slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Какого цвета радость?

Татьяна Маврина. Автопортрет

В Инженерном корпусе Третьяковки до середины августа можно восхититься талантом Татьяны Мавриной.

Погожий летний день. Казалось бы, самое время бродить в тени деревьев по бульвару или нежиться на солнышке за городом, а народ тянется на «Оду к радости» — в сказочно звонкий, очень личностный и при этом очень реальный мир художницы, прожившей 96 лет.

Минора, растерянности, жизненных невзгод у Мавриной, родившейся в 1900-м и вкусившей не одно лихолетье, нет и в помине. Куда ни глянь – сила, стойкость, «переложенное красками на бумагу удивление и восхищение жизнью». Даже в портрете матери (девичью фамилию которой взяла для творчества, по отцу она Лебедева), написанном незадолго до её ухода, никаких претензий к миру, разве что повисшие в воздухе вопросы. Татьяна Алексеевна не позволяла себе ни страдать, ни бездельничать, ища поводы для оптимизма до последних своих дней.

Вхутемас (Высшие художественно-технические мастерские — Ред.), где её учителями были Герман Фёдоров и Фальк, называла Вольными мастерскими, отмечая в книге «Цвет ликующий», что «было там вольно и просторно, несмотря на неуёмный горячий гомон — пустынно… И ехать по этой пустыне можно было в любом направлении. По воле ветра или по своей воле». Сама, будучи нрава крутого и свободного, неизменно выбирала внутренний зов, с азартом занося свежие впечатления на картон: «Когда жили в Загорске, я встретилась со своим детством: с городецкой живописью. Вновь влюбилась в её праздничную нарядность, поняв, как можно по-иному, не по-вхутемасовски, смотреть на всё кругом весёлыми глазами заволжских кустарей; изображать не натюрморты, а жизнь саму по себе, как она течёт и утечёт бесследно, если ее не зарисовать...».

Вот подмосковные грибановские луга, где ловила бабочек, набережная в Угличе, суздальский базар, домики и маковки церквушек Переславля Залесского, облака, косогоры - всюду упоение русской провинцией, которую обожала и изъездила вдоль и поперёк. «Так полюбилась мне старинная архитектура, нетронутая, не засушенная реставраторами, в пейзаже, с «луковками», «репками», шатрами, крыльцами. Когда их несколько, группы, ряды — где-нибудь в Ростове Ярославском, в Суздале, — они вписываются в небо ритмично и весело».

Везде животные и птицы: «Пусть моей музой будет птица, береза, конь…» До 42-го писала маслом, потом из-за аллергии на растворитель - темперой, акварелью, гуашью. С мужем - художником Николаем Кузьминым начала коллекционировать иконы, вышивки, глиняные игрушки. Редчайшие иконы XV—XVII веков «Не рыдай мене мати», «Восхождение пророка Илии», «Сретенье» представлены на выставке. Жадно всматривалась в древних мастеров, орнаменты на пряничных досках, резных окнах: «Когда подумаю про Городец за Волгой, обязательно всплывает: «Шла Волга…». Старая городецкая живопись на деревенских сиденьях от прялок — донцах, сохранила именно этот неспешный темп движения большой реки».

В книге «Городецкая живопись» так разъясняла свои предпочтения: «Может быть, я не совсем беспристрастна в высокой оценке милой моему детству и всей жизни радостной нарядности и праздничности искусства нашего края, этой «рукотворной» живописи, с ярмарочной жизнью заволжских мужиков-тысячников, мещан, купцов. Изображали там все, что по понятиям того времени требовалось для счастья. Все диковинное в городе на ярмарке, где продавали расписные изделия; а если брали бытовые темы, то тоже только счастье: супрядки, девиц в сарафанах, щеголеватых молодцов, сани, коней». В этой связи городецкий художник Евгений Расторгуев рассказывал: «Как-то ко мне пришли французы и, разглядывая книжку Татьяны Мавриной, говорят: «Это надо в Лувр». Я им: «Это не картины, это донца — доски, на которых сидели пряхи». Они спрашивают: «А знали ли эти художники французское искусство — Матисса, Пикассо?» «Нет, — говорю, — не знали. Они были простые мужики».

Городецкий стиль заметен и в мавринских иллюстрациях, служивших ей основным заработком. Первым был «Золотой петушок» Пушкина, которого замыслила нарисовать вместо флюгера, увидев обломанные во время войны шпили загорских башен. В пушкинские сказки погружалась с головой. Делилась в дневнике, насчёт Кота Учёного: «Делаю длинный перечень всяких котов, чтобы яснее представить кота пушкинского. Он кот вещий, страшный, но Пушкину не враждебный». Все её многочисленные коты роскошны: строгий Почтовый, утомлённо расслабленный Летний, насторожённый Котофей. Не говоря уже про охваченного страстями Весеннего из рассказа Юрия Коваля: «Пришла весна, зацвели незабудки, а в соседнем доме неожиданно расцвёл Кот. Подснежниками заголубели котовьи усы, мать-и-мачехой и листом черёмухи зазолотели глаза, а на лапах и на груди объявились белые вербные серёжки. Цветущий полёживал он на новой траве, посиживал на старом заборе, блистал глазами на крыше сарая».

А Маврина десятилетиями без устали раскрашивала, обогащая своим видением и фантазиями, сказки и множество других книг — Лермонтова, Бальзака, Стендаля, Гофмана, Золя. Придумала «Сказочную азбуку» с озорными сюжетами на каждую букву. Её книжная графика отмечена престижными международными наградами. 

Диву даешься, как много она успела сделать! Несомненно, помогала техника быстрого безостановочного рисунка, но больше – собранность и характер.

«В войну, проезжая по Сретенке на автобусе, увидала собор XVII века — такой же, как в книжках Грабаря. Надо зарисовать, пока цел. Буду рисовать все, что осталось от «Сорока-сороков», пока не погибло…» Чтобы не приняли за шпионку, ходила по переулкам и площадям и незаметно делала наброски, не вынимая руки из пальто. Запоминала и дома наносила на листики серо-голубой бумаги силуэты храмов, бредущих людей, церковь Вознесения в Кадашах (1942), на Якиманке (1944), Всесвятская в Кулишках, святого Филиппа близ Арбата, улочки, фонарные столбы.

Восхитительны портреты её современников: милиционера, закутанных в платки старух и стариков — в картузе и читающего газету. Хороша томно пышная серия «ню» и шутливые, явно без лести автопортреты: со стрижкой-завивкой и с каракулевым воротником. Ей во всём «хотелось видеть ту же красоту, что была сто, двести, триста лет назад. И в XVIII веке мог быть ярко-розовый платок на бабе или букет цветов на розовой, как пряник, башне». Красоту жизни она запечатлела и оставила нам, напутствуя: «Не знаешь, что получится — пиши! Бог разговаривает с человеком временем». И когда уже почти не выходила из квартиры, по-детски радовалась подаренным цветам, ярко цветущим в самых поздних её работах.

Татьяна КОВАЛЁВА.

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: