Мария Федосова: «Театр должен вызывать эмоции»

В театре Содружество актёров Таганки актриса Мария Федосова играет в 20 (!) спектаклях, побуждая зрителей окунуться в атмосферу того времени, в котором живут герои; найти ответы на многие вопросы, созвучные нашей эпохе; сопереживать, думать, страдать, надеяться, ведь театр должен вызывать определённые эмоции у зрителя, а добиться этого помогает талантливая актёрская игра. В этом году у актрисы творческий юбилей — 20 лет на сцене одного театра, где несколько лет назад она решила расширить границы своих творческих возможностей, попробовав свои силы в режиссуре.

О том, как за эти годы изменился подход к актёрской профессии, куда сместился вектор развития театра в нашей стране, какова природа актёрского дарования, — обо всём этом и многом другом рассказала актриса и режиссёр Содружества актёров Таганки Мария ФЕДОСОВА.
— Мария, когда вы вдруг поняли, что хотите быть актрисой и никем более?
— Я это поняла ещё в детстве, увлекаясь любительскими спектаклями в театральном кружке. Окончив школу, поступила в ВТУ им. Щепкина. Теперь здесь параллельно с РАТИ (ГИТИСом) преподаю и вхожу в состав комиссии, отбирающей талантливых и перспективных среди абитуриентов, покоряющих театральные вузы.
— Можно ли быть успешным актёром/актрисой, не имея к этому способностей, но обладая высокой самооценкой, уверенностью в своих силах, перенимая опыт у коллег по цеху?
— Без таланта можно стать успешным, даже востребованным, но нельзя завоевать зрительскую любовь. Хотя и это возможно сейчас... Например, в кино, не имея таланта, можно быть убедительным в кадре. Можно снять несколько дублей и выбрать лучший. В театре гораздо сложнее тем, у кого нет способностей. Здесь нужно проживать жизнь героя, и каждый раз это происходит по-разному. Но талантливый человек при этом может погубить себя, если у него нездоровая психика, если он не может выстроить отношения с коллегами. Я работала с такими людьми.
Театром должны заниматься психически здоровые люди. Ремеслу научиться можно, таланту — нельзя. Но ремесло может сделать чудеса, если есть минимальные способности.
— Как вы попали именно в этот театр, окончив в 1999 году ВТУ им. М. Щепкина?
— Мой друг, однокурсник Владимир Завикторин, у которого я сейчас буду играть в его дебютном спектакле «Любовь до потери памяти», уже зимой попал в этот театр, тогда, когда спектаклю «Афган» нужны были молодые парни-актёры. Он подвёл меня к стенду в ВТУ им. М. Щепкина, на котором было объявление о том, что в Содружество актёров Таганки требуются актрисы на роль Нины Заречной в «Чайке» и на роль Саши Лебедевой в спектакль «Иванов» по А.П. Чехову. Я пришла на прослушивание, прочитала стихи М. Цветаевой, сыграла на гитаре и меня взяли! Ну, а дальше я перенимала опыт у актрис старшего поколения, работавших в своё время ещё в той легендарной Таганке, популярной в 1960—1970-е годы. Тогда, в конце 1990-х, в театре ещё работали активно Славина, Жукова, Шацкая, Корнилова, Лукьянова, Сайко и другие.
— Многие актёры, имея успех в кино и/или театре, в какой-то момент решили стать режиссёрами. Так, например, артист театра им. Евг. Вахтангова Ю. Любимов в 47 лет, поняв, что ему надоели парики, грим и вообще тесно в актерской профессии, пробует свои силы в режиссуре театральной. А что побудило вас стать театральным режиссёром?
— Мне в какой-то момент захотелось быть не краской на холсте, а художником. Я училась режиссуре у А. Васильева. В театре я поставила спектакль «Бешеные деньги» по А. Островскому, а потом «Бег» по М. Булгакову и «Спасти Хлестакова» по мотивам пьесы Н. Гоголя «Ревизор». Почему по мотивам? Потому что, на мой взгляд, финал этой истории мог быть другим. Именно это я и добавила в свой спектакль «Спасти Хлестакова», отклонившись слегка от произведения писателя.
— Как вам удается найти, будучи режиссёром, подход к каждому актеру, выстроить диалог с каждым из них, ведь у них есть свой взгляд на переложение пьесы, и, возможно они тоже вносят в ходе репетиций свои коррективы?
— Да, безусловно, это непросто, так как, во-первых, у меня в спектаклях всегда задействованы артисты разных поколений, и есть среди них те, кто значительно старше меня, кто может и хочет порой и меня чему-то научить, ну, а, во-вторых, действительно, иногда и артисты дают советы мне, режиссёру, но я прислушиваюсь к ним, могу и их идеи рассмотреть и претворить в жизнь в этом спектакле.
— Чем ваш режиссерский почерк отличается от принципов работы художественного руководителя, режиссёра Николая Губенко?
— Николай Николаевич ставит спектакли, показывая, рассказывая артистам о том, что и как должно быть на сцене. Я же, работая с артистами, всегда выступаю не только как режиссёр-постановщик, но и как педагог, который постоянно чему-то учит всех коллег, объясняет, почему именно так, а не иначе надо сделать что-то, как словом, пластикой, движением вызвать определенную эмоцию у зрителя.
— После вашей дебютной режиссерской работы «Бешеные деньги» по А.Н. Островскому, репертуар театра обогатился еще двумя вашими спектаклями («Бег» по М.А. Булгакову и «Спасти Хлестакова» по мотивам пьесы Н.В. Гоголя «Ревизор»). Спектакли по произведениям Гоголя ставили и ставят сейчас во многих театрах страны. К творчеству Островского обращались и обращаются театральные режиссёры до сих пор... В творческом наследии Булгакова есть темы, созвучные нашему времени. Однако самое любимое произведение самого писателя «Бег», написанный им в 1927 году, имел сложную сценическую судьбу: за 92 года только 7 постановок, часть которых приходится уже на 2000-е годы. Чем, на ваш режиссёрский взгляд, это обусловлено?
— Уже скоро будет ставить «Бег» и Сергей Женовач. И я, кстати, с интересом посмотрю его работу с замечательным актерским составом! Ну, думаю, что редкое обращение режиссеров к этому произведению обусловлено, во-первых, тем, что в булгаковском «Беге» очень много действующих лиц, причем герои разного возраста. Во-вторых, сложность ещё и в том, как представить на сцене эту суету, этот бег, метания людей в последние дни Гражданской войны, эту эмиграцию в Константинополь. Решено было представить сцену, лишенную на время спектакля первых трёх рядов партера, как единое целое со зрительным залом, что дает возможность не только показать отчаяние людей, их бег, но и добиться от зрителя ощущения вовлеченности во все происходящее, «очевидцем» которого они являются.
— Интересно ещё и то, что вы, выбрав булгаковский «Бег», при этом сами не являетесь поклонницей творчества писателя. Почему же тогда вы обратились к его творческому наследию и выбрали именно «Бег»?
— Да, действительно, я люблю произведения Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского, но выбрала для инсценировки «Бег» Булгакова, потому что там очень много героев и характер каждого подробно «прорисован» Булгаковым. А кроме того, по прошествии почти ста лет с момента написания «Бега» это произведение не утратило своей актуальности и в наши дни.
— Как вы относитесь к критике? Читаете ли отзывы зрителей? Важно ли вам это?
— Вы знаете, я не читаю отзывы какое-то время, а потом, вдруг, могу сесть и прочитать все сразу.
— Отзывы о вашем спектакле «Бег», впрочем, наверное, как у всех и всегда, — сколько людей столько и мнений, так и сейчас — противоречивы: одни говорят, что это «лучшая постановка Москвы за последнее время…», другие — «никогда еще не видел такого количества людей, покинувших театр во время антракта, не говоря уже об уходивших прямо во время спектакля…».
— А вы знаете, сколько людей покидало театр им. Евг. Вахтангова во время «Бега» режиссёра Бутусова?! В первые полчаса уходила четверть зала! Я не хочу защищать свой спектакль, хотя это моё детище, но, наверное, я должна это сделать. Лично я к критике отношусь болезненно. Но если число положительных отзывов больше отрицательных, это меня радует. Я очень переживала, болезненно воспринимала все негативные отзывы. А потом я поняла, что в этом спектакле целостная атмосфера, здесь живые эмоции и чувства, в том числе благодаря талантливым актерам, тому же Паше Афонькину, который сыграл генерал-лейтенанта Романа Хлудова. Это всегда новорожденное, живое. Зритель ходит за эмоциями и чувствами в театр, и это всё может дать не каждый театр сегодня. И мне кажется, в этом фишка двух моих работ — и в «Спасти Хлестакова», и в «Беге».
И ещё, когда мне говорят: «Ой, так кричат, шумят!», я отвечаю: «А как вы передадите это ощущение ада? Это ощущение волны, бега, люди всё идут, и идут, и идут! Это ощущение без людей передать нельзя. И на контрасте возникает второй акт с этим томлением, зноем; сытым или голодным, грязным портом; по кругу играющей пластинкой; с этой потерявшейся в пространстве проституткой; эти матросики интернациональные, которые, как манну небесную ждут каждый корабль, как событие; с этими турками, к которые там живут и к ним понаехали русские, и их тоже понять можно. Вот чтобы все это почувствовать, этот бархатный звездный Париж с гламурными девочками, этот зной, нужно выбраться из этого ада. Первые четыре сна у Булгакова — Россия, когда отчаливает этот пароход с Ф. Шаляпиным, и они больше туда не вернутся и не увидят это небо голубое, это русское небо с облаками. Но там, за границей, уже нет такого неровного неба с облаками, которое мы здесь не любим и не ценим. Мне кажется, в этом спектакле это всё есть!
— О каких ролях в театре вы мечтаете сегодня?
— М-м-м… не думала, что будет так сложно отвечать на этот вопрос… Пожалуй, о ролях чеховских героинь или что-то вроде Мамаши Кураж или Анну Каренину Льва Толстого. Но это должна быть спорная, противоречивая роль. Это должна быть роль под стать моему возрасту. Мне не интересно сейчас играть юных героинь.
— Чем планируете порадовать зрителей вновь как режиссёр-постановщик?
— Николай Николаевич просит принести заявку на новый спектакль, но пока я хочу взять перерыв, подумать, попасть в себя. А чего же мне самой хочется? Сейчас мне хочется не пьесу, а прозу.