slovolink@yandex.ru
  • Подписной индекс П4244
    (индекс каталога Почты России)
  • Карта сайта

Модель для России

Профессор Георгий ЦАГОЛОВДолгое время многие в нашем обществе, да и за рубежом твердили о неизбежности третьего срока президентства Путина,

в связи с чем-де предстоят соответствующие изменения в российской конституции. Ошиблись. Затем шли гадания по поводу того, кто окажется преемником. Большинство опять просчиталось. Теперь рассуждают о судьбе «дуумвирата Медведев – Путин», которому отдают победу

на предстоящих президентских выборах.

Медведеву будет легче

Говорят, что поскольку Путин стал национальным лидером, то Медведеву придётся тяжело. Не исключают, что, если он явно «не потянет», Путин вернётся на прежнее место. Проигрывается и другой вариант: Медведев какое-то время будет «вторым я» Путина – рупором воли и идей своего наставника. В связи с этим предрекают раскол тандема. «Слабого» Медведева рано или поздно начнет раздражать «сильный» Путин. Первый сколотит собственную команду и оттеснит «крестного отца» на задворки политической власти.

Мало кто верит, что оба будут действовать в унисон, что решающее слово в государственной политике в мае перейдёт к новому президенту, а Путин будет довольствоваться премьерским креслом, на котором, как известно, дел и ответственности тоже хватает. Такой сценарий развития событий не прогнозируется. Видимо, считается маловероятным.  А, собственно, почему?

Они давно хорошо знают друг друга. При Собчаке работали вместе в мэрии Петербурга. Будучи старше Медведева на 13 лет, Путин ведь не случайно пригласил его в Москву для работы в своём аппарате. И не разочаровался. Медведев образован, культурен, целеустремлён, работоспособен. Написанный им (в соавторстве) трёхтомный учебник «Гражданское право» был выпущен миллионным тиражом и пользуется успехом в университетской среде. Он показал себя не только хорошим аналитиком и педагогом, но и администратором: вначале в муниципалитете Северной столицы, затем в Кремле и Белом доме. Медведев также обладает опытом работы в бизнесе – в 90-е в ранге директора считался квалифицированным корпоративным юристом лесопромышленной группы «Илим палп», а последние годы трудился на посту председателя правления гигантского «Газпрома».

До него при Реме Вяхиреве дела компании особо не клеились. С приходом Медведева они пошли круто в гору. В организации начали внедряться основы современного корпоративного управления. Он сумел вернуть 60% активов, выведенных из концерна прежними менеджерами. Прекратил оплаты налогов газом по внутренним российским ценам – практику, которая обернулась для «Газпрома» упущенной выгодой на миллиарды долларов. Медведев лично отслеживал все крупные имущественные сделки. Он лично контролировал процесс возврата на баланс «Газпрома» акций, которые при Вяхиреве перешли под контроль «внучек» и «дочек» корпорации. Благодаря ему не только газовые месторождения и нефтехимические предприятия были отобраны у лиц, близких к прежнему менеджменту, но и капитализация «Газпрома» взлетела на немыслимую высоту.

Так же, как и Путин, Медведев показал себя как человек уравновешенный и выдержанный, который никогда никого не предаёт, не замешан в каких-либо интригах. Кроме того, надо прямо сказать, Медведеву невыгодно портить с Путиным отношения. Ничего хорошего ему это не сулит.

Конечно, на первых порах Медведева может затмевать сложившийся облик Путина, достигшего необычайно высокого рейтинга среди россиян, да и на Западе. Но так ли было в начале его воцарения? Далеко не всем нравилась некоторая его фразеология. Запоздалой оказалась  реакция президента на трагедию «Курска» в Баренцевом море. Но восемь лет президентства стёрли эти мало кому запомнившиеся факты и вознесли его на политический Олимп. А ведь сделать это было весьма сложно.

Он пошёл против течения, изменив вектор развития России, оказавшейся на пороге катастрофы. При этом он не предал вручившего ему президентский посох Ельцина. Его действия подчас были резкими, жёсткими и рискованными, но они получали понимание и одобрение нашего народа, увидевшего в нём человека неподкупного, мудрого и самостоятельного. В обществе зародились ростки надежды.

Сохраняя по возможности хорошие отношения с западным сообществом, Путин поднял с колен опустившуюся на международной арене Россию. Он внёс стабильность в разрываемую антагонизмами и катаклизмами страну. Был предотвращен её территориальный распад. Дефолт не повторился. Укрощена галопировавшая прежде инфляция. Рубль окреп. Изъяты в общегосударственный бюджет олигархические сверхдоходы от добычи и продажи нефти. Устойчивыми и быстрыми стали темпы роста экономики – около 7% в год. Произошёл конструктивный поворот в экономической политике.

Задача Медведева – сохранить и развить позитив, достигнутый при Путине. Это весьма трудно, но всё же не так, как было Путину. Не надо начинать всё с самого начала. Легче и потому, что Путин остаётся во власти рядом с ним и нет необходимости менять сам курс или даже сильно его корректировать.

Но в чём состоит этот курс, как видится сама модель нынешнего и особенно будущего развития России? Вроде бы имеется «план Путина». Преемственность стратегии означает претворение его в жизнь. Тогда следует ясно высказаться по узловым проблемам нашего общества, объяснить, в какой формации мы живём и почему в ней оказались, каково отношение к нашей прошлой истории, особенно периоду 90-х. Лишь в этом случае станет ясно, где мы находимся и к чему стремимся, что делать для достижения поставленных целей.

 

Безымянное общество?

В конце минувшего года газета «Известия» опубликовала на своих страницах дискуссию — «Какой строй мы строим?». Ответить на вопрос пытались семь российских экспертов. В выведенной на первую полосу преамбуле к броскому материалу писалось, что, не выработав какой-либо убедительной концепции, политологи всё же «натащили немало пищи для размышлений».

Какой же именно?

Прежде всего обращает внимание не вполне корректная постановка проблемы. Это прежняя наша формация сознательно строилась. Конечная цель была ясна – коммунизм. А капитализм саморегулируется.  Помнится рефрен одной песни – это не я имею машину, это она имеет меня. Перефразируя, можно сказать: это не мы строим капитализм, это он строит нас.

Сей факт, впрочем, осознают и участники известинского политклуба. «Пока вообще нельзя говорить, — рассуждает политолог Сергей Марков, — что мы какой-то строй строим, поскольку к власти пришли не большевики с идеологией. Вообще нет идеологии. Нет желания идти к какой-то одной, заранее заданной цели». Между прочим, столь категоричные суждения были активно поддержаны. «Это точно (выделение газеты)», — прозвучала хоровая реплика большинства присутствующих за «круглым столом» «Известий».

Малоубедителен высказанный в дискуссии тезис о необходимости «похоронить социализм и капитализм» как якобы устаревшие «марксистские термины». Но без этих основополагающих категорий, твёрдо вошедших в мировую науку, вообще смешно рассуждать об устройстве современного общества. Что, кстати, и делает сам низвергатель «анахронизмов» Вячеслав Никонов, определяющий текущий этап нашей жизни не иначе, как «движение от тотального бардака к ограниченному». Вот и гадай по этому «образному выражению», что имеет в виду автор под отправной точкой.

Неудовлетворительна и предлагаемая другим участником «круглого стола» формула «бюрократия + бизнес = бюрнес». Дм. Орешкин полагает, что «на данном этапе у нас построено государство бюрнеса, то есть бюрократии плюс бизнеса, когда бюрократические люди «крышуют» бизнес и получают от него вполне серьёзные преимущества, а бизнес в свою очередь пользуется поддержкой бюрократии для борьбы с конкурентами». Указывая на действительно имеющее место сращивание корпораций с чиновничеством, автор всё же скользит по поверхностности, не затрагивая природу нынешнего строя, не выделяя наиболее сущностные его черты и особенности. А ведь именно это следовало бы сделать в первую очередь.

Заметим, что Путин и Медведев, рассуждая о нашей общественной системе, не отрицают понятий «капитализм» и «социализм», но чаще всего склоняются к определению «рыночная экономика». На Западе применительно к себе и к нам в равной мере используется термин капитализм. Случайно ли это? Вряд ли.

Ещё в начале 90-х журналисты прямо спросили Ельцина: какую общественную систему мы собираемся строить? Тогда этот вопрос был вполне уместен — мы находились на перепутье. Прекрасно понимая, что выросшие при советской власти люди не испытывают в принципе к капитализму особых симпатий, первый президент России, помявшись, уклончиво ответил: а какая, собственно, разница, как она будет называться – капитализм или социализм, – главное, чтобы людям хорошо жилось.  Позже Ельцин говорил о создании в стране «нормальной цивилизации».

То, что итогом ельцинского правления стал олигархический капитализм, нынешние верхи, как и подавляющее большинство экспертов, не отрицают. Хорошо известно, что этим дело не ограничилось. Роль государства резко усилилась, наиболее одиозным магнатам нанесли сокрушительные удары. Это стало началом конца системы олигархического капитализма в России. Располагая административным ресурсом и действуя «по рыночным правилам», Кремль, вернее, выпестованный им «госкапитализм», потеснил своих соперников в олигархической среде.

Подведя под себя мощную экономическую базу, Кремль ударом по Ходорковскому окончательно дал понять, кто в доме хозяин. Золотой век вседозволенности денежного мешка завершился. Когда-то «семибанкирщина» решала судьбу президента. Теперь президент во многом стал решать судьбу олигархов. Их вынудили приспосабливаться к ситуации и действовать с учётом интересов усилившейся государственной власти, выражающей и общенародные интересы. 

Ни Алексей Мордашев, ни Олег Дерипаска, ни Владимир Потанин не принимают масштабных решений ни внутри страны, ни на международной арене без оглядки на Кремль. Роман Абрамович не по одной лишь широте душевной дарит для строительства Московской бизнес-школы в Сколково 25 га весьма дорогостоящей подмосковной земли — он хочет позитивно обозначиться участием в национальных проектах. Виктор Вексельберг и Алишер Усманов не случайно совершают патриотические акции: первый выкупает в Америке яйца Фаберже, второй публично раскошеливается, чтобы выставленная Галиной Вишневской на продажу коллекция картин осталась в России. А Семён Вайншток совсем не упрямится властям в вопросе об отводе газовой трубы подальше от Байкала.

Знаменует ли возрастание роли  государства переход к новой стадии развития капитализма? И если да, то к какой именно? Или это уже выход за рамки прежде сложившейся капиталистической формации? Тогда каковы основополагающие контуры и цели создаваемой модели? Является ли она заранее продуманным, сознательным и окончательным вариантом ухода от прежнего либерального курса? Или это лишь результат временных и спонтанных действий по выходу из трясины олигархического режима, в котором оказалась страна в приснопамятном прошлом десятилетии?

И вообще, много ли может дать нам та или другая модель? Ведь сколько их мы уже перепробовали. Может, дело вообще не в этом? Скажем, в лености или безалаберности нашего народа? Общей его отсталости и отсутствии должной культуры, организованности и дисциплины? Не прокляты ли мы Богом и не представляем ли собой случайно тот самый «остров невезения»?

 

Почему Россия не Америка

В названной так книге Андрея Паршева наши экономические трудности и неурядицы в социалистическом прошлом и постсоветском настоящем объясняются в первую очередь географическим фактором. Автор старается доказать, что хозяйственная деятельность в «самой холодной» на земном шаре стране требует чрезвычайно высоких издержек производства. Отсюда низка её конкурентоспособность на международной арене. В этом главная причина того, что России никогда не удастся войти в «мировое сообщество», ей уготовано отставание на все времена. Причём нашим недостатком является и обширность территории – межрегиональные перевозки весьма дорогостоящи и затруднительны.

Но если всё это так, то почему отсталое аграрное государство при плановой социалистической системе за считаные годы вырвалось из бедности и нищеты и превратилось во вторую на планете индустриальноразвитую державу, с которой считался весь мир? А в годы «великих демократических и рыночных преобразований» 90-х мы оказались отброшены назад по уровню жизни и другим основным экономическим показателям и к нам стали относиться как к побеждённой в «холодной войне» стране, скатившейся и довольствующейся  периферийным местом на задворках мирового капитализма?

Почему Канада, находящаяся примерно в подобных же климатических условиях, что и мы, процветает? И почему из всех стран, находящихся на одних и тех же широтах, что Япония, лишь она одна сотворила экономическое чудо?

Можно привести немало примеров, когда слишком благодатные природные условия расслабляют людей. Чего особо трудиться и думать о хлебе насущном, если можно просто протянуть руку и сорвать бананы с деревьев прямо над головой либо продавать нефть, газ и другие полезные ископаемые, хранящиеся под покровом твоей земли? А суровый климат и сложные условия и обстоятельства зачастую как раз и подталкивают людей к тому, чтобы развиваться, учиться и напряжённо работать.

Дело, конечно, не столько в плохой географии и природе, сколько в дефектах тех режимов, в рамках которых нам приходится существовать. Важнее присмотреться к порокам того реального социализма, в котором мы жили, чем замерять разницу в промерзании грунта. Куда существенней определить сковывающее общество засилье диктатуры партийно-государственной бюрократии, чем выявлять неодинаковость в составе почв.  Куда полезней исследовать разрушительные эффекты бандитско-грабительского, а затем олигархического капитализма прошлого десятилетия, чем устанавливать факты различий в стоимости рабочей силы и расходах на отопление.

Россия перекочевала в принципиально иную систему координат лишь полтора десятка лет назад. И в прежние времена между СССР и США по главным экономическим показателям был большой разрыв. Теперь он увеличился заметным образом. В мировом сообществе первые места уже давно поделены. И никто уступать их России не собирается. Напротив, здесь имеет место самая настоящая дедовщина. Запад смотрит на Россию прежде всего как на поле охоты. Сильная, экономически развитая Россия Америке не нужна. Америка, весь Запад, а теперь и оперившийся Восток ищут возможности расширения своего жизненного пространства, источники дешевого сырья, выгодные рынки сбыта.

Основательно отстав, особенно в  90-е годы, наша страна долго ещё не сможет стать Америкой. А вот если бы она продолжала оставаться лидером социалистического содружества, если бы провела не убийственные, а нужные для неё реформы, чтобы выйти из реального кризиса 80-х гг., то, возможно, гораздо быстрее бы приблизилась к заветной цели. Сейчас мы в лучшем случае замыкаем десятку мировых экономических лидеров. Ставим задачу в будущем занять пятое место. А ведь когда-то были второй на Земле сверхдержавой…

 

Забытая теория

В 60-е годы ХХ века на Западе появились теории конвергенции – то есть растущего сходства двух по началу диаметрально противоположных систем – капитализма и социализма. Эти идеи высказывали такие столпы западной мысли, как П.Сорокин, У.Ростоу, Дж.Гэлбрейт (США), Я.Тинберген (Нидерланды), Р.Арон (Франция). Термин был взят из биологии, где попадающие в одну среду виды обретают всё большее сходство. Так, дельфины когда-то обитали на суше, а затем, попав в океан, стали похожими на  обитавших там акул. Вот почему капитализм и социализм, пребывая в одной и той же среде, со временем обнаруживают всё более схожие черты.

Заметим, что Запад шёл на это сознательно и, желая смягчить острые социальные углы капитализма и провалы рынка, позаимствовал у социализма немало полезных для него свойств. Мы же, не признавая верности этой теории, объявили её «очередной и опасной выдумкой буржуазной идеологии». Наша номенклатура к тому времени сумела уже превратить некогда великие революционные идеи Маркса в приспособленческое вероучение. Не только она сама, но и всё общество оказалось в ловушке, не дававшей нам возможностей выходить за «красные флажки». Запад стал социализированным и укрепил свой строй. Мы же, не желая «поступаться принципами», отставали во всё большей мере.

