Из Америки с любовью

Эту историю рассказала мне Фрида Лурье, сопровождавшая двух известных русских поэтов – Михаила Луконина и Сергея Наровчатова — в поездке по Америке. В годы расцвета застоя она была сотрудницей Иностранной комиссии Союза писателей СССР и по праву считалась одной из самых лучших переводчиц английского языка.
Английский язык – это очень коварная штука, если к нему относиться серьёзно. Он отмечен непостижимой лингвистической запутанностью. Одно слово может иметь до десятка различных значений, смысл которых становится понятен только в контексте предложения. Пожалуй, ни один язык с такой точностью не отражает сложность характера нации, как английский. Внешне англичанин – это воплощение аристократического лоска, высокой культуры и сдержанности. А внутри, как в русской матрёшