Певец во стане русских воинов

Письмо родственной душе, или Мысли вслух

В одном из обзоров исторической литературы «Скажи мне правду, атаман» я писал: «После Юрия Тынянова, Василия Яна, Валентина Пикуля и Дмитрия Балашова появление новых имен в этом жанре воспринимаешь с опаской. Однако творчество талантливого Андрея Воронова-Оренбургского свидетельствует о том, что с исторической прозой у нас всё в порядке. Андрей Воронов пишет размашисто — трилогиями. Первая его трилогия «Фатум» рассказывала о русских патриотах, первопроходцах, охотниках, государственных мужах и офицерах, ценою своих жизней пытавшихся сохранить для Отечества Русскую Америку.

Второй цикл из трех (на сегодняшний день опубликованных) романов «Эшафот» посвящен кавказской войне позапрошлого века. Романы этого цикла «Рай под тенью сабель», «След барса» и «Дарго» воссоздают события похода русской армии с целью захвата аула Дарго — резиденции имама Чечни и Дагестана Шамиля.

Автор скрупулёзно, опираясь на исторические источники и мемуары участников похода, реконструирует события кавказской войны, в которой столкнулись интересы различных сил. И не только Османской империи, но и туманного Альбиона. Главный герой романа ротмистр Аркадий Лебедев становится жертвой предательства, а граф Воронцов, столь не любимый поэтом Пушкиным (хотя и субъективно), продолжает штурмовать неприступные аулы Шамиля.

Третий роман цикла — «Дарго» повествует о взятии русскими солдатами неприступной цитадели Шамиля. Имаму на этот раз удалось уйти. Но роман оставлял чувство сюжетной незавершённости. Что и было мною подмечено. Автор этих книг Андрей Воронов - Оренбургский прочитал рецензию и откликнулся письмом, в котором рассказал о том, что московское издательство «Альва-Первая» заключило с ним договор на издание двенадцати его романов, три из которых являются продолжением цикла «Эшафот».

Тогда же возникла идея подготовить интервью с этим интересным историческим автором, книги которого, как мне кажется, известны куда меньше растиражированного «массолита» Минаевых, Сорокиных и иже с ними.

Поскольку Андрей живёт в городе Пушкин (Царское Село) и практически не встаёт из-за письменного стола, автор этих строк подготовил несколько вопросов, которые и отправил ему по электронной почте.

Андрей долго отнекивался, ссылаясь на то, что работа над романами отнимает всё его время. Пишет он, кстати, шариковой ручкой, не набивая тексты на компьютере. Может, потому и пишет хорошо, что долго.

С трудом удалось убедить автора ответить хотя бы на некоторые из вопросов. Наконец, большое письмо было мною получено.

Писателю вольно отвечать так, как это кажется ему верным, поэтому «вопросов-ответов» не получилось.

Поэтому я не стал ничего менять в форме его письма, хотя некоторые свои вопросы решил оставить в качестве реплик для того, чтобы читатели смогли составить своё мнение об этом интересном историческом беллетристе и настоящем русском патриоте, который всей душой болеет за своё Отечество.

Виктор Притула.

 

Привет, уважаемый Виктор! Искренне рад нашему знакомству! Благодарен тебе за участие, звонки, за поставленные вопросы. Что ж, поговорим, жаль, что виртуально…

С чего начать? Эсхил, Еврипид, Софокл, приступая к написанию трагедий, неукоснительно держались единства трёх составляющих: «время», «место», «действие».

Последую их примеру и я.

Итак – «время».

Истаял, как ложка сахара в кипятке, XX век… Мы незаметно для себя, даже как-то легкомысленно, всё в той же житейской суете и давке, в радостях и обидах, праздниках и буднях, перешагнули рубеж второго тысячелетия! За последние два десятилетия изменились гримасы мира, почти до неузнаваемости изменилась наша страна; изменились политические и экономические ориентиры нашего общества, а вместе с ними — вкусы людей, театр, литература, искусство в целом. Что делать? Tempora mutantur et nos mutamur in illis.

Начиная разговор о судьбах искусства, литературы, в частности, в наше «попсово-звёздно-аншлаговское», а, по сути, всё то же нестабильное время, которое мы переживаем, мне не хотелось бы ставить для себя, пользуясь театральной терминологией, «сверхзадачу»: дать читателю скандальные факты, сенсационные сплетни, занимательные истории из жизни знаменитостей прошлого или настоящего. Не ставлю для себя в нашем «разговоре по душам» и задачу извлечь из архивов иль из уст «коллег по цеху» писательские, и не только писательские тайны.

Конечно, всего этого «жареного», «солёного», «перчёного» довольно в каждой или почти каждой «кухне» того или иного издательства, театра, телевидения или другого творческого союза. Но всё же, чтобы завоевать сердце истинного ценителя искусства, мне думается, сегодня недостаточно сыграть лишь на единственной, древней, как мир, человеческой тяге к курьёзам, пикантным деталям… и «постельным тайнам». Хотя этим «дерьмом» сегодня пропитано всё: и телевидение, и «глянец-гламур», и, увы, наша литература. Не в бровь, а в глаз по этому поводу в своё время сказал Ф.М. Достоевский: «Что пошло, то и пошло…». Кто-то скажет: «Так было всегда!». А я добавлю — и «будет». И это понятно, это так по-земному, по-человечески. Но стоит помнить! Все эти «чесноки» и «перцы» — всего лишь приправа к блюду, а чтобы понять прошлое и настоящее русской литературы, искусства, узнать, хватит ли у нас мужества, такта и просвещённости рассмотреть эти проблемы, поставить некоторые вопросы, а быть может, и попытаться на что-то ответить, необходим внимательный и серьёзный подход.

Потому что главная моя задача — попытаться определиться с объединяющим всех нас: писателей, деятелей культуры стремлением разобраться, что же всё-таки происходит с нашим искусством, каковы его перспективы и шансы на то, чтобы не потерять окончательно «лица», чтобы выжить в эту тяжёлую пору. Пору, которая всем прочим ценностям, увы, противопоставила жёсткий, подчас откровенно циничный расчёт. И если я, друг мой, сумею, хотя бы отчасти, осветить эти темы, разумеется, в контексте твоих вопросов, то буду считать своё письмо небесполезным, а твоё читательское доверие и внимание – оправданным.

В одной из своих полемических статей известный критик Римма Кречетова так охарактеризовала наше смутное время: «Ситуация, в которой мы вдруг себя обнаружили, — это сплошные дрызги и дребезги: страны, исторических концепций, институтов власти, бытовых привычек, сложившихся человеческих отношений и прочее, прочее, прочее. Всюду осколки вчерашнего. Они закатываются под вполне вроде бы новое, хитро прячутся в тёмных пугающих углах, на них то и дело натыкаешься: рукой, взглядом, чувствами, мыслью… Похоже, мировосприятие и деятельность каждого из нас определяется ныне не столько сегодняшними обстоятельствами и возможностями, сколько вот этими самыми «дрызгодребезгами», источающими флюиды нестабильности и какой-то всепроникающий нечистоты, пошлости, грязи».

Согласен, последние годы более-менее стабилизировали обстановку в стране. Что же касается литературы, театра, искусства в целом, картина та же: «Приплыли». И, право, Виктор, как бы многие «хозяйчики» мира сего ни боролись, ни павлинили хвосты, как бы борзо ни равнялись на них удачливые наши с тобой коллеги… и ни уверяли: всё «круто», всё «пучком», на самом-то деле…

Полагаю, ты разделишь мою мысль: мы до сих пор ещё по-настоящему не поняли, сколько же всего разбито, варварски разрушено и вывернуто наизнанку! Сколько былых «колоссов родосских» рассыпалось на наших глазах в пыль и прах…

А покуда культура и наша с тобой любимая русская литература и вправду лишь догадывается, какие грандиозные переосмысления и переосознания ещё ей на ощупь предстоят. Признаться, я так и не смог окончательно пережить случившегося развала нашего Союза, Великой Империи, которую в наследство нам оставила опрокинутая на лопатки, задушенная огненным кумачом царская Россия. И как тут не согласиться с Кречетовой: «Мы словно вдруг оказались в музее палеонтологии, среди внезапно рухнувших скелетов доисторических чудищ: ужасающая груда перемешавшихся произвольно, в свободном падении костей, где похоронена былая логика целого».

Собирать нам это всё или нет? – тут, на мой взгляд, выбора не существует. Но по каким канонам и схемам? Вокруг какого станового хребта? Хватит ли у нас зрелого осмысления, достоинства, чтобы соразмерить день вчерашний с днём сегодняшним?

Периодически поглядывая в «ящик», слушая за обедом «кляузник», хрен что разберёшь. У «демократов» по сути, те же приёмы, те же кисти (разве, что красок больше), но от родных, любимых «потёмкинских деревень» — ни на шаг. Что ж, поживём – увидим. Только вот как бы не увидеть в зеркале чёрта. Как бы нашим «отцам-основателям», стоящим на страже колыбели демократии, и их бойким «отпрыскам», обрядившимся в заокеанские «панталоны и рюши», не сбиться на извечные проторенные дороги… Худо будет, если многострадальная Россия-матушка вновь подпадёт под бесовское ярмо каких-нибудь идеологических догм…

А между тем такой сценарий вполне возможен. Тебе ли говорить: страх и подлость «раба» неистребимы. Те, кто до «блевоты» наворовался в лихие девяностые и своевременно нацепил на себя личину неприкасаемого «мэра-пэра-депутата», на самом деле как был «рабом», так им и остался, с той лишь разницей, что его основательно скрытый под спудом страх — многократно вырос! Жутко до судорог, даже в кошмарном сне прощаться с награбленным; ведь все они считают себя «героями Трои», новыми князьями и эрлами. Но, помнишь, как там у Михалкова старшего: «…Плевков Алмазовым назвался, но как он был плевком – плевком он и остался». Так вот, эти «золотые плевки» больше всего и настораживают…

Яблоки от яблони недалеко падают. А подавляющее большинство этих «комсомольских кровососов» припеваючи жило, пило и развлекалось с «форелями в юбках» на обкомовских дачах и при других «флагах на башнях».

Но спустимся с небес на грешную землю и спросим себя, положа руку на сердце: «Что? Всё в порядке? Всё тип-топ?» «Нет, ребята, всё не так!» — если бы был жив, ответил поэт. И правда, Виктор, как-то «наискось» получается. Скребут на душе кошки. А почему? Сложный вопрос… Наверное, потому, что мы сами – граждане России слишком уж привыкли к этим пресловутым идеологическим догмам. Уж слишком мы с ними сроднились (едва ли не на генетическом уровне)…

А такой ли уж «плохой» была система, которую мы все вместе разрушили?

Проще всего, казалось бы, дать заключения о зависимом искусстве, литературе, о культуре в целом долгих послеоктябрьских десятилетий. Круто и безоговорочно осудить вынужденное послушание большинства, приносившее астрономические дивиденды. И тут же на одном кругу отказать всем сразу не только в гражданском, но и в эстетическом уважении. Какое, к чёрту, может быть настоящее творчество в таких тисках: «Где нет свободы, там гаснет свеча любви». Собственно, этот вердикт-тавро давно выжгли на крупе рухнувшего колосса. И согласись, Виктор, это расхожее, тиражируемое мнение активно живёт и жиреет сегодня. Сохранение и пестование такого подхода откровенно удобно. Такой взгляд решительно и мгновенно структурирует ситуацию, создаёт иллюзию положительного переосмысления и на затянутом почернелой цвелью фоне позволяет особенно броско высветиться нынешней непримиримой и, подчеркну, безопасной отваге.

«Какое-то обаяние в таком «одним махом семерых убивахом» решение сложнейших проблем, разумеется, есть, — заключает Кречетова. – Как есть оно, собственно, в любом примитиве и упрощении: обнажается основная тенденция, возникает некая жёсткая схема, желанный становый хребет. И не важно, что он просто перевёрнут, голова и хвост поменялись местами. Не важно, что при сём что-то отброшено, что-то уродливо искажено».

Ну что же? Всё знакомо до тошноты, до оскомины на зубах. Критическое восприятие в умах наступит со временем. А пока: прельстительный блаженной памяти «вульгарный социологизм» лишь на словах — «блаженной памяти». В реальности-то он совершенно живёхонек, только несколько передислоцировался: из трактатов, учебников, столь знакомых нам «установочных» речей перебрался в наши «промытые» кровью и хаосом мозги и диктует вкрадчиво, но по-прежнему властно свои резолюции: безоговорочно поддержать, безоговорочно осудить, исходя из социальной природы явления. И примеров тому, скажу по-шукшински: как дерьма за баней. Такого… «добра» действительно тонны и глупо перечислять очевидное.

Что поделаешь?.. Посему мы долго ещё будем прямолинейно привязывать и политику, а главное — творчество к социуму, не обращая внимания на его высшие, суверенные цели. Не замечая и не задумываясь, что по каким-то собственным, не явленным до сих пор законам, оно свободно и неожиданно избирает место и время своего расцвета или упадка часто вопреки социальным штормам и штилям.

Но стоит ли так столбиться на этом? «Ломать копья» над тем, что нам не подвластно? Что живёт и развивается по не зависящим от нас законам? – возразят мне. – Это же типичное начало русского духа. «Желанная пропасть» или хотя бы «страховочная межа» между всем предшествующим нам вроде бы гораздо свойственнее, чем наведение мостов через время, поиск достойного, высокого, зрелого?

Согласен, слово «преемственность», увы, не ласкает нашего слуха: так, например, в современном писательском мире, за редким исключением, каждый норовит видеть себя чуть ли не «родоначальником», «предтечей», но уж решительно никак не последователем. Впрочем, это тоже очень типичное начало русского духа. Этакая литературная нигилистическая «базаровщина», а попросту «табачный дым натощак».

Вспомни, Виктор, чеховских или горьковских героев. Там тоже все захлёбываются «духом противоречия», «неодобрением своего времени» и уж тем паче времени своих отцов. В романе М. Горького «Жизнь Клима Самгина» один из его персонажей говорит: «…подобного народа, батенька, нет. Блаженный и безумный в своём единстве! У нас (русских) ведь всяк с фокусом, с вывертом прёт… вверх ногами готов стервец по жизни пройти, лишь бы запомнили, лишь бы отметили, цокнули языком… Господи, какая непроходимая тупость, только по морде и заслужили за всю жизнь, а туда же!»

Полагаю, именно поэтому осознание новых ценностей мы любим непременно сопровождать взрывными работами, раздачей ярлыков и безответственным горлопанством: «Сотворённое до нас нам будет мешать! Прочь с дороги, окаменелое дерьмо мамонтов!»

Я уж не говорю о незавидной доле литературных «зубров» и дичи помельче…Кто сегодня из молодых, кроме филологов, помнит, читал И.Гончарова, А.Куприна, Н. Телешева, Л. Андреева, М. Булгакова, М. Шолохова? Вот так-то — «снимем шляпы и помолчим. Зато все читали «Гарри Потера» и «Код да Винчи». Ура-а! «Любой памятник рано или поздно, — пишет Р. Кречетова, — утверждает у россиян желание «нанести к нему всякой дряни! И никакой авторитет не застрахован от внезапного ниспровержения. Пушкин? Кто такой? Ах, тот самый! Подать сюда Пушкина, что он в самом деле значит в сравнении с имярек?!»

 А что? У нас всё возможно.

Позавчера, накинув петлю на шею, сбросили с пьедестала лицом о брусчатку памятник легендарному генералу-освободителю Скобелеву… Вчера накинули петлю на шею Железному Феликсу… Кто следующий? Быть может, Маршал Жуков?

… Иван Бунин боялся красных знамён, лозунгов, демонстраций, бессмысленных тупых лиц под кепками и солдатскими папахами… И вчера, и сегодня по Москве и по другим городам России нет-нет да и бегают люди в шинелях и касках с оружием в руках… Бунин мучительно задавался вопросом: «Кто эти люди с разверстыми, как пушечное жерло, ртами? С кем они? За кого и против кого? Куда катится Россия?»

— И всё же, Андрей, вернёмся в день сегодняшний. Как складываются твои отношения с книгоиздателями? Думаю, что непросто. Литературного агента у тебя нет. В тусовке ты не «засвечен». Не стану даже спрашивать тебя, почему цикл романов из истории России XIX века долго искал своего издателя. Всё же ты его нашёл, и есть надежда, что мы прочитаем все твои романы, уже написанные и ещё таящиеся в чернильнице. Можно долго, до бесконечности говорить о сегодняшнем состоянии русской культуры, русской литературы и русской исторической памяти. Но нам интересен исторический беллетрист Андрей Воронов-Оренбургский. Сегодня число сочинителей разного рода книг едва ли не превышает число читателей. Однако всегда следует различать писательство как ремесло и писательство как талант. Последнее всё же — категория штучная. Шесть историко-приключенческих романов, написанных тобой и прочтённых достаточно широким кругом читателей, дают основания надеяться, что их автор — человек, безусловно, талантливый. Не хотелось бы повторять расхожие эпитеты и сравнения с Дюма-отцом, Валентином Пикулем или же мастеровитым Борисом Акуниным. Твоя проза напомнила скорее кумира моей юности Роберта Штильмарка с его «Наследником из Калькутты». О нём мы ещё поговорим, сейчас речь идёт о тебе.

Твоя стезя – историческая романистика — в последние годы подарила нам не так много имён. Нельзя сказать, что их нет вовсе, но историческая проза, как мне кажется, сегодня переживает не самые лучшие времена. Имя автора трилогии «Фатум» и трёх романов из цикла «Эшафот» должно бы уже если не «греметь», то по меньшей мере быть на слуху. На самом деле читатели знают об Андрее Воронове-Оренбургском до обидного мало. Может быть, восполнишь этот досадный пробел и расскажешь о себе, о том, как пришёл в историческую романистику. На чём стоишь?

 Ты, спрашиваешь: «Как я пришёл в историческую романистику?» Изволь, ответ. Когда мне задают этот вопрос, на память невольно приходят любимые старые фотографии из наших старых альбомов. Так уж случилось: многие из моих предков по маминой линии (Лебедевых-Оренбургских) были белыми офицерами; служили верой и правдой нашему Отечеству либо сложили свои головы в 1-ю Мировую на полях сражений, либо (по известным, «классовым» причинам) вынуждены были эмигрировать из Советской России. По линии отца (Вороновых) в моей родословной были зажиточные мещане и бойцы Красной армии со всеми вытекающими отсюда биографиями. Словом, довольно типичная для того трагического периода нашей Родины картина… Дикая, несуразная, жуткая…

Сам же я не причисляю себе ни к первым, ни ко вторым. Думаю, глупо по прошествии многих десятилетий «выковывать» себя из «двуглавых орлов» или «краснозвёздных будённовок». Слава Богу, то чудовищное кровавое лихолетье для нашей страны отгремело. Во всяком случае очень хотелось бы в это верить. Как показало время: и те и другие проиграли… И ныне принадлежат к прошлому, которое нам, потомкам, ещё не раз придётся осмыслить. Ведь самым страшным в этой «мясорубке» оказалось то, что в конечном счёте на мировой арене проиграла сама Россия. И это только верхушка айсберга под названием «Фатум» и «Эшафот». То же, что скрыто под водой времени, и то, что привело к гибели нашей «Бело-Красной» Империи лежит намного глубже, под спудом веков, корни которого уходят к «Смутному времени» и «Утру стрелецкой казни».

...Между тем с тех старых, дореволюционных фотографий на толстом тиснёном картоне на меня и сейчас смотрят мои предки. И знаешь, я порою испытываю странное чувство, Виктор, будто на меня смотрит сама история. У неё много лиц – они красивы, умны, благородны и сдержанны. Они другие, не как я. Они из тех «золоченых» времён, когда Россией был очарован весь мир, а каждый русский был горд от сознания своей «русскости».

Они из того времени, когда швейцарцы, французы, немцы, итальянцы и даже надменные, чопорные англичане (я уж не говорю о других) считали за честь жить и служить в России. И, продолжая вглядываться в их лица, я понимаю — они потомки тех, о ком вдохновенно и горячо писал в «Истории Русской Армии» блестящий историк и патриот А.А. Керсновский: «Никогда ещё Россия не имела лучшей армии, чем та, что, разгромив Европу, привела её же в восхищение и в трепет на полях Вертю. Для войск Ермолова, Дохтурова, Раевского, Дениса Давыдова и Платова не существовало невозможного. До небес вознесли эти полки славу русского оружия в Европе, и высоко стоял престиж их на Родине. Молодые тайные советники с лёгким сердцем меняли титул превосходительства на чин армейского майора либо подполковника, статс-секретарству предпочитали роту или эскадрон и в куске французского свинца, полученного во главе этой роты или эскадрона, видели более достойное завершение службы Царю и Отечеству, нежели в министерских портфелях и креслах Государственного Совета. Всё, что было в России горячо сердцем и чисто душой, надело мундир в Великий Двенадцатый год, и большинство не собиралось с этим мундиром расставаться по окончании этой грозы».