Между тем конвергенция напрашивалась. Сохраняя явные преимущества социализма, надо было отказаться от ряда обветшалых догм. Следовало сделать капиталистическую прививку — дать свободу предпринимательству, хотя бы в торговле и сфере услуг. И Китай раньше нас пошёл по этому пути, заявив устами Дэн Сяопина: не важно, какого цвета кошка, важно, чтобы она ловила мышей. Китайская компартия не выпустила бразды правления из своих рук. Но она сознательно пошла на постепенное допущение капитализма. Делала она это такими темпами и в тех пределах, которые соответствовали интересам её народа. И, заметим, китайские кормчие были немногословны. В отличие от наших.

Помню, в студенческие годы расхожим был такой анекдот. Спрашивают: можно ли завернуть слона в газету? Ответ: да, если в ней напечатан доклад Хрущева. Спустя примерно три десятилетия другой наш реформатор объявил «новое мышление для нашей страны и для всего мира». Все видели, как Горбачев, непрестанно вещавший с голубого экрана, упивался своими поверхностными, противоречивыми и популистскими выступлениями.

Чего он хотел, провозгласив «перестройку»? Гласности? Но ради чего? Укрепления социализма или его низвержения? Демократизации КПСС или её ликвидации? Он провозгласил курс на усиление рыночных начал в экономике, но не говорил о допущении частной собственности. Между тем разрешенные им кооперативы были начальными формами развития капитализма в нашей стране. Его девизом было – «больше социализма». А требовалось как раз наоборот – добавить к социализму порцию капитализма. Позже это сделал Ельцин. Но сделал так, что получилась «передозировка».

В ноябре 1987 в юбилейном докладе, посвящённом 70-летию Октябрьской революции, Михаил Сергеевич произнес такую итоговую фразу: «Мы идём к новому миру – миру коммунизма. С этого пути мы не свернем никогда!»  Но когда всё опрокинулось вверх дном, Горбачев стал утверждать, что всегда был ярым противником коммунистического строя. Выступая на семинаре в Американском университете в Турции, он  сказал: «Когда Ельцин разрушил СССР, я покинул Кремль, и некоторые журналисты высказали предположение, что я буду плакать. Но я не плакал, ибо я покончил с коммунизмом в Европе».

Но этого Горбачеву было мало. Он желал покончить с коммунизмом во всём мире. В 1989 году в Пекине на площади Тяньаньмынь произошли трагические события: китайские руководители с помощью оружия пресекли антиправительственные выступления молодежи. Погибли несколько тысяч человек. Трудно найти оправдания случившемуся кровавому конфликту, хотя тогда, возможно, и решалась дальнейшая судьба страны. Но в провоцировании случившегося немалую роль сыграл и Горбачев, что он не скрывает: «Я посетил Китай во время больших студенческих демонстраций, когда казалось, что коммунизм в Китае падет. Я собирался выступить перед демонстрантами на той огромной площади, выразить им свою симпатию и поддержку и убедить их в том, что они должны продолжать свою борьбу, чтобы и в их стране началась перестройка. Китайское руководство не поддержало студенческое движение, жестоко подавило демонстрацию и… совершило величайшую ошибку. Если бы настал конец коммунизму в Китае, миру было бы легче двигаться по пути согласия и справедливости».

Какому Горбачеву верить? Такими же, а вернее, ещё похлеще, были Александр Яковлев, Эдуард Шеварднадзе и Борис Ельцин.

«Перестройка» стала сальто-мортале для общественного строя, в котором наряду с серьезнейшими недостатками и пороками было немало хороших и светлых черт. На деле все эти «реформаторы» подтолкнули страну к самому дикому капитализму. Надо же было идти на разумную конвергенцию, – постепенно уступая частному капиталу и рынку те отдельные сектора, где они лучше справятся с делом, а сердцевину экономики оставляя в своих руках. Не следовало разрушать планомерную систему хозяйствования.

Оглядываясь назад, вспоминается нэп Ленина, его слова, что надо изменить всю точку зрения на социализм. Что нэп – это всерьёз и надолго. Вождь мирового пролетариата и рьяный критик ревизионизма и реформизма под влиянием экономической разрухи и грозящей катастрофы вынужден был пересмотреть свои взгляды и принять капитализм, хотя бы в качестве средства для строительства социализма. Отчасти это была конвергентная точка зрения, хотя по форме она была облечена в теорию переходного периода от капитализма к социализму. Но, заметьте, повороту предшествовал военный коммунизм, который при его введении вовсе не предполагал последующего нэпа. Однако жизнь и обстоятельства внесли свои коррективы.

Заблуждение Фукуямы

В своё время Сталин провозгласил полную и окончательную победу социализма в нашей стране. После распада Советского Союза американский социолог Фрэнсис Фукуяма выступил с прямо противоположным утверждением: триумф капитализма и модели либеральной демократии подводят черту всемирно-историческому развитию человеческого общества. «Конец истории» — так и называлась его книга. Но не ошибся ли и Фукуяма?

Во-первых, преждевременно списывать со счетов Китай с его полуторамиллиардным населением. Компартия там по-прежнему правит бал, а капитализм и социализм прекрасно уживаются друг с другом. Между прочим, это успешно развивающееся конвергентное, или смешанное, общество обгоняет все страны мира по темпам экономического роста.

Не следует забывать также о Кубе, Вьетнаме и Северной Корее.

 Во-вторых, в ряде стран, таких, как Венесуэла, к власти приходят силы, ориентированные на социализм.

В-третьих, и в странах Западной Европы капитализм подвергся конвергенции. 70-летний опыт коммунистического строительства не прошёл даром. Социализм не умер. Он смотрит на нас из всех окон Швеции, Дании, Германии, Франции и Голландии.

Поэтому, уж если кто пока побеждает, так это конвергенция — смешанное социалистическо-капиталистическое общество. И равняться нам как в перестроечную, так и в постсоветскую эпоху надо было именно на такую модель. Но Горбачев ведь не был ни глубоким теоретиком, ни последовательным и мудрым практиком. У приближённых к его двору экономистов и советников не хватало ясных научных концепций и видения будущего. А также смелости открыто провозгласить курс на конвергенцию двух систем. Хотя рано ушедший от нас физик и мыслитель Андрей Сахаров открыто и давно придерживался именно таких взглядов. Из неволи его выпустили. Но с трибуны сгоняли.

Архитекторами перестройки твердились невнятные формулы. На деле же устои во многом могучей и организованной системы подкашивались во всё большей мере. Взявший реванш и вырвавший у Горбачева политический штурвал Ельцин не стал церемониться и пошёл по пути полного уничтожения социализма в нашей стране. Общественная собственность на средства производства была заменена частной. Плановое хозяйство сменилось стихийным анархичным развитием. Свобода слова дополнилась вседозволенностью. И что же? Невидимая рука якобы демократического и свободно-конкурентного рынка Адама Смита вначале обернулась вполне зрячей хваткой криминала, а затем «семибанкирщины». К концу 90-х облапошенный народ вновь оказался у разбитого корыта. Так жить нельзя, говорили в разгаре пресловутой перестройки о нетерпимостях предыдущей эпохи. Но то, что получилось, подавляющему большинству лучше не показалось.

 

Домой возврата нет, но…

Рассуждая о путях выхода из кризиса 90-х, Сергей Кара-Мурза в книге «Матрица «Россия» видит образ будущего нашей страны как «Новый советский проект». Видный философ уверен, что «главные матрицы советского строя обеспечивали  нашему народу лучшее существование, чем при альтернативных типах жезнеустройства – досоветском и постсоветском».

Не идеализируется ли в данном случае наше социалистическое прошлое? Не забываются ли многие его пороки, в частности репрессии и диктатура КПСС, преследования инакомыслящих и постоянные дефициты тех или иных товаров массового потребления, очереди за продовольствием и некачественные услуги? Вряд ли привыкшие уже ко многим не имевшимся прежде свободам и возможностям россияне хотели бы вернуться в те времена. Как говорится, домой возврата нет. Но из прежнего реального социализма мы должны взять хотя бы то,  что было позаимствовано и Западом. И это не есть движение вспять, а путь к давно уже социализированным передовым странам всего мира.

Советская же модель себя дискредитировала. Не следует дважды наступать на одни и те же грабли. Кроме того, в предлагаемом проекте нет простора для предпринимательства. Из него следует, что будущее — в расширении государственности. Между тем оно видится как раз в укреплении институтов частного предпринимательства, увеличении доли малого и среднего бизнеса таким образом, чтобы там было занято не 15, а хотя бы 50% всего населения. Именно средний класс составляет здоровое ядро любого современного устойчивого и стабильного общества.

Капитализм в России пустил уже глубокие корни. Вырывать их, возвращать общество к прежним началам ничего хорошего не сулит. Всё большие пласты нашей жизни не только охвачены капитализмом, но и неплохо работают. Возьмите находящиеся практически целиком в частном секторе магазины, рестораны, да и вообще сферу услуг.  Разве можно сравнить их с тем, что было раньше? Нет, конечно. Здесь капитализм в полной мере показал свои преимущества. Другое дело, что годы социализма «не прошли даром» и в том отношении, что многие люди просто не привыкли работать с полной выкладкой. Как кто-то заметил — одни делали вид, что работают, другие делали вид, что им платят.

 

Тупиковый путь

В недавно изданной книге «Путин» Рой Медведев пишет, что «Россия обрела в самом начале ХХI века не только нового лидера, но и новый вектор своего развития и, может быть, на несколько десятилетий вперед». По мнению известного историка, это система государственного капитализма, которая «является для России более приемлемой и прогрессивной, чем тоталитарные системы сталинского и послесталинского времени и система олигархического капитализма». И далее: «Для завершения происходящей в стране государственно-капиталистической революции понадобятся и новая идеология, и новая партия». Так ли это?

Во всяком случае Владимир Путин и Дмитрий Медведев придерживаются иной точки зрения. Прежде всего отметим, что сами они не раз подчеркивали, что выступают за эволюционное, а не революционное развитие. Но главное даже не в этом. «Мы не собираемся создавать госкапитализм. Это не наш выбор», — прямо заявил, например, Президент РФ на встрече с руководством Торгово-промышленной палаты России в конце прошлого года. «Государственный капитализм — это тупиковый путь», — вторит ему первый вице-премьер и нынешний кандидат в президенты от «Единой России».

Создание государственных корпораций является прежде всего необходимой реакций на провалы рынка и нежелание капитала идти в такие стратегически важные сферы хозяйства, как атомная отрасль, судо- и авиастроение и др.

Без вмешательства государства не восстановить социального и экономического равновесия, утерянного в 90-е годы. Крупный капитал, освоив наиболее прибыльные ниши, не идёт в менее привлекательные сферы. Отсюда однобокое развитие. Госкорпорации и призваны выправить ситуацию. Но это скорее временный инструмент, чем самоцель. Когда ситуация нормализуется, т.е. страна будет окончательно выведена из кризисного состояния, они отчасти, а то и целиком могут быть преобразованы в частнопредпринимательский сектор.

Однако и сейчас следует внимательно следить за тем, чтобы они не подавляли другой бизнес, не приводили к монополизации тех или иных отраслей, работали исключительно в рыночных условиях. Нельзя забывать, что это – лишь одна из форм государственного вмешательства, нацеленного, в конечном счете на укрепление института частного предпринимательства и рыночной экономики, а не попытка их замены на систему «государственного капитализма», которого в завершённом виде быть не может так же, как и «рыночного социализма».

 

И план, и рынок

Как-то на Российском экономическом форуме председатель Госдумы РФ и глава партии «Единая Россия» Борис Грызлов объявил о том, что «мы возвращаемся к планированию общественного развития», и одновременно призвал иностранцев делать в Россию масштабные инвестиции. Их это заявление не напугало. Они-то хорошо знают, что не жесткое директивное (как при социализме), а индикативное, т.е. рекомендательное, планирование давным-давно пронизывает экономическую жизнь Запада и прекрасно сосуществует с рынком. Планирование сыграло там свою немаловажную роль в смягчении экономических кризисов и ускорении темпов экономического роста.

Мы же в прошлой социалистической практике абсолютизировали первую составляющую, а рынок оскопили. Это постоянно давало о себе знать. А в последней трети ХХ века стали особенно заметно отставать от следующих конвергентным путем западных стран.

Составной элемент индикативного планирования – процедура согласования выбранных приоритетов с финансово-промышленными группами, союзами предпринимателей, профсоюзами. Плановые показатели выступают лишь в качестве экономических индикаторов и прогнозов – носителей информации об ожидаемой экономической конъюнктуре. Это и у нас было бы весьма эффективно и полезно.

Потребность в координационном центре, определяющем основные ориентиры развития экономики на ближайшие годы, среднюю и более отдалённую перспективу, напрашивается сама собой. И эта потребность не находится в конфликте с интересами частного предпринимательства и рынка. Она не ущемляет чью-либо свободу. Напротив, если бизнесу нужна продолжительная общеэкономическая стабильность, то она — её гарант.

Согласование стратегических намерений крупных российских корпораций с высшими властями страны всё больше становится у нас повседневной практикой. И нет ничего плохого в том, что действия большого бизнеса направляются в созидательное русло, не противоречащее интересам народа. Точно так же действуют и на Западе.

Нападки с обеих сторон

В программных документах центристских партий – «Единой России» и «Справедливой России» — много и общего и различного. Прокламируемая цель «Справедливой России» – новый социализм. У «Единой России» об этом ничего не сказано. Но в самом названии партии обозначен объединяющий всех россиян вектор.

Левые (и не только) называют нынешнюю стадию развития нашего общества государственно-монополистическим капитализмом, акцентируя внимание на общности интересов властей и крупного капитала. Конечно, действительность даёт для этого немало оснований. В чем-то они, безусловно, правы. Но следует ли игнорировать и другой очевидный факт — служение нынешнего государства интересам всего общества или по крайней мере его подавляющей части? Стоит ли закрывать глаза на то, что преследуются и зарывающиеся преступные магнаты,  и коррумпированные государственные бюрократы, какими бы высокими связями, как, например, Сторчак, они ни обладали? 

Правые трактуют происходящее  возвратом к госкапитализму и даже социализму. Недавно в редакционной статье «Угроза социализма» финансируемые Западом «Ведомости» выражали опасение, что «в следующем году экономическая политика станет более социалистической». Чуть ранее «Коммерсант» поместил скандальное интервью главы малоизвестной компании «Финансгрупп» Олега Шварцмана. В нём говорилось, что под руководством кремлевских силовиков, а именно Игоря Сечина, реализуется идея «бархатной реприватизации» — отъём активов у нелояльных предпринимателей, в том числе в пользу «Рособоронэкспорта».

Многие правые издания идут ещё дальше и пытаются представить Путина чуть ли не сторонником обобществления по Марксу. Это — грубое передергивание, не имеющее под собой никаких оснований. Частичная национализация если и проводится, то, как правило, строго в рыночных, а не в экспроприаторских формах. В прошлом олигархи заполучили лакомые куски общенародного пирога за ломаные гроши, да к тому же за государственные деньги, размещенные в их банках. Теперь государство выплачивает им за своё прежнее имущество по полной рыночной стоимости, возросшей за эти годы в сотни раз.

Кстати, обложить этот баснословный прирост в капитализации компаний хотя бы 20-процентным отчислением в бюджет недавно предложили несколько депутатов Госдумы РФ. Но даже эти широко применяемые на Западе нормы налогообложения были встречены в штыки оруженосцами нашей монополистической буржуазии.

Почему левые и правые терпят поражение на выборах, а центристы побеждают? Административный ресурс, скажет кто-то, и будет не прав. Прежде всего потому, что их программы и деятельность соответствуют интересам большинства населения. В них есть место не только стихии рынка, но и макроэкономическому и социальному регулированию. При этом, чем устойчивее и стабильнее будет становиться общество, тем менее оно станет нуждаться в государственном вмешательстве. Но прежде, чем ослабить вожжи, надо вывести страну на орбиту устойчивой диверсифицированной экономики и ликвидировать массовую бедность.

Конвергенционная модель в обозримой перспективе и является основным гарантом успехов Единой России. Единой — в территориальном, социальном, да и многих других отношениях.

Профессор Георгий ЦАГОЛОВ. 

Комментарии:

Авторизуйтесь, чтобы оставить комментарий


Комментариев пока нет

Статьи по теме: