов и противостояний. Сегодня он имеет искусственное происхождение, как рефлекторный раздражитель для России, что и имеет место на Украине. Возможны и другие точки его приложения и их формы.

– Однажды мне довелось быть руководителем на литературном семинаре молодых авторов. Я взял наугад три абзаца из трёх разных рукописей, и у меня сложился относительно монолитный текст: настолько неотличимы по стилю, настроению, словарю были авторы одного поколения. Примерно то же самое можно проделать и с современными российскими фильмами о Великой Отечественной войне: нарезать кадров из десятка кинолент, склеить в одну – и будет экшен, войнушка, с танками и самолетами, будто из компьютерной игры. Только подлинного русского человека в таком фильме с фонарём среди дня не сыщешь. Прикосновение к Победе, обращение к Твардовскому требует сегодня особенного киноязыка, высокого стиля, кинематографического ампира. Это и ода, и житие одновременно. Что для подобного стиля припасено в Вашем режиссёрском арсенале?

– На войне «Тёркину» крепко повезло. Будучи не единожды ранен, он дожил до дня Победы. Его жизнь – это антология или хроника войны от её трагического начала и до победного завершения на уровне рядового солдата с передовой. Может ли такая отдельная личная судьба стать одой или житием на киноэкране? Вполне. Во время войны почти каждый солдат, в большей или меньшей степени, видел в «Тёркине» самого себя. Так литературный «Тёркин» в годы своего появления на фронте стал и одой, и житием, и, даже эпосом. Вы спрашиваете меня, можно ли сегодня войти в ту же «воду», но уже в кинематографическом произведении? Можно ли на основе поэмы «Василий Тёркин» создать фильм, который сегодня станет такой же одой или житием, как и «Тёркин» в годы войны?.. Ода и житие – жанры эпические. Рождаясь, на первый взгляд, из частных сюжетов и историй, они проецируются на атмосферу своей эпохи, и, если происходит их гармоничное соединение (сюжетов и эпохи), то в таком единстве в жанре оды или жития возникает и эпическое обобщение. Даст ли проекция «Тёркина» на реалии сегодняшней жизни, общества и человека – вспышку эпического начала, поднимется ли фильм на уровень оды или жития? На это может ответить лишь сам фильм. Со своей стороны, могу лишь констатировать, что сегодня возникла «пропасть» между культурой поэмы и её Автора и культурой, а точнее, антикультурой, нашего времени. В частности, кинематограф предал базовые ценности русской классической и советской культур и стал неким перекати-полем, скроенным по американским лекалам. Его авторитет, влияние, доверие к нему в нашем народе минимальны. Преодолеть все эти накопившиеся за несколько десятилетий «культурной политики» факторы – практически невозможно, но – необходимо. Именно в такой «вилке» я и нахожусь.

– Тёркин сегодня очень нужен русскому человеку. Нужен как мобилизация себя самого, как путь к живоносному источнику Победы. Что должен осознать в былом, настоящем и грядущем русский человек, чтобы в нём вновь пробудился Тёркин?

– Абсолютно с Вами согласен. В современной буржуазно-капиталистической России произошло как культурное, так и морально-психологическое «окисление» (по Достоевскому) русского человека. Всё это следствия нашего исторического выпадения из коллективистского общества в общество зоологического индивидуализма и стяжательства. Последствия – налицо. Культурно-образовательная же деградация неизбежно ведёт к распаду базовых начал национального сознания, к утрате своей корневой национальной идентичности, а значит, и своего самого надёжного человека –
своего «Тёркина». Но инерция нашего сегодняшнего бытия не предполагает возврата к своему «Тёркину». Более того, он для него опасен. Возрождение же национально-культурного самосознания и личностного национального архетипа возможно только при глубинном понимания причин наших потерь и утрат. Он требует жёсткого, правдивого и нелицеприятного анализа всего происшедшего в России и с Россией за последние сто с лишним лет. Увы, этого не происходит ни в обществе, ни в научной среде. Пример, подтверждающий сказанное. За один только ХХ век Россия трижды, с катастрофическими человеческими и материальными потерями утрачивала свою государственность – февраль и октябрь 1917 и август 1991. Троекратное повторение говорит о закономерном характере этих событий. Спрашивается, кто и когда (при наличии немалого числа академических и исследовательских институтов) исследовал закономерности всех трёх распадов российских государства в одном лишь ХХ веке? Ответ – никто. Одна русская женщина как-то сказала мне: «Мы русские люди всячески хотим, чтобы нас кто-то понял, но так как рядом с нами такой же русский человек – это трагически невозможно». Чтобы в русском человеке вновь пробудился «Тёркин», ему нужно сначала понять и осознать самого себя. Лишь после этого открывается новая перспектива жизни.

Беседовал Михаил КИЛЬДЯШОВ.

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: