Лестница в небо

Аксаковский фонд, Салаватская епархия РПЦ, Уфимский поисково-спасательный отряд МЧС России, национальный парк «Башкирия», заповедник «Шульган-таш» и телепрограмма «Следопыт» Башкирского спутникового телевидения организовали Православную экспедицию в труднодоступную Антониеву пещеру, в пропасть Кутук-Сумган, посвящённую 50-летию первого спуска и 25-летию МЧС России.
Ещё целую неделю во сне я видел себя висящим вниз головой над бездной в первом, 75-метровом колодце пропасти Кутук-Сумган. Хотя вниз головой почти полчаса висел не я, а наш «полковой священник» игумен Зосима, настоятель Димитриевского храма в Аксаковском историко-культурном центре «Надеждино». А я, задрав голову, беспомощно наблюдал за ним снизу с уступа пропасти, со скользкого ледника, пока на помощь к нему не пришёл спасатель 1 класса Илья Пахомов, который и выпутал его из веревочной петли-западни. Потом, поднявшись, наконец, на поверхность с совершенно синим от прилива крови в голову лицом, отец Зосима мне скажет: «Спасибо Господу и Михаилу Андреевичу за предоставленную возможность участвовать в этой экспедиции!». А позже, уже освобождённый от альпинистской обвязки и немного отдышавшийся, он же добавит словами из «Дневных записок» академика Ивана Лепехина, сказанными тем при спуске в 1770 году в Антониеву пещеру: «Но оное место столько стоило нам труда и опасности, что мы многажды о нашем предприятии разкаивалися…»

Но начну сначала. Из полученных мною государственных, общественных наград и литературных премий, нисколько не умаляя их значимости, более всего я, наверное, дорожу почётным знаком «Отличник разведки недр». Он был присвоен мне, 21-летнему студенту филологического факультета, за руководство экспедицией географического факультета Башкирского университета (научные руководители Е.Д. Богданович и И.К. Кудряшов) Министерством геологии СССР 50 лет назад. Тогда мы осуществили первый спуск в крупнейшую и сложнейшую пещерную систему Урала — пропасть Кутук-Сумган, за два года до того обнаруженную геологами А. Олли и Р. Алксне. За три сезона работы в пропасти, которая начинается 135-метровым колодцем, мы произвели топографическую съёмку её полостей на протяжении около 6 километров, пробираясь всё дальше вглубь Земли. Продирались сквозь «шкуродёры», плавали на резиновых лодках по подземным рекам, по нескольку суток сменами жили там. Я не потерял ни одного человека. Но уже следующая экспедиция, Московского университета, закончилась трагически: двое погибших… О непростой истории исследования пропасти свидетельствуют мемориальные доски на скалах над её жерлом. Не случайно в туристских проспектах её называют Пастью Дьявола, хотя я категорически против этого названия.
Мне, тогда начинающему писателю, пропасть Кутук-Сумган дала возможность взглянуть на планету как бы со стороны: в пещерах, может, чисто психологически, время идёт иначе. Это словно обратный космос. В результате родилась повесть «Лестница в небо», переиздававшаяся много раз и, может, определившая в какой-то степени мою дальнейшую писательскую судьбу.
Идея юбилейной экспедиции родилась не сразу…
Положив шесть летних сезонов на исследование Каповой пещеры, а затем знаменитых Кутукских пещер, я не просто остыл к пещерам, заработав в них клаустрофобию, а стал испытывать к ним полное равнодушие, граничащее с отвращением. Это чувство бросило меня в противоположную стихию: к кратерам самых грозных действующих вулканов Камчатки: Ключевского (4850 м), Безымянного, Плоского и Острого Толбачиков. Потом один из четвёрки папанинцев, академик Е.К. Фёдоров и легендарный полярный штурман, высаживавший папанинцев на полюс, В.И. Аккуратов попросили меня организовать экспедицию по поискам пропавшего в 1937 году при перелёте из СССР в США через Северный полюс самолёта С.А. Леваневского…
Много ещё было разных непростых дорог, и меня не покидает неуютное чувство, что они увели меня от главного: я не оправдал наказа моего духовного наставника в литературе большого белорусского писателя Василя Быкова, написавшего мне в пору навешивания на меня различных ярлыков и в пору его глубокой опалы: «Талант Ваш очень глубок, постарайтесь распорядиться им достойным образом. Не слушайте там всяких… Только не надо растрачивать себя по пустякам…». Чем я только ни занимался и ни занимаюсь, отрывая себя от главного! Меня не может не заставить задуматься, что читатель уже не плачет над тем, что я, умудренный опытом, пишу сегодня, а снова и снова возвращается к моим ранним вещам, таким, как рассказ «Билет в детство. Что-то я потерял в этих экзотических дорогах.
Да, к пещерам я теперь испытывал отвращение. Но пропасть Кутук-Сумган была для меня не просто пещера: хотя желания вернуться в неё не было, она постоянно была в памяти. И висела над моим рабочим столом фотография «Лестница в небо», сделанная мной, висящим на лестнице в жерле пропасти. Я просил висящего чуть ниже меня профессионального фотографа спелеолога Евгения Шарова: «Сделай кадр». — «Не получится, мало света». — «Тебе что жалко, кадра? Дай фотоаппарат!» Дилетант часто делает возможным то, что профессионал считает невозможным, это правило касается и литературы. Эта фотография стала признанным символом пропасти, она на обложках почти всех переизданий моей повести «Лестница в небо».
Всё дальше уходило время первого спуска,  и, к нашему, первопроходцев,  удивлению, с каждым годом всё больше находилось людей, которые «первыми» спускались в пропасть, ставшую широко известной не только в России. Последней каплей было, когда в прошлом году в Черногории случайный знакомый, узнав, что я из Башкирии, воскликнул: «У вас там есть пропасть Кутук-Сумган, в которую я спускался первым». «Когда?» – спросил я его. — «В 1986 году». — «Ты ещё под стол не ходил, когда я в неё спускался». И тут позвонил мне мой старый друг начальник Уфимского поисково-спасательного отряда МЧС России Вячеслав Владимирович Климец, в ту далёкую пору провожавший меня в экспедицию в пропасть в роли начальника контрольно-спасательной службы: «У меня в архиве сохранился твой экспедиционный отчёт, заезжай, подарю».
Я читал свой отчёт как приключенческий роман. Многое уже забылось — как добирались до Бурзяна самолётом, потом рубили сухостойные сосны на прибрежных скалах, из которых вязали плоты; как сплавлялись на них по шумным перекатам по Белой до урочища Сакаска; как поднимали экспедиционный груз по ущелью с необыкновенно суровой и в то же время доброй душой… Я передал этот отчёт в музей Национального парка «Башкирия», на территории которого теперь находится пропасть и в туристических буклетах которого о первопроходцах пропасти была такая чертополосица. В разговоре с тогдашним директором парка И.И. Якуповым и родилась идея «юбилейной» экспедиции. Но, скорее, в застольном варианте воспоминаний рядом с ней, подобно тому, как несколько лет назад, в чине генерал-полковника МВД, переполошив окрестную тогда ещё милицию, прилетел вспомнить молодость спускавшийся в пропасть несколькими годами позже нас свердловчанин Серега Н. Хорошо приняв на грудь, он не скрывал слёз, сказал: «Всё лучшее связано с ней». Однако спускаться не решился.
Мои друзья, первопроходцы Владимир Камалов, Александр Жаркевич, Эдуард Нигматуллин, Рудольф Бураков, на мой вопрос, есть ли желание снова спуститься в пропасть, не задумываясь, ответили: «Есть!» Но как это осуществить, начиная с того, что у нас нет никакого снаряжения? Тогда я поехал в Уфимский поисково-спасательный отряд: мой дорогой друг Слава Климец и сменивший его на посту начальника отряда Юрий Иванович Зуев сказали: «Поможем! Только напиши письмо начальнику Приволжского регионального центра МЧС России генерал-полковнику Игорю Константиновичу Паньшину. Мы народ служивый, нам нужен приказ или разрешение, дело непростое. Мы посвятим этот спуск 25-летию МЧС, и с вами пойдут наши лучшие спасатели». Транспортные и технические проблемы брал на себя сопредседатель Попечительского совета Аксаковского фонда, генеральный директор Катав-Ивановского приборостроительного завода Челябинской области Динар Равильевич Сагдетдинов. Началась подготовка к экспедиции.
В октябре позапрошлого года на Международном литературном форуме «Золотой витязь» в Пятигорске мне подарили альбом: священники местной епархии вместе с альпинистами продолжают поиски солдат, погибших в Великую Отечественную на Марухском перевале. По возвращении в Уфу я передарил альбом епископу Салаватскому и Кумертаусскому Николаю (Субботину).
— А можем ли мы организовать нечто подобное? — неожиданно спросил он.
— Можем, — не задумываясь, ответил я. — В верховьях Белой в отвесной 165-метровой скале есть Антониева пещера, в которой во второй половине XVIII века жил монах-пустынник. Есть документальное свидетельство. В мае 1770 года его келью в пещере посетил академик Иван Лепехин, он отметил этот факт в своих «Дневных записках». Он спускался в неё по узкому уступу. Позже этот уступ якобы был разбит молнией, и пещера стала недоступной. Мы совместно с МЧС России готовим юбилейную экспедицию в пропасть Кутук-Сумган, которая находится примерно в этом же районе, мы могли бы запланировать и спуск в Антониеву пещеру. Что касается пропасти Кутук-Сумган, мы были бы благодарны Вам, если бы Вы отслужили молебен по всем погибшим в этой пропасти.
На другой день по электронной почте я отправил Владыке отрывок из «Дневных записок» академика И.И. Лепехина: «...разные чудеса, которые нам о сем удалившемся человеке рассказывали, побудили нас и его посетить уединение. Жилище его было посреди утеса высочайшей горы... Первый к нему приход с левой или западной стороны, хотя трудноват, но, однако, не неприступен. Редкий по горе лес в слаживании по крутизне много нам вспомоществовал; да и достальное пространство, спускаясь по канату, преодолеть было нетрудно. Но самоважнейший проход поперёк горы до жилища Антонова весьма был страшен. В утёсе как бы нарочно оставленный уступок, по которому надо было пробираться сажен до десяти. Приступок сей кончится как бы в нарочно сделанных переходах, укреплённых вверху в половину дуги сведёнными брёвнами. От оной свободный уже проход в нарочито пространный грот... В сем гроте избрал себе уединенное жилище упомянутый Антон... Не без услаждения смотрели на труды сего человека. Все нас уверяли, что без всякой помощи устроил он себе жилище, которое казалось нам быть делом многих людей. От грота вниз горы сажен на пять была крутизна, под которою остальная горы высота сажен на тридцать представляла прямой утёс. Крутизну оную сравнял он огромными каменьями, между которыми иные казалися нам быть с лишком пуд в десять. От сего перед гротом произошла ровная квадратная площадь на восемь сажен в поперечнике; и поверхность ея убита была глиною с песком весьма гладко. На сей площади сооружена его храмина, из трёх маленьких покойцев состоящая. Снаружи сделана она из кирпича, который в одной горной расселине и был обжиган, а внутри стены убраны были изрядною столярною работою. В среднем покойце под полом выдолблен был в камне колодезь, наполненный холодною и прозрачною водою. Пустынника в его уединении мы не застали, но нашли только его книги (рукописные.— М.Ч.). Уравнение площади показалось нам быть удивительно, да и лес, которым был наполнен весь грот, не менее приводил нас в изумление. Он складен был в порядочную на козлах сделанную поленницу, а поленье составляли сосновые бревна, длиною в полторы сажени, а в отрубе иные были в три четверти. Из всех его приуготовлений видно, что он для себя избрал трудолюбивую и богомольную жизнь. Осталась тайной судьба отшельника. Покинул ли он свою келью в скале, удалившись от людей глубже в уральские дебри или даже в Сибирь, или погиб, когда якобы ударившая в скалу молния, обрушила уступ? Но смущают такие факты: молния ударила бы, скорее всего, в вершину скалы, а не в середину её, как и разнесшийся слух, что не иначе, как Антоний хранит золото, может, даже Пугачёва. Пугачёвцы в 1774 году разорили соседний Иргизлинский медеплавильный завод. Не убит ли он был и не сожжена ли для сокрытия убийства его келья, как были убиты несколько человек, волей горькой судьбы оказавшиеся в окрестностях пещеры и не подозревавшие какую опасность она несёт в себе уже в XIX и даже в XX веках?
Я сам во время одной из экспедиций испытал к себе повышенное внимание, когда, сплавляясь по Белой, остановился на ночлег напротив пещеры. Тут же появился мужик из соседней деревни Кутаново с вопросом, не альпинист ли я и не собираюсь ли в пещеру, а если собираюсь, то, если что найду там, надо делить пополам. Чем больше я его убеждал, что остановился напротив пещеры только на ночлег, тем большее сомнение читал в его глазах. Я предпочёл свернуть палатку и поплыть дальше.
Позже спелеолог Юрий Соколов — сын нашего экспедиционного врача В.М. Соколова (кстати, дальнего родственника С.Т. Аксакова), спускался в пещеру через несколько лет после салаватских альпинистов. Именно они обнаружили в ней закопчённые своды, остатки обгорелых брёвен, полусгнившие веревки и ворот, которым Антоний поднимал снизу бревна для своего жилища, дрова и скромные подаяния, которые привязывали к верёвке сплавщики железа с белорецких заводов, а он их благословлял на удачный путь.
«Площадки во входе в пещеру, судя по сохранившимся брёвнам, была примерно в шесть метров на восемь, — рассказывал Юра. — Редкой был силы и смелости человек».
Через несколько дней епископ Николай на моё предложение спуститься в Антониеву пещеру ответил вопросом:
— С чего начинать подготовку экспедиции?
— Есть в епархии клирики или прихожане-альпинисты, бывшие десантники?
— Я сам буду спускаться, — неожиданно заявил владыка. За мной будут спускаться священники, казаки. Прямо в пещере будем служить литию по пустыннику.
— Владыка, Вы не представляете, насколько это сложно. Это спуск на веревке по отвесной скале 75 метров, вкачиваться в пещеру, а потом столько же спускаться вниз к подножью скалы.
— Да? Но я уже объявил о своём решении прихожанам, потому буду спускаться…
И вот мы на поляне напротив Антониевой пещеры. Совершенно отвесная скала с чёрным отверстием посредине во всей своей строгой и совершенно неприступной для простого человека красоте.
Владыка Николай, опершись на самодельный посох, внимательно и напряжённо всматривается в неё. Спасатели начинают чистить трассу спуска. То и дело камни в одиночку или разнокалиберной россыпью с грохотом рушатся вниз.
— Ну как, Владыка? — осторожно спрашиваю.
— Буду спускаться.
Я подошёл к его священническому воинству:
— Ну, что вы решили? — мне нужно было определиться с количеством спускающихся в пещеру, чтобы поставить задачу спасателям.
— А что решил Владыка?
— Однозначно — спускаться.
— Ну тогда нам ничего другого не остаётся, — улыбнулся прото-
иерей Валентин Попов, настоятель Богородице-Казанского храма с. Верхотор. Мы как солдаты.
Наутро я видел, что Владыка с трудом скрывает волнение. Спасатели дали сигнал: пора!
— Благословите меня, Михаил Андреевич!
— Ну, Владыка, Вы меня возвели, по крайней мере, в сан митрополита, раз благословляю епископа, — перекрестив, засмеялся я. Я понимал: не просто,  не имея никаких навыков альпинизма, впервые в жизни шагнуть с отвесной скалы в пустоту.
Рядом с Владыкой по второй верёвке завис над обрывом спиной к нему, чтобы не видеть зияющей пустоты, с телекамерой на каске Булат Каримов, ведущий программы «Следопыт». Главное — пересилить себя и встать на ноги перпендикулярно скале. Один из членов экспедиции в самый последний момент перед спуском упал на колени: «Нет, не смогу», — и судорожно стал освобождаться от альпинистской обвязки. Вечером я обнаружил его плачущим за палаткой: «Я струсил. Не ожидал от себя». Я, как мог, старался его успокоить: «Не каждому это дано. Каждому своё…».
Первые неуверенные шаги. И вот Владыка идёт уже уверенно. Все остальные участники экспедиции напряжённо наблюдают за ними снизу, с противоположного берега Белой. Вот он надолго завис на одном месте, но уже по просьбе Булата Вильевича, который в таком положении решил взять интервью. Вот они уже поровнялись с пещерой, после нескольких попыток вкачнулись в неё, потому как скала в этом месте имеет отрицательный угол, и скрылись в ней. Над скалой нависает тишина, словно на ней никого и не было. И можно только догадываться, как в пещере идёт церковная служба, видимо, по полному чину, потому как продолжалась она не менее часа…
Потом один за другим все спустились дальше вниз к подножью скалы, где их ждала лодка, чтобы переправить на наш берег…
На другой день переброска к пропасти Кутук-Сумган. Выгрузившись из катеров, поднимаемся по Сакасскому ущелью. Ущелье, как и 50 лет назад, потрясает своей красотой, если я когда-нибудь ещё вернусь сюда, то только из-за него.
И вот перед нами пропасть. Сколько ни рассказывай, пока не увидишь, не поймёшь, что это такое. Кое-кто даже не решается подойти близко к ней. Меня отвёл в сторону игумен Зосима:
— Никак нельзя, чтобы я не спустился. Какой же я тогда «полковой священник»?
— Ну, если сможете уговорить спасателей, — поддался я.
В 7 утра, когда все ещё спят, спасатели уходят навешивать снаряжение. Вместе с ними втихомолку уходит отец Зосима.
Панихида по погибшим в пропасти и по Валерию Нассонову, погибшему в Каповой пещере. У меня на ремне в память о нём альпинистский карабин, снятый с него после его гибели. По окончанию службы неожиданно просит разрешения на спуск владыка Николай. Я не знаю, как быть, но спасатели тверды:
— Владыка, Вы не представляете всей сложности спуска. Это очень опасно. Это совсем другое, чем спуск в Антониеву пещеру. Кроме как спуститься, нужно ещё подняться.
Явно расстроенный, он отходит от жерла пропасти.
Я готовлюсь к спуску. Перед тем захожу за угол скалы, меряю давление: повышенное. Делаю пару глотков коньяку из фляжки — давно убедился, самое лучшее средство, — сую её за пазуху. Меня обвязывает Юра Соколов, отправляющийся в первую нашу экспедицию ещё с ночным горшком, а через месяц ему уже стукнет 60. И только сейчас узнаю, что в пропасть не идут за мной ни ведущий телепрограммы «Следопыт» Булат Каримов, ни телеоператор Ринат Кашапов, ни входящий в группу БСТ спасатель 1-го класса Юрий Туманов. Спрашивать почему — уже некогда, я уже, откинувшись, завис над жерлом пропасти. К тому же я спускаюсь не в качестве киноактёра. В последний момент Гузель Чулпановна Хамитова, руководитель программы «Следопыт», человек необыкновенного обаяния и мужества, альпинистка, воскликнула: «Нельзя же так, чтобы не было снято». Она прикрепляет телекамеру на каску и параллельно со мной начинает спуск.
На первом десятке метров волнение проходит. Стена резко уходит в сторону, я зависаю в пустоте, останавливаюсь, осматриваюсь, медленно вращаясь. Пропасть шелестит то ли промозглым туманом, то ли вечностью, мимо пролетает жёлтый лист, напоминая о приближающейся осени. На земле я этого ещё не замечал.
…Что я себе или кому хочу доказать? Хочу оправдаться перед собой, что три года назад не решился отправиться в экспедицию в Арктику искать следы пропавших спутников штурмана шхуны «Св. Анна» Валериана Альбанова? После долгих раздумий я отказался по причине, что могу сорвать экспедицию, вместо поисковой превратить её в спасательную: всего полтора года назад кардиохирурги вытащили меня с того света. Мне 71 год, за спиной куча болезней, одна веселее другой, тяжёлая контузия, я не однажды шит и перешит, распилен вдоль и поперёк. От нынешней моей болезни, как говорит в шутку и всерьёз мой врач, сердечный друг, может вылечить только гильотина. Я всё никак не могу приступить к своей главной книге…
Но надо идти дальше. Неожиданно попадаю в петлю навешенной поперек стены верёвки, по которой «ходят» спасатели. Кричу наверх — там ещё слышат меня, — что дальше сообщаться будем только по рации, чтобы основную верёвку дернули вверх, а страховочную, наоборот, отпустили. Оттолкнувшись руками и ногами от стены, переворотом через голову выскакиваю из петли, придя в восторг оттого, что автоматически, не задумываясь, сделал это — моё тело, как 50 лет назад, послушалось меня…
И вот я на дне первого 75-метрового колодца: лёд, холод, шелестящая тишина, кусочек серого неба далеко вверху. Меня встречают прятавшиеся под уступом: мало ли чего я мог обрушить им на голову. Надо сказать, что нас, мирских, команда священников во главе с владыкой Николаем, без преувеличения, потрясла. У некоторых из нас о них было представление, что, кроме как махать кадилом, они ни на что не способны. За мной спускаются мои товарищи по первому спуску: Владимир Камалов, Александр Жаркевич, Эдуард Нигматуллин.
В три стороны идут ходы. Уже не всё помнится. Первый ход сразу же заканчивается тупиком. Второй в скором времени обрывается новым колодцем. Чтобы спуститься в него, нужно навешивать верёвки. Но у нас на это просто не хватает времени, да и не было такой цели: уходить далеко вглубь пропасти. Хотя, конечно, жаль, что мы не дошли хотя бы до зала Геофака, где когда-то стояли наши палатки.
Возвращаемся к стволу пропасти. Игумен Зосима начинает меня благодарить, как благодарил, когда я помог ему поехать на 70-летие Победы в Севастополь, где он служил срочную военным моряком.
— Не торопись благодарить, батюшка! — остановил я его. — Что в горах, что в пещерах, самое трудное — обратная дорога.
Увы, я оказался прав. Кто-то из «юбиляров», спускаясь, прошёл петлю, из которой так лихо и неожиданно для себя вывернулся я. Внутри неё завис чуть ли не вниз головой начавший подниматься первым игумен Зосима, оказавшись между страховочной и основной верёвкой. На помощь ему срочно «пошёл» спасатель Илья Пахомов. А мы, четверо «юбиляров» со спасателем Артуром Мустафиным, задрав головы, беспомощно смотрели вверх, время от времени окликая отца Зосиму, чтобы он не испытывал чувства одиночества. Каждый раз он неизменно откликался — «Всё хорошо!» — хотя понятно было, что хорошего мало. Подъём игумена Зосимы в результате занял почти полтора часа.
Нелегко было стоять на промозглом сквозняке, на скользком грязном леднике, задрав голову вверх! Несмотря на шерстяные носки, подмерзают ноги, да и спина начинает стыть. Наконец, один за другим начинаем уходить наверх. Правда, на последних десятках метров нас попросту вытягивают наверх, потому что подъём не по веревочной лестнице, как 50 лет назад, а по верёвке «на стременах» занял бы очень много времени. А на земле уже приближаются сумерки, да и не каждому из нас этот подъём был бы под силу.
Теперь я знаю, что надо было повторить эту дорогу, чтобы снова испытать то непередаваемое чувство, когда на последних метрах подъёма из пропасти тебя снова охватывает волнение, переходящее в страх, что тебе что-то помешает преодолеть эти последние метры над бездной, которая, кажется, не отпускает тебя. И когда ты, наконец, вновь оказываешься на Земле, тебя обволакивает густой воздух, настоенный на душице и зверобое…
Почему-то все мы, наконец поднявшись, неосознанно опускались на колени. Потом говорили, что у всех у нас были какие-то блаженные лица.

 

Михаил ЧВАНОВ

 

На снимках: скала, в которой находится Антониева пещера.
Спуск в Антониеву пещеру начинает епископ Николай.
Михаил Чванов перед спуском в пропасть.