Превратности метода

Писать биографические книги, даже при кажущейся простоте повествования, если оно линейное, — занятие, прямо скажем, не для каждого автора подъёмное. Казалось бы, куда проще? Есть хронология жизни героя в отмеренных сроках, есть контекст эпохи, яркий или сумеречный, хотя подобные оценки субъективны. Есть окружение героя, яркое или серенькое, тут уж с кем поведёшься. Есть истоки — генеалогия рода. И есть даже в ряде случаев такое великолепное подспорье, как дневники, мемуарные записки, а порою целый автобиографический роман.

Однако ж, биографические книги в «молодогвардейской» серии «Жизнь замечательных людей», которые заняли не одну, а скорее десятки книжных полок уже нескольких поколений российских книголюбов, как в Отечестве, так и русских диаспорах в Европе, Израиле и за океаном, тем и хороши, что отличаются «лица необщим выраженьем».

Они могут быть читабельными или информационно перегруженными, порою скучными, порою спорными и даже в, известной степени, субъективными. Но явно не скроеными по единому лекалу. Даже если некоторые из книг принадлежат перу одного автора. С этого, пожалуй, и начнём.

Есть в активе «ЖЗЛ» очень интересный автор, укрывшийся под псевдонимом Максим Чертанов. Уже не раз писал о нём и его гендерной принадлежности в десятке книжных обзоров: примерно столько же книг «автор Чертанов» подготовил для серии «ЖЗЛ». Поэтому повторно называть его настоящее имя не стану, а буду в дальнейшем именовать его — автор Чертанов.

Обычно автор Чертанов обращается к знаменитым писателям и учёным из Англии, США и даже порою вторгается в пределы замка Монте-Кристо. И нужно признать книги у него получаются просто отменные. Возможно оттого, что автор Чертанов подобно писателю Алексею Варламову, исповедует заповедь: «героев своих книг нужно любить!». Потому и Дарвин, и Диккенс, и Хемингуэй и даже феерический Дюма-отец словно оживают со страниц биографических книг автора Чертанова.

Чего не скажешь о его очередном герое, пополнившем ряды «ЖЗЛ». А герой поистине завидный. Степан Тимофеевич Разин — личность настолько неоднозначная, что в многотомной «разиниане» сколь авторов, столь и мнений. Тьмы и тьмы. Плюс идеологические оценки. В царской России — один вектор, в советской — противоположный, в нашей постсоветской отчизне Разин порядком подзабыт, как и народная баллада впервые мною услышанная в исполнении Жанны Бичевской про сон Стеньки Разина. Не стала шлягером в наше окаянное англофильское время и задушевная песня про расписные челны и душегубство атамана в отношении прекрасной персиянки.

Миф, конечно. Герасим утопил Муму и горько плакал. Разин бросил в Волгу персияночку и слезинки не проронил. Автор Чертанов отношения атамана с женщинами разбирает дотошно, впрочем, с той же истовой дотошностью анатомирует всю его жизнь и деяния, благо потрошить многочисленные образы Разина, созданные десятками писателей и историков — занятие занимательное.

А какие имена! Соловьёв, Костомаров, Ключевский, Чапыгин, Злобин, Горький Максим, Каменский. И даже Марина Цветаева. И, конечно, Василий Шукшин, который полжизни примерял на себя образ казачьего бунтаря. Вот только жизнь у Макарыча была короткая, как и у его героя, сложившего голову на плахе.

Беда лишь в том, что автор Чертанов решил на сей раз «любить своего героя» амбивалентно (от лат. ambo — «оба» и лат. valentia — «сила»: двойственность переживания, выражающаяся в том, что один и тот же объект вызывает у человека одновременно два противоположных чувства), не столько следуя эстетической концепции Михаила Бахтина, сколько пытаясь собрать образ Разина из различных цитат и характеристик литературной и исторической «разинианы».

Коктейль получился тот ещё. А вот любить даже амбивалентно не получилось. Автор Чертанов хотел создать что-то многомерное. Как сейчас бы сказали, восстановить Стеньку Разина в «3D». Слегка поёрничать в стилистике «Комеди клаба», фантазируя на тему возвращения разинцев из персидского набега в Астрахань. Как бы это выглядело по Чертанову сегодня? Понаехала братва на «ламборджини» и стала за бесценок толкать на местном рынке навороченные гаджеты. И всему люду захотелось податься в брателлы. Можно и поёрничать.