Можно привести ещё массу других примеров, покоряющих русское сердце, заставляющих звенеть кровь в жилах, вызывающих терпкую гордость, но это уже, на мой взгляд, удел романной прозы…

Вот, пожалуй, где кроется один из истоков моего живого и неослабевающего интереса к истории Российской Империи – далёкой и близкой одновременно; к её безнравственно забытым, а то намеренно облитым помоями и грязью, страницам недосягаемой воинской славы, к её героям – подобным героям древней Эллады и Рима, к её боевым знамёнам, победам, к её великой и мудрой имперской стратегии планомерного расширения русских границ. И вот что интересно: всё моё знание отечественной истории в очередной раз убеждает: Россия, переданная нам в наследство предками, просто обречена быть Великой. И не просто Великой, а Великой Империей. Это её историческое предназначение, но это и её невыносимо тяжёлый крест. Однако, как бы ни старались, как бы ни вылезали из шкур, вчерашние и сегодняшние враги России, как бы ни пыталась их разношёрстная «стоязыкая» свора очернить, вульгарно оболгать, преуменьшить величие и высокую пробу Нашего Наследия – у них ничего не выйдет! Этим господам-злопыхателям следует знать: «золото – не тускнеет, а русская кровь – не ржавеет». Мощь и всесокрушающее возмездие нашего оружия — тому порука! Что же до памяти потомков, она ещё сохранилась, жива в народе. И потому я не случайно, не ради квасного ура-патриотизма и «гремящего» пафоса пишу в своём романе «Ярое Око», следующие строки: «Но не только серые курганы за Днепром в суровом молчании хранят и помнят погребённую древнюю славу Руси… И не только на гребнях холмов и взгорий под вольными ветрами уныло склоняется по погибшим серебристый ковыль.

Мы, потомки, помним о вас, герои! Вы в наших молитвах и думах. Склоняем головы перед тобой, безымянное дикое поле… кровью русской политая твердь. Вы, долгу верные прадеды, беззаветно бились за святую Русь. Подвиг ваш – грядущему пример».

Другой немаловажный фактор, который побуждает меня как автора историко-патриотических романов всякий раз обращаться к судьбам прошлого России, определённо связан с большим количеством «белых пятен» в нашей истории, которая, к сожалению, с завидным постоянством переписывается по принципу «маятника». Увы, этих пресловутых «белых пятен» слишком много, а будет, несомненно, в сто крат больше, если мы не будем о них рассказывать в СМИ, снимать достойные исторические фильмы, писать правдивые, нескучные книги, словом, что-то, наконец, по-настоящему делать, чёрт возьми!

А «чистоган» меж тем диктует рынку своё. Отсюда вырастает вся система оценок. Культурный, интеллектуальный и эстетический радикализм становится необходимым условием признания, во всяком случае передовой интеллигенцией. Уж где-где, а тут-то у нас сложилась настоящая преемственность поколений: декабристы разбудили Герцена, Герцен (pardon, «дёрнул за верёвочку»), ну и так далее. Нас это заставляли в советское время, каждого, зубрить наизусть. Вот и получается, что каждый творец вынужден входить в отечественную культуру сквозь игольное ушко этой старой премудрости либо ложиться в рыночное прокрустово ложе. Нынешняя погоня за сенсацией и за рублём вынуждает многих творцов плевать на традиции и каноны. Отчаяние и страсть всегда питали крайности и порождали неожиданности.

Я вновь вместе с тобой, Виктор, хочу вернуться в «музей палеонтологии», к «ужасающей своим громадьём и хаосом груде костей и черепов, внезапно рухнувших доисторических гигантов», туда… где была похоронена «былая логика целого».

Не споткнись! Осторожно, давай за мной, обходи. Мы медленно движемся вдоль бескрайней гряды окаменевших костей. И нет числа, нет конца этим могучим костям и черепам — этим потрясающим воображение руинам былого.

Представил? Как тебе ощущения? А теперь, вообрази, мы с тобой – последние солдаты Империи. Нет больше нашей великой армии, нет блестящих полководцев… Мы одни. Странное тяжёлое чувство, правда? У меня вновь перехватило горло, а в грудь опять больно толкнуло что-то тупое и сильное…

…Я с горечью в очередной раз переживаю: ведь это рухнула наша Великая Империя, это умерла наша молодость… Наверное, так же чувствовали себя последние легионеры православной Византии на дымящихся обломках своего тысячелетнего величия. Может быть…

Но, как бы там ни было, остались славные имена тех, кто героически бился на поле брани, кто достойно жил и воспитывал детей, верой и правдой служил Отечеству, как бы пафосно это ни звучало, — отдавал все свои силы, здоровье, молодость, жестоко страдал и страстно любил, восстанавливал разрушенное, отвоёвывал попранное…

Не секрет: все прошлые века послевоенные будни наших предков были столь же напряжёнными, как и военные. Из столетия в столетие нашей Державе приходилось поднимать страну, латать дыры — то запад, то восток, то юг лежали в развалинах. В возрождении городов, опалённых войной, в сечах и битвах всегда принимали участие лучшие люди России. Лучших из лучших первыми к себе забирал Господь. Так было, так есть и, надеюсь, будет. Но чем старше я становлюсь, тем чаще задаюсь вопросом: «А помним ли мы о них, потомки – их внуки и правнуки? Помним ли их имена? Их подвиги? Вряд ли… А как думаешь ты?

«Нынешний XXI век обещает быть самым жутким, самым циничным, самым холодным из всех по отношению к своим историческим корням», — утверждает наш современник, известный актёр А. Пороховщиков. Боюсь, что он пронзительно прав. «Сердце – Отечеству, душу – Богу, честь – никому!» — эти девизы – заповеди казаков Войска Донского нынче забыты. Не в «моде». «Не вписываются в формат», как любят теперь говорить на TV. «Бронзовая» пафосность и государственные заказы остались в прошлом. Сегодня наступило и расцвело пышным цветом время частных заказов – дельцов и торгашей, словом, «брынцаловщина». Нашему же брату с их плеч предлагается лишь ирония и интерактивность. Словом, не щёлкай клювом! Крутись, подбирай крохи, лови заказы. Оно вестимо: курочка по зёрнышку клюёт…

Вот и я, Виктор, — твой покорный слуга, для многих, загрубевших в болванстве и чванстве своём издательств, помешанных только на чистогане и по-девичьи смущённых патриотической тематикой, не вписываюсь «в формат».

Но так уж случилось, так нужно сердцу, так мило душе: в литературе я отдаю предпочтение «военно-историческому роману». И пусть я не «предтеча» (от чего, кстати, никогда не страдал и не заламывал рук) и отнюдь не «родоначальник» какого-то очередного ультрамодного литературного формата (что тоже не терзало меня, как тень отца Гамлета), но зато я чётко и ясно вижу поставленную перед собой цель.

Да, я не сторонник «сжигать мосты», и слух мой не режет слово «преемственность». Если угодно, я доволен и горд, что между мною и моими предшественниками нет ни «волчьих ям», ни «желанной пропасти», ни даже «страховочной межи». Напротив, есть звонкая славная мостовая, проложенная отличными мастерами слова, за состоянием которой я ревниво слежу и тщу себя дерзкой мыслью за свою творческую жизнь уложить в неё хоть несколько своих выверенных камней, которые уж если и не украсят, то во всяком случае не испортят стиль и качество сей мостовой.

Мои герои, как ты уже знаешь, служат верой и правдой Царю и Отечеству на просторах Великой Российской Империи и в любых других точках мира. Они там – куда их посылает Держава. Они там – где нужны их опыт, воля и острый клинок.

Что главное в жизни? Я убеждён: без сохранения культурного и духовного наследия России, её армии и флота у нас нет будущего. Таково моё ощущение времени и, если угодно, себя в нём.

 Виктор ПРИТУЛА

(Продолжение следует)