Наедине с природой

Кофанова Ольга Васильевна — коренная москвичка, русская, дочь участников Великой Отечественной войны. По профессии — учитель русского языка, ныне — пенсионер. Публикуемые рассказы написаны в 2005—2006 гг. на даче в деревне Мякишево Талдомского района Московской области. В настоящее время готовит к публикации серию новых рассказов и миниатюр, а также книгу «Песнь о траве Полыни». Редакция поздравляет Ольгу Васильевну с днём рождения, которое приходится как раз на День России, 12 июня.

Персик
Ну, что? Что я могу поделать с этим Персиком? Жёлто-белым, янтарно-глазастым, ласковым котом? Взял и прыгнул на коленки, а сам урчит, вытягивает лапки и сладко жмурится. Хоть и длинный, хоть и высокий, а всё равно — любимый и забавный глупышонок. Только услышал жужжание мушки, — соскок, прыжок и... мушка уже не жужжит! Деловито огляделся по сторонам и к мисочкам. Обнюхал, на зуб попробовал и снова ко мне на колени.
«Персик, Персинька, Персюшка», — и никогда «кис-кис», не хочу, чтобы с моим хвостатым другом что-нибудь случилось. А так «Персик и Персик», пока никто не догадывается, что это кличка желтого прекраснохвостого кота.
Персик рос трогательным и весёлым, характер у него ласковый и покладистый. Очень ему нравится, чтобы его ласкали, но по-особенному, по-«персиянски»: взлетит на руки, вытянет свои лапы возле моей шеи и урчит. И никакие мировые мышино-крысиные проблемы его не волнуют. Или заляжет у меня на животе, обнимет и по-своему, по-кошачьи, воркует и поет, смеётся и что-то сказывает.
А рассказчик Персик славный: то про чудесное волшебное пёрышко расскажет, которое он где-то нашёл и принес в качестве трофея. На улице жарко, а пёрышком обмахнешься, и прохладно. Вот какой заботливый парень. Тем более что история эта — не выдуманная.
Как-то вечером за чаепитием возле распахнутого окна сидим мы, вечерим с сестрой, разговоры разговариваем. Вдруг кошачья стая по лестнице загрохотала — это Персик пронесся и застыл на подоконнике как вкопанный. Глаза по-разбойничьи горят, шерсть дыбом, хвостище распушил — деревьев не видно, а в зубах — чёрное, смоляное перо. Ну, прямо грузин с кинжалом в зубах, вот только «лезгинки» не хватает рвануть.
Перо-то он принес, но мы эту ночь не спали. Вороны каркали и беспокоились так, что не было никакой возможности заснуть. Уж, не из-за этого ли пёрышка, что приволок Персик, разразился весь этот вороний сыр-бор? А Персик? Во сне ему, наверно, снилось не перо, а настоящая жар-птица, которую он ещё не поймал. Но обязательно поймает…

День рождения сестры
Особых неожиданностей не ждали, гостей не приглашали. Кто помнит, тот поздравит или приедет сам. Да мало ли?!
Однако квартиру убрали, продукты худо-бедно были, закуска, одним словом, ну, а к закуске, как положено, — питьё. Было и оно. Поднялись как всегда рано. Традиционный кофе и поздравления от меня. Правда, я болела и из дома не выходила, но договорилась с соседкой, и она принесла мне сине-белые ирисы, пахнущие свежестью и морозцем, шампанское и торт. Поэтому, проснувшись, сестра никак не могла понять, откуда это синее благоухающее великолепие. А я молчала... Это был сюрприз. Но не единственный. Как оказалось, сюрпризы только начинались.
К обеду устали, поскольку бесконечные болезни изрядно выматывали. Поэтому на семейно-кошачьем совете решили прилечь. Миша — черный блестящий кот сквозь дрему давно шевелил усами на моей кровати, зазывая меня под бочок, Чученька, прелестная черная кошечка, свернувшись, посапывала возле Мишки, ревниво оберегая его от соперниц. Иногда она приоткрывала глаза, как бы... приглашая меня присоединиться к ним.
Все успокоились. Только Мишутка во сне всхлипывал и постанывал. Видно, снились ему кошки топ-модели, типа Чуча-Кэмбелл. Такие недосягаемые и такие соблазнительные... Тишина. Покой. Дрёма разлилась по квартире. Ох-х-х-х...
Сначала встрепенулась Чуча. Подняла голову, повертела ею, глянула на меня, прислушалась. Нет. Ничего. Все тихо. Опять угнездилась под Мишиной лапой и закрыла глазки. Но что-то не дает покоя. Насторожилась… Тут и я что-то услышала. He то скрежет по железу подоконника, не то кто-то корябает по стеклу... Лень подниматься, но пойду, посмотрю. Вот это да! Ну и ну!
На подоконнике со стороны улицы сидит и смотрит на меня необыкновенной красоты пушистый кот. С ошейником. От неожиданности я вздрогнула. С такой мольбой и тоской кот смотрел мне в глаза, мол: «Открой, покорми меня, обогрей, приласкай... Я так устал от такой жизни. Все меня пинают, бьют, унижают мое кошачье достоинство и честь, а я — не могу ничего сказать. Только царапаюсь и мяукаю. Мяукаю и кусаюсь от отчаяния. Помоги мне».
«Ну, заходи, парень», — устало проговорила, открывая окно. Взглянула внимательней на ошейник и поражённо ахнула: «Этого не может быть! Просто не может быть. Это — невероятно! Это же НАШ Барсик!» Серый пушистый кот, пропавший или украденный более полутора лет назад, вернулся. Голодный, худой, со свалявшейся шерстью, но с ошейником... С нашим ошейником! Мы его ему надевали, когда он был ещё котёночком. Сейчас же котище с сильными лапами и широкой грудью вошел в квартиру через подоконник, понюхал воздух и, как мне показалось, вспомнил. Вспомнил, что здесь прошли его беззаботные кошачьи дни и месяцы. Здесь его вкусно и сытно кормили, играли с ним и заботились о нём. Баловали его и любили.
А Барсик вдруг встрепенулся и рванул вперёд. Так и есть. Чутьё и воспоминания его не подвели. Как и в той прошлой жизни, так и сейчас на том же самом месте стояли блюдечки с сухим кормом, мясными кусочками, водичка и молоко, а здесь — в этой волшебной мисочке — дурманящий запах варёной курочки. «Как я мечтал об этом, — видимо, думалось коту. — Как мне нравится варёная курочка, её хрящики и такие молочные косточки! Неужто это наяву?!» — вероятно, думал кот.
Моё кошачье население стало подтягиваться к вновь обретённому родственнику. Чуча, почуяв необузданную мужскую страсть и силу, нюхнула его носик, потерлась бочком и улеглась рядом, чтобы потом вместе поиграть в догонялки. Барсик на секунду оторвался от еды, повел носом, почуял в кошке зрелую женщину и… продолжил есть. Но уже не так жадно и более элегантно. Миша же, безобидный и домашний кот, мгновенно встал в стойку, ощетинился, распустил хвост, «мяркнул» и мигом обратно, в защитную даль комнат. Драться с Барсиком, напрягаться, — возможно, уронить себя в «семье» — он не захотел и сделал вид, что ушел в «подполье», готовиться к схватке.
«Смотри, — сказала я сестре, — кот как-то страшно дышит, всё время открывает рот, высовывает язык. Что с ним? Может, болен?» Наконец, сообразили. Это ошейник, надетый много месяцев назад, стал ему мал, давил его, душил, мешал спокойно дышать и есть. Недолго думая, сестра подхватила Барса на руки, а я схватила ножницы и быстро-быстро разрезала ошейник.
Барсик, видимо, уже не ждал от людей ничего, кроме злобы, ненависти и боли. Со всей яростью и необузданной силой одичавшего животного он укусил сестру за палец. От неожиданно пронзившей её боли она выпустила кота и, едва не потеряв сознание, со стоном и причитаниями упала на стул. Сразу же опухший палец, который синел прямо на глазах, она держала на весу.
А кот? Вылетев через окно на улицу, он смылся, исчез, испарился. Долго мы его потом звали, кричали. Нет. Не вернулся.
К вечеру, когда всякие примочки-растирки для пострадавшей конечности были сделаны, мы, наконец, сели за стол. Ведь надо же было хоть выпить шампанского за здоровье новорожденной. Наполнили бокалы, произнесли тосты и только потянулись, чтобы чокнуться, как в форточке появилась нахальная мордочка Барсика.
Слегка смущенный кот, виновато отводил зеленые глазки в сторону и попискивал, будто просил прощения, а заодно и благодарил. Ему стало легче дышать, и он вспомнил, что в мисочке осталась не обглоданная до конца куриная ножка и что его ждёт «черная пантерка» — кошка Чуча. А самое главное — никто его не обижает, не бьёт, не пинает. Ему помогли, накормили. А Миша-кот, как казалось Барсику, для него не соперник и вообще серьёзный опасности в дальнейшей жизни не представляет.
А судьба пальца? Что стало с ним? Укус одичавшего Барсика не прошёл без последствий, началось заражение. Спасать сестрин палец пришлось ценой огромных медико-бытовых усилий. Словом, кошачья любовь и забота о них дорого стоят.
Р.S. А Барсик с тех пор иногда приходит. Если захочет. Он уже спокойней отзывается на поглаживания, ровный человеческий голос. Придёт, поест, понюхает, пометит, полежит на Мишкином диванчике – и опять через окно на улицу. Погуляет недельку-другую, и снова к нам. Мы рады. Хорошо, когда животное возвращается в дом. Верная примета — жизнь продолжается.

ДУСЯ
Длиннохвостое серое существо живет в нашем московском саду уже давно, можно подумать, обитало там всегда. «Она» это или «он», наверняка не знаю, но склонна думать, что «она». Не знаю, были ли у неё детки или нет. Но она никому не мешала и мы между собой прозвали её Дусей, для крысы — подходяще. Случалось, отнимет сырок у воронёнка Карлуши и, быстро-быстро перебирая лапками, устремится с добычей в свою норку. А уж если синичка зазевается и Дуся успеет умыкнуть кусок сала, то уже в этот день Дусю не жди. Отдыхает. Наелась. Сыта.
С нашими кошками Дуся, как ни странно, уживалась. Чудашка, старшая, вообще не обращала на неё никакого внимания. Прищурит только жёлтые глаза, дескать, «ты мне не мешай, и мне до тебя дела нет» и продолжает, блаженно растянувшись и подрёмывая, лежать на травке.
Вот только Чуча доставляет Дусе некоторые хлопоты. Ну не нравится ухоженной смуглянке Чуче, благородных, «голубых» кровей кошке, толстозадая серая крыса. Не нравится — и всё тут!
Нервирует Дуся Чучу. Увидев с подоконника тяжело бредущую по саду крысу, Чуча тотчас слетает за ней вниз. Но Дуся тоже не лыком шита и не вчера познакомилась с кошачьими зубами. Дуська мгновенно встает в позу на задние лапки, глазки-бусинки расширяются, коготки на маленьких лапках оголяются и раскидываются веером. Дуся ждёт атаки Чучи.
Чёрная кошка — гроза и ужас не только воробьёв и синичек, но даже ворон и голубей. Она привыкла вселять страх. А тут что-то не то: крыса стоит на задних лапках столбиком, не боится, поджидает её кошачье величество. И не убегает. Почему? Чуча останавливается как вкопанная и удивленно оглядывается. Этой-то минуты Дуське хватало, чтобы на своих четырёх прошмыгнуть в норку. И Чуча довольна: враг ретировался, она — победительница. Со спокойной душой можно отправляться восвояси.

Собачье самолюбие
Нашего пса Павла можно не любить. Его можно не замечать. Но не уважать его нельзя. Пашка заставил так к себе относиться всех: и людей — кое-кому от него доставалось, — и собак — все врассыпную, — поскольку умел пользоваться своими клыками. Мы так и звали его — твоё величество Павел Иванович.
Непостижимым образом все собаки знали, что с Пашей шутки плохи. Да и Паша знал, что в случае какой опасности лично для него, он — прыг мне на руки и спасён. А уж тогда возмущенный дуэт — Пашин раскатистый лай и мой звонкий негодующий голос — слышит вся округа. Словом, уважали и боялись его все. От детей до взрослых, от собак до кошек.
Завоевав своё место под солнцем, Пашка стал проявлять свой жёсткий собачий характер, свою неукротимую гордость, которую никому не позволялось задевать. При всей своей гордыне и острых, длинных клыках Пашка оставался умилительным, забавным псом. Любил носиться по аллейке за мячом: догонит мяч, немного помутузит его зубами, бросит. Палку метнешь — несётся за ней, схватит, отпустит, подпрыгивает около неё, забавляется, играет. Знает, что его похвалят, обласкают, угостят.
Как-то ранним утром Паша попросился на улицу. Вышли. Солнышко уже поднялось. Ни людей, ни собак — никого. «Погуляю с Пашей, пойду потом домой, досплю», — мелькнуло в голове. Обойдя дом, увидела еще одну вроде меня «раннюю пташку», державшую на поводке симпатичного пёсика.
Павел пошёл по своим злачным местам. Поскольку через дорогу он был приучен не убегать, далеко не отлучаться, то я не волновалась и спокойно остановилась побеседовать с хозяйкой собаки. Та взахлёб рассказывала про замечательную собачью жизнь своего питомца, а я ей поддакивала.
И до сих пор не понимаю, что это вдруг на меня нашло?! Ни с того ни с сего стала вдруг нахваливать вертящегося у ног пса, говорить ему какие-то ласковые слова. Пока вдруг не спохватилась: ёлки-палки, мой-то Пашка исчез, нету. Я кричу: «Паша, Паша!» В ответ — ни звука.
Я — в панике. Подлетаю к подъезду. А на ступеньке сидит мой Павлик. Конечно, он меня слышал, но не откликнулся. Смотрит Паша на меня в упор огромными глазищами и у него по морде катится огромная слеза... Сколько же было в этих глазах тоски, боли, обиды — дескать: «Как ты могла? Ведь хороший, умный, замечательный у тебя один только я! А ты... Какого-то чужого хвостатого так называешь...» Его скорбная поза выражала горькую обиду на всех — на дом, траву и меня.
Душа у меня буквально перевернулась. Боже мой! Действительно, как я могла! Долго просила у Пашки прощения за своё легкомыслие. Он простил, но лишь после того, как слегка укусил меня за ногу, отомстил.
Пашка снова стал в нашей семье самым-самым. Никогда больше в его присутствии я не позволяла себе расслабляться. Даже дома. Приучил. Правда, с тех пор Пашка больше никогда не просился ко мне на руки. Посидеть-поговорить вместе — пожалуйста. А на руки — ни-ни, чуждался. Вот какой ранимый и памятливый оказался пёс.

 

Ольга КОФАНОВА