Но биографический коллаж у автора Чертанова на сей раз не задался. Наверное, «разиниана» оказалась столь обильной, что произошло несварение желудка. Случается. Амбивалентность она как бумеранг. А Разина надо любить или ненавидеть по-русски. Не амбивалентно. Впрочем, уверен, у автора Чертанова это — отдельная неудача среди сплошных удач. Просто Степан Разин не его(её) герой.

Хотел бы отметить, что чертановская метода реконструкции Разина была бы более естественна для Павла Фокина, который, продолжая биографические традиции Викентия Викентьевича Вересаева («Пушкин в жизни», «Гоголь в жизни»), создал в одном издательстве целую серию писательских портретов «Без грима». Приём не нов. После Вересаева жизнеописания, созданные из цитат современников героя — не редкость. Можно найти их и у современных авторов.

Однако, Павел Фокин создавший первую в России биографию Александра Зиновьева на сей раз решил минимально распорядиться цитатами современников неистового мыслителя, опираясь сугубо на его прозу. А опереться было на что. Уже из одной только мемуарной «Исповеди отщепенца» можно было создать романизированную биографию вровень с книгами Ирвинга Стоуна и Андре Моруа.

Павел Фокин делать этого не стал. Он написал очень подробную, хотя местами туманную биографию человека, который пытался логически осмыслить систему, построенную на песке марксизма- ленинизма. Который поставил почти смертельный диагноз этой системе. И при этом не желал её краха.

Зиновьев не был ниспровергателем. Не писал эпическую историю Гулага. Не сидел как Синявский и Даниэль. Из Союза его даже не выслали, как Солженицына, а «отправили в частную поездку» вместе с семьёй. И это в 1978 году. Союз был ещё крепок, ещё не брезжил Афган, еще «катастройщик» Горбачёв был только незаметным партийным наместником в Ставрополье.

Мир в то время знал и читал Зиновьева и не ведал о Горбачёве.

Павел Фокин написал трагическую биографию великого мыслителя, удивительно талантливого человека, который, как был с младых ногтей, так и оставался до смерти «самим по себе». Неудобным для многих. Непонятым многими. Ненавидимым партийными бонзами. Посторонним в диссидентской среде.

Он, вернее творческое его наследие, и сегодня для многих — ком в горле. Что ж, это лишь подтверждает известную максиму: «нет пророка в своём отечестве».

И несколько слов об ещё одной книге в серии «ЖЗЛ». Екатерина Глаголева — написала для молодогвардейской серии «Повседневная жизнь» несколько интересных книг: «Повседневная жизнь во Франции в эпоху Ришелье и Людовика XIII», «Повседневная жизнь королевских мушкетеров», «Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана», «Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения».

В серии «ЖЗЛ» она дебютировала биографией Джорджа Вашингтона, а вот сейчас представила на суд читателей биографию Дюка. Полное имя героя Арман Эммануэль дю Плесси, 5-й герцог де Ришельё. Для одесситов просто Дюк.

Книга «Дюк де Ришельё» — это еще одно открытие одного из героев своего времени. Кем был этот пятый Ришелье, потомок коварного кардинала во времена знаменитых мушкетеров?

Прежде всего, от начала и до конца французским аристократом. Счастливо избежал гильотины. Уцелел при кровавом штурме Измаила. Хотя воевал смело и пулям не кланялся. Судьба хранила его для Одессы. Потому что Дюк, можно сказать, отец-основатель «жемчужины у моря». Как и Де Рибас, который ещё ждёт своего автора.

Екатерина Глаголева написала интересную книгу. Вот только обилие исторических персон, контекст эпохи — французская революция, наполеоновские войны, реставрация, подвиги екатерининских орлов, русско-турецкие войны – как-то всё время уводят главного героя в массовку. У Валентина Саввича Пикуля эта эпоха описана куда живее, но Пикуль — наш Дюма. Для него история тот же вертел, что для автора мушкетеров. Глаголева же академична. Возможно порою чересчур. Однако же её благородный Дюк — ещё одно напоминание одесситам о том, «откуда есть пошла Одесса».

И очень хочется надеяться, что война с «москальскими» памятниками сегодня на Украине не коснется Дюка в тоге римского патриция, венчающего потёмкинскую лестницу. Дюк, как ни крути, — не «москаль», а француз. Правда, на русской службе. Но это уже история. История России, история Франции и ещё история города Одессы, которую строил Дюк.

Виктор ПРИТУЛА, литературный обозреватель газеты «Слово».