Михаил Шолохов и коллективизация (окончание)

    За последние годы участились высказывания об исторической правде в освещении сложных и противоречивых проблем прошлого. Однако пока в стороне остается проблема коллективизации. Автора интересует положение русского крестьянства, донского казачества в годы Великого Перелома, что нашло свое яркое отражение в «Тихом Доне» и «Поднятой целине» (по авторскому замыслу этот роман должен был называться «С кровью и потом») Михаила Александровича Шолохова. 

С момента своего появления у Якова Лукича Половцев чётко понимал — организация колхозов вызвала недовольство казаков, не только кулаков, но и зажиточных середняков. Тут можно воспользоваться недовольством и поднять восстание, мятеж, а заграница поможет. Половцев поведал Якову Лукичу, что в Новороссийске их предали союзники и добровольцы, что он вступил в Красную Армию, командовал эскадроном, но какой-то станичник сказал, что он участвовал в казни Подтёлкова, по дороге бежал, долго скрывался, потом пришёл в станицу, показал документ о службе в Красной Армии, много лет учительствовал. А сейчас наступило время действовать. Якову Лукичу пообещал, что, вступив в колхоз, «крепостным возле земли будешь». В его организации «уже более трехсот служивых казаков».
  Как только Половцев узнал про Хопрова, тут же накричал на Якова Лукича, как в прежние есаульские времена: «Па-а-адлец! Что же ты, твою мать, образина седая, погубить меня хочешь? Дело хочешь погубить? Ты его уже погубил своей дурьей неосмотрительностью… А ты — как бык с яру!». Половцев мгновенно оценил обстановку, взял наган, велел Островнову, побледневшему от страха и смятения, взять топор, вместе с Тимофеем Дамасковым отправились к Хопровым. Убийство Хопровых Половцев провел умело и бесцеремонно: «В нём внезапно и только на миг вспыхивает острое, как ожог, желание, но он рычит и с яростью просовывает руку под подушку, как лошади, раздирает рот женщины». А вернувшись в горницу Островнова, мыл руки и отфыркивался, а уже ночью пил взвар, «достал разваренную грушу, зачавкал, пошёл, дымя цыгаркой, поглаживая по-бабьи голую пухловатую грудь».
  Потом Половцев деятельно готовился к восстанию, что-то писал, чертил какие-то карты, тяжко думал о перспективах своего дела. В станице его уже искали, пора, казалось бы, начаться восстанию…
  В хуторе Войсковом, куда Половцев прибыл с Яковом Лукичем, казаки ему разъяснили, что они не поддержат идею восстания и выходят из «Союза освобождения Дона». В марте появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой резко говорилось о погоне за стопроцентной коллективизацией, местные коммунисты буйствовали, загоняя казаков в колхозы, а теперь наступило время свободного выбора для казаков: хочет вступает, а хочет воздерживается. А вернувшись в Гремячий, Островнов «впервые увидел, как бегут из глубоко запавших, покрасневших глаз есаула слёзы, блестит смоченная слезами широкая переносица.
  — О том плачу, что не удалось наше дело… на этот раз… — звучно сказал Половцев и размашистым жестом снял белую курпяйчатую папаху, осушил глаза. – Обеднял Дон истинными казаками, разбогател сволочью: предателями и лиходеями… Переманил их Сталин своей статьей. Вот бы кого я сейчас…вот бы кого я… Ккка-ккой народ! Подлецы! Дураки, богом проклятые!.. Они не понимают того, что эта статья – гнусный обман, маневр! И они верят… как дети. О, мать их! Гнусь земляная! Их, дураков, большой политики ради водят, как сомка на удочке, подпруги им отпускают, чтобы до смерти не задушить, а они всё это за чистую монету принимают… Мы ещё вернёмся, и тогда горе будет тем, кто отойдёт от нас, предаст нас и дело…великое дело спасения родины и Дона от власти международных жидов! Смерть от казачьей шашки будет им расплатой, так и скажи!». Шолохов не раз использует такой литературный приём: доверяет противнику советской власти собственные мысли, пусть не такие прямолинейные. Действительно, выходцам из колхоза отвели дальние земли, не выдали быков и лошадей, всё хозяйственное снаряжение не вернули. А как жить? Пришлось нехотя вновь вступать в колхоз...
  В конце первой книги Лятьевский «насмешливо и едко» дал точную оценку Половцеву: «А я скажу вам, кто вы такой… Патриот без отечества, полководец без армии и, если эти сравнения вы находите слишком высокими и отвлечёнными, — игрочишка без единого злотого в кармане».
  Критики, литературоведы, писатели не могли не обратить внимания на образ Половцева, которого Шолохов рисует сложным, противоречивым и многогранным. Половцев – один из трагических персонажей романа, он задумал освободить казаков от насильственной коллективизации.
  Известный писатель Владимир Максимов написал, что «Поднятая целина» — это не апология коллективизации, а беспощадная правда в том, что не в размышлениях Давыдова и Нагульнова, а в размышлениях Половцева выражена авторская позиция тех лет. В этом тоже чувствуется некая упрощённость: авторская позиция выражена и в размышлениях Давыдова и Нагульнова, и в размышлениях трагедийного Половцева. Пусть у них разные политические позиции, но они гибнут ради блага простого казака; нравственные позиции их сближаются, но они не достигают своих целей.
  Половцев – трагический герой, высказывающий порой интересные мысли. Его судьба чем-то похожа на судьбу Григория Мелехова, столь же прямодушна и трагична.
  Работая над двухтомником «Михаил Шолохов в воспоминаниях современников», я часто думал о гуманизме писателя (напоминаю, что в 1965 году у меня вышла книга «Гуманизм Шолохова». — Виктор Петелин), не о пролетарском гуманизме, когда чаще всего говорят — если враг не сдаётся, его уничтожают, а о христианском, милосердном, православном гуманизме, когда провозглашают любовь к ближнему, даже если он совершил преступления, а потом раскаялся в своих ошибках. «Повинную голову меч не сечёт», — вот одна из формул этого великого человеческого общежития.
  «В 1930 году Шолохов в одном из журналов опубликовал главу «Тихого Дона», в которой автор описывает гибель Петра Мелехова от рук Михаила Кошевого. Некоторые из партийных работников почувствовали, что Шолохов не так написал её, с «излишним гуманизмом», что, читая её, хотелось заплакать вместе с Григорием Мелеховым.
  — Расстрелян белый бандит, матёрый враг, один из главарей контрреволюционного мятежа, — сказал этот партийный деятель. – Читатель должен радоваться, что одним гадом стало меньше. А мы смерть Петра воспринимаем глазами его родного брата, Григория, тоже контрреволюционера. Так ли должен писать пролетарский писатель?
  Ответил Михаил Александрович только двумя словами:
  — Так написалось.
  Когда мы остались втроём, Михаил Александрович с горечью сказал о руководящем товарище:
  — Он не понимает или не хочет понять главного: смерть есть смерть. Враг умирает или наш человек, всё равно это смерть» (Михаил Шолохов в воспоминаниях современников. — М.: Центрполиграф, 2005, с.266)
  С гуманистических позиций написан и роман «Поднятая целина» («С потом и кровью») не в духе пролетарского гуманизма, а в духе христианского, православного, милосердного гуманизма, как Шолохов написал и о гибели Петра Мелехова. Писатель внимательно следил за бурными событиями начавшейся коллективизации и сразу понял, что события будут развиваться в трагических тонах, партия давит, а казак сопротивляется и колеблется. «Я писал «Поднятую целину» по горячим следам, в 1930 году, когда ещё были свежи воспоминания о событиях, происходивших в деревне и коренным образом перевернувших её: ликвидация кулачества как класса, сплошная коллективизация, массовое движение крестьянства в колхозы», — откровенно говорил Шолохов в 1934 году (Правда, 1934, 16 октября).
  Уже на первых страницах романа появляется бывший белый офицер Александр Анисимович Половцев. Его прототипом стал Александр Степанович Сенин. Он происходил из потомственных казаков, в 1918 году принимал участие в поимке и расстреле экспедиции Подтёлкова, а в июле 1930 года был арестован вместе со своими подельниками как руководитель контрреволюционного «Союза освобождения Дона».
  Первая книга романа заканчивается 15 мая 1930 года, до ареста задумавших идти против коллективизации в деревне. Шолохов сначала и не думал продолжать роман, но жизнь заставила. Он начал собирать материалы и узнал, что в Ростове сидит в тюрьме Сенин и ждёт своего приговора. Шолохову захотелось повидать его, поговорить с ним, посмотреть его судебное дело.
  О Сенине как прототипе Половцева писали много — Лежнев, Гура, Якименко, Литвинов, Евграфов, но чаще всего с чужих слов. А научные сотрудники музея Шолохова в Вёшенской Л.Чеплянская и И.Ковешникова в статье «Реабилитирован посмертно», ознакомившись с материалами уголовного дела в четырёх томах, подробно изложили биографию Сенина и его мысли во время коллективизации в 1930 году. Прежде всего они узнали, что 25 декабря 1932 года областное начальство выдало районному начальству 4 тома уголовного дела Сенина, 10 января 1933 года Шолохов принял это дело «для ознакомления».
  Михаил Обухов вспоминает разговор с Шолоховым: «Обычно Михаил Александрович был скуп на слова, предпочитая слушать других и, надо сказать, на разговор умел вызвать. Но как-то, с трудом сдерживая волнение, он сказал:
  — Только что был в окружном управлении ОГПУ на свидании с бывшим есаулом Сениным…
  Сенин, которого Шолохов под собственным именем вывел в «Тихом Доне», в дни коллективизации пытался организовать контрреволюционный мятеж среди казаков на Верхнем Дону… Правда, как мне рассказывали очевидцы из Вешенского района, когда его арестовали, он не успел сделать ни единого выстрела, совсем не так, как в «Поднятой целине». Но ведь это же Сенин, а не шолоховский персонаж Половцев!
  — Разговаривая с ним в тюремной камере, — продолжал Шолохов, — смотрел на него и думал: скоро этого человека не будет. И Сенин отлично знает, что в ближайшие дни его ждёт расстрел.
  Весь вечер Михаил Александрович, видимо, находился под впечатлением своего свидания с бывшим есаулом. Он всё время сосал трубку, был молчаливей, чем даже обычно. Лишь изредка вставлял фразы в оживлённую по обыкновению речь Бориса Озимого. И в этих скупых репликах не было характерного, так свойственного Шолохову разящего остроумия. Больше того — отдельные фразы были сказаны без всякой видимой связи с тем, о чём шла речь. А в конце вечера он коротко всё же сказал нам:
  — Не хотели разрешать мне свидания с Сениным, но я настоял на своём, доказывая, что это один из персонажей «Тихого Дона»…
  Я привёл здесь несколько хорошо запомнившихся мне высказываний Михаила Шолохова, касающихся, в сущности, одного, для всего его творчества, быть может, самого коренного вопроса…».
  А коренной вопрос всё тот же – о человеколюбии, о гуманизме Шолохова. Мы не знаем, о чём Шолохов спрашивал Сенина накануне его расстрела, но в январе 1933 года из четырех томов уголовного дела Шолохов узнал подробную биографию Сенина, выходца из среднего казачьего сословия. Учился в школе, в Усть-Медведицком реальном училище, в Новочеркасском политехническом институте, но через год за неимением средств пришлось оставить институт и поступить в Новочеркасское военное училище. В чине хорунжего принял участие в Первой мировой войне, в октябре 1917 года занимал должность старшего адъютанта при штабе дивизии в городе Миллерово. После расформирования дивизии несколько месяцев занимался хлебопашеством в родной станице Боковской, в которой после мобилизации донским правительством обучал молодых казаков. На допросе в ОГПУ Сенин не скрывал, что участвовал в поимке и расстреле экспедиции Подтёлкова и Кривошлыкова. В 1919 году был ранен, лежал в госпитале. Эмигрировать в Новороссийске не удалось, оказался в плену Красной Армии. Сменил фамилию, служил рядовым, потом опознали, судили, приговорили к расстрелу, но потом помиловали, дали пять лет тюремного заключения. Через четыре года Сенин вернулся в хутор Евлантьевский. Несколько лет преподавал математику в Боковской семилетней школе.
  Сплошная коллективизация в начале 1930 года, перегибы в отношении более или менее зажиточных слоёв казачества резко изменили настроение Сенина, о чём он сам честно и правдиво признается на допросах в ОГПУ:
  «… в момент разгара проведения в районе сплошной коллективизации у меня возникли серьёзные сомнения в правильности проводимых мероприятий, связанных с коллективизацией Советской властью. Эти колебания особенно укрепились после моих разговоров с гр-ном Багровым Т.С., который в беседе со мной на политические темы сообщил, что Советская власть разоряет крестьянство, что выхода у казаков, кроме как вести борьбу с Советской властью, — нет. Причём Багров политическую обстановку рассматривал так, что почва для нового восстания назрела, что массы готовы принять участие в вооружённом восстании против Советской власти, но нужно только возглавить это движение и взять руководство на себя… В конце января я приступил к созданию контрреволюционной организации, ставящей своей целью вооруженную борьбу с Советской властью. С этой целью я поделился своими политическими настроениями с целым рядом лиц…
  Я не согласен с принудительной административной коллективизацией крестьянских хозяйств, особенно не согласен с перепрыгиванием от сельскохозяйственной артели непосредственно к коммуне, как это имело место в целом ряде случаев при проведении сплошной коллективизации.
  Я являюсь сторонником развития индивидуального хозяйства, предоставления полной инициативы и свободы хозяйственной деятельности хлеборобу. А отсюда, совершенно естественно, я не согласен с целым рядом практических мероприятий, связанных с проведением сплошной коллективизации… Я не был ни в коей мере согласен с ликвидацией кулака как класса, считая, что кулака нужно лишь ограничивать. Ликвидация же приведёт к упадку сельского хозяйства и разорит в конец хлебороба.
  По моему мнению, кулак приносил пользу, продавая государству свой хлеб…» (Выделено мной. – Виктор Петелин).
  Статья Сталина «Головокружение от успехов», признавшая и осудившая перегибы в ходе коллективизации, спутала все планы нелегальной организации. «Политическая обстановка в районе стала разряжаться, а отсюда, как следствие, не было благоприятной почвы для дальнейшей деятельности нашей организации», — признавался Сенин в ходе допроса в ОГПУ.
  28 декабря 1930 года по приговору суда восемь человек, в том числе А.С.Сенин, были расстреляны, 56 приговорены к различным срокам тюремного заключения, некоторые участники были сосланы в Западную Сибирь. В ноябре 1989 года по Указу Верховного Совета СССР А.С.Сенин посмертно реабилитирован.
  Естественно предположить, что встреча с А.С.Сениным в какой-то степени изменила творческий план создания романа «Поднятая целина» («С кровью и потом»), а потом, через два года, ход допросов и чтение признательной биографии изменили мнение Шолохова о казачьем интеллигенте. Ведь многое происходило на его глазах, с жалобами к нему приходили обиженные, он писал письма в различные инстанции. Разве только один «Кальман-уполномоченный» приезжал на колхозные поля, их было тысячи, и все учили крестьян хозяйствовать на земле. И Шолохов видел всё это и чувствовал, как уверенность в правоте коллективизации уходит из его души. Не раз писал он своим друзьям в 30-е годы, что счастливой колхозной жизни так и не наступило.
  Много раз Шолохов обещал в своих интервью закончить вторую книгу «Поднятой целины» через два-три месяца, в конце того или иного года, журналы давали объявления, что будут печатать вторую книгу, но так и не удалось это сделать… Летом 1954 года ленинградский лингвист М.Привалова приехала на Дон изучать творчество М.А. Шолохова. Стояла засуха, она побывала в нескольких хуторах и полевых станах и увидела страшные картины — люди живут на грани голода. Шолохов знал об этом.
  «Наступила тяжёлая пауза, после которой я спросила:
  — Михаил Александрович, значит, нелегко вам заканчивать вторую книгу «Поднятой целины»?
  — Ну почему нелегко? Я закончу. Ведь рамки романа у меня ограничены тем же тридцатым годом (с улыбкой). — Это новая, своеобразная форма романа: всё содержание ограничено одним годом. Будут ещё одна-две смерти и никаких свадеб… А вообще-то дальше о колхозах писать почти невозможно… (Выделено мной. – Виктор Петелин).
  — Вы полагаете, Михаил Александрович, что, может быть,.. так много было ошибок при проведении коллективизации?
  — (После паузы) А что такое ошибка? Ошибка — это отклонение, непреднамеренное отклонение от правильного, прочно установленного, а кто же знал, где это правильное, как надо правильно? Понятно и ясно было только одно: старая деревня на всей огромной территории нашей страны, та старая деревня, которую с таким надрывом оплакивал Сергей Есенин, — она не могла не только дальше развиваться, она просто не могла существовать в своих старых формах… И дело не только в том, что она продолжала бы порождать злейшие капиталистические элементы — кулачество, она не могла развиться в крупные, мощные хозяйства, которые только и могли бы приобретать и применять машины для обработки земли. Та старая деревня неизбежно стала бы трагическим тормозом в развитии всей экономики нашей страны…
  После длительного молчания Шолохов продолжал:
  — …Индустриализация страны требовала огромного количества рабочих рук… Так что без коллективизации сельского хозяйства, как и без индустриализации, без крупной промышленности, мы не смогли бы выстоять и победить в минувшей, чудовищной войне! Мы не смеем этого забывать! Да, этого мы не смеем забывать ни на одну минуту!» (Михаил Шолохов в воспоминаниях современников. — М.: 2005, с.212—213).
  Михаил Шолохов взялся за роман «Поднятая целина» («С кровью и потом») как за предвестие счастливой крестьянской жизни, когда все равны, сколько заработаешь — столько и получишь… Но романтические представления тут же рассыпались, когда он увидел, что городские уполномоченные кальманы вторглись в устройство колхозной жизни и всё разрушили, возникли трагические события 1932—1933 годов, голод, и на этом все мечты закончились…
  После начала сплошной коллективизации ЦК РКП(б) не раз принимал решения об уточнениях способа коллективизации: 20 июля 1931 года решил прекратить массовое выселение кулаков, ограничив «выселения в индивидуальном порядке». 25 июня 1932 года принято решение «О революционной законности» — слишком много было решений по «инициативе снизу», т.е. по доносам, которые возникли ещё после решений Троцкого во время «расказачивания». По архивным данным, опубликованным в различных исследованиях, было раскулачено 366,5 тысячи семей (1,68 млн человек). В судебных заседаниях были рассмотрены дела всех виновных в проведении сплошной коллективизации, было много недовольных запретительными мерами крестьян: А.Яковлев, М.Калманович, В.Фейгин, М.Фольф, Г.Рошаль, М.Герчиков, И.Клейнер, Л.Марьясин, С.Кругликов, А.Розенгольц, Л.Хинчук, И.Зеленский, как «бессмертвые удавщики крестьянства», по мнению А.И.Солженицына — были осуждены и приговоры приведены в исполнение.