Поздороваюсь с творцом

Мы живём в меркантильный, агрессивный и самовлюблённый век. Потребность самовыражения, всегда присущая человеку, выросла до чудовищных, гипертрофированных размеров. Но не все могут позволить себе «гоняться» в «Формуле-1» или участвовать в Африканском сафари. Зато стихи кажутся доступны всем. Но какие стихи? Те, которыми забит Интернет, вызывают чувство ужаса. Это не стихи, а стихоплётство.
Настоящие стихи  по-настоящему сохранились только в «журналах-толстяках». Но не во всех, к сожалению. Если главный редактор журнала – «поэт по крови», как, например, Станислав Куняев из «Нашего современника», Валерий Дударев из «Юности», Наталья Гранцева из санкт-петербургской «Невы», то в таких журналах поэзия дышит легко и пульс у неё ровный.

Кстати, в Питере, кроме  известных всем почитателям поэзии «Невы» и «Звезды», существуют журналы так называемого второго ряда. Как и их «старшие собратья», они бережно сохраняют сложившиеся традиции ленинградской школы поэзии.
С творчеством главных редакторов журналов «Второй Петербург» и «Бег» — поэтами Андреем Романовым и Владимиром Хохлевым — знакомит своих читателей газета «Слово».

Владимир ХОХЛЕВ
(Санкт-Петербург)
ПОЗДОРОВАЮСЬ С ТВОРЦОМ
*  *  *
Лист ладонью ярко-красной
К моему окну приник,
За стеклом, на зорьке ясной
Вижу строгий Божий лик.

Смотрит Боженька на тучи.
На полупрозрачный лес,
На сопревших листьев кучи
Под зонтом сырых небес.

В доме холодно. Спросонья
Утро кажется концом.
Я к стеклу прижмусь ладонью,
Поздороваюсь с Творцом.

*  *  *
Я только в Бога верую негромко,
Ему лишь каюсь в нажитых грехах.
Я русским каликой с заплечною котомкой
Жду Бога на пронзающих ветрах.

Я только с Ним бываю откровенным,
Лишь с Ним всерьез о жизни говорю,
Ему я остаюсь годами верным,
Его за все — что есть — благодарю.

Когда словам от Бога чутко внемлю
И ими подвигаюсь на дела,
Ни в чем невинную я покидаю землю,
Мирское жестко жгу в себе дотла.

Пустую сущность, чистую дощечку –
Себя — я в руки Бога предаю.
Ветрами снова задувает свечку.
Не внемлю, только Господа молю

Меня – пустого – Божеским заполнить.
Любовью вечной, духом Воскресения...
Его глагол я буду долго помнить
И ближних выводить на путь Спасения.

Дело
Ходит Бог по бездорожью,
Правит души не спеша.
После правки мелкой дрожью
День охвачена душа.

Из темниц души уходят
Хвори, страсти, маета.
Злые помыслы исходят.
Ложь, притворство, суета.

Волей Бога заполняет
Душу благостный покой.
Вера в Бога исцеляет,
Очищает, освежает,
Душу делает живой.

Бог не трогает дрожащих,
Совершает чудеса,
Избирает настоящих.
И ведет на Небеса.

Христос у храма
Христос сидел на паперти у храма,
Невидимый, неслышимый... Один.
Визжала за оградой пилорама,
Под купою краснеющих рябин.

Сновали суетливые трудяги,
Над колокольней строили леса.
Церковные под ветром бились стяги,
И радовались стройке небеса.

Святыню восстанавливали люди,
Разрушенную алчной саранчой.
На бронзовеющем небесном блюде
Сверкал восток негаснущей свечой.

Христос устал, Он был уже не молод,
Он спать хотел, но было не до сна.
Сквозь человечий, равнодушный холод
Светила в души Вечная весна.  

Лунная ночь
Цвета нет, деревья плоски,
Красит серебром луна
Две бегущие полоски
От платформы полотна.

Звуков нет, лишь лай собачий
Будит тишину окрест,
Голову в сиянье прячет
Разметавший руки крест.

Звезды смотрят друг на друга
В неба черной глубине.
Борозда ночного плуга —
Млечный путь в упругом сне.

Над деревней Бог хлопочет,
Льет серебряный покой
В душу каждому, кто хочет
Жизни чистой и простой.

*  *  *
Он тут, совсем недалеко –
Я чувствую – парит,
И что-то тихо, глубоко
Проникнув, говорит.
Он здесь! Шуршит сухой листвой,
И преисполнен весь
Высоким знанием, тоской…
Мистическая весть –
Ее услышать бы, понять...
Однажды в яркий миг
Нетленных слов златую рать
Он выведет из книг.

Четыре неба
Небо-кошка лунным блеском
Выгибает спину-ночь.
И движением нерезким
От зари уходит прочь.

Небо-лебедь расправляет
Над зарёю крыльев сень.
Мягко на землю слетает,
Начиная новый день.

Небо-пёс на землю лает
Светом ярким, золотым.
В белых облаках играет
Синим воздухом густым.

Небо-рыба в сеть заката
Непременно попадёт...
Чтобы ночью небо-кошку
Встретил чёрный небо-кот.   

Андрей РОМАНОВ
(Санкт-Петербург)
НЕ ИЩИ, НЕВА, В МОЁМ ОТВЕТЕ…

*  *  *
Любовь, приди в осенний школьный скверик,
Где я гранит науки раскусил…
И впредь не хнычь!  Москва слезам не верит,
Вернуться в ЗАГС едва ль нам хватит сил,

Где текст, что подписали за столом мы,
На Страшный суд чиновник поволок,
Мол, дескать, возле питерской Коломны,
В ночной аптеке горько плачет Блок.

Зловещий облик платной медицины
Навис над Пряжкой, растворившись в ней,
И, растолкав сонеты и терцины,
Рецепты пишет для грядущих дней,

И, с треском разрубая абсолюты,
Он сможет нас от свадьбы оторвать
За то, что курс разграбленной валюты
Соседский кот загонит под кровать.

Любовь, как жаль, что ты не повторишься
Походкой удивительной  своей.
Ты двести лет ночной Коломне снишься,
Где школьный скверик кормит голубей,

Где нам подвластно уличное царство,
Где ты прекрасней всех Прекрасных Дам!
Где я рецепт на вечное лекарство
В аптеке Блоку лично передам…

*  *  *
От Расстанной, где вновь под парами
Старичьё в доминишку стучит,
Ты ушла проходными дворами
В коммунальное графство обид,

Опасаясь внеклассного стресса
Средней школы, упавшей с небес,
Ты не в силах на грани прогресса,
Воспринять пролетарский ликбез.

Себестоимость жизни фабричной
Перекрыла сниженье квартплат,
Где ж тут думать о кофточке личной,
Примеряя служебный халат?

Потому что на паперти снега,
Обесчестив смывные котлы,
Сволочь Альфа и ведьма Омега,
Не страшатся поганой метлы.

Телепатия нам не поможет,
Но грядущее снится всерьез,
Нам с тобой эти пьяные рожи
Ненавистны до лысых волос.

Так задай по традиции  МРОТу
И по факсу вопрос Мимино:
Или мы поспешим на работу,
Иль носы им утрём в домино.

*  *  *
Не ищи, Нева, в моем ответе
Путь к венцу – и в сказку не зови:
Нам с любимой жить на этом свете
Вопреки трагической любви.
Ночью на вокзале всю планету
Можно встретить, звездам на беду…
С нею нам бродить по белу свету
В этот високосный день в году.

Никаким космическим снарядом
Не вернуть нам сказочный сафьян…
Я иду, Фонтанка бродит рядом…
Это – ты! И я от счастья пьян.
Питер, сдайся тополям на милость,
И  проспекты пухом застели,
Чтоб Фонтанке веселей ходилось,
По гранитом вскормленной пыли.

Кто нам сдаст Вселенную в аренду
На садово-парковой скамье?
Кто рискнет сложить про нас легенду,
Кроме звезд, прикованных к семье?
Дескать, новый век и третье лето,
Я Фонтанки обнимаю стан,
Словно мы —  Ромео и Джульетта,
Словно мы — Изольда и Тристан.

Чтобы ветер, стан её лаская,
След от каравеллы целовал,
Чтобы зяблик, нотный стан листая,
Гимн любви для нас лишь напевал.
Нам едва ль вернуться в жизнь иную,
Ту, в которой смерти вопреки
Мы вдвоем… Но я тебя ревную,
Даже к пальцам собственной руки.

Мы — вдвоем; ни внука, ни ребенка
Не видать нам даже в смертный час.
Пусть в районном ЗАГСе фотопленка
Сохранит предание про нас…
Ведь пока сто лет свиданье длится
На секретной паперти аллей,
Нам продаст культурная столица,
Тайный сбор военных кораблей.

*  *  *
Пока в лото играли кумовья,
А жизнь промчалась, ни мыча, ни телясь,
Ты просчиталась, милая моя,
На вечную разлуку понадеясь:

Свалился с крыши снежный звездопад,
И вновь, привстав на стрелке тополиной,
Он выпускниц поздравил невпопад
С бессмысленностью школьной дисциплиной.

На пляжах петропавловской Невы
Цветочной массой занесён по уши,
К тебе, как в детстве, обращусь на «вы»,
Озвучив лепет лиговской кликуши.

И, повторяя девственный обет,
О том, что никогда тебя не брошу,
Отдам бомжам наш свадебный обед,
Предпочитая звездную порошу.

Шуршит листва, не в силах улететь,
Превозмогая собственную старость,
А нам с тобой всего лишь жизни треть
До встречи неожиданной осталась,

Когда, раскрыв полночные глаза,
Спасая нас от межпланетной грусти,
Литейный мост отпустит тормоза
И крылья разведенные опустит.

*  *  *
…Ты Восьмого марта мне приснилась.
Я шептал,  сгорая от  любви:
– Королева, окажи мне милость,
Одноклассниц в космос не зови.

Лишь владей землей обетованной,
Где сыграл в орлянку Магеллан,
И гордись горбушкой пеклеванной
Из крутых средневековых стран.

Но пока на Мойке дремлет зяблик,
А тащиться в школу не пора,
Запусти космический кораблик
В бесконечность заднего двора,

Там, где, тормознув звезду на старте,
Ты от всей Вселенной отреклась
И, письмо царапая на парте,
Мне в любви бессмысленной клялась.

И пускай у алгебры во власти
Лучший мир нам счастье не сберег,
Там, – в плену высоковольтной страсти,–
Шелковой тропинки поперек,

Спрыгнув за церковную оградку,
Зяблик обесточил вороньё,
Чтобы я списал ответ в тетрадку
И бессмертье доказал своё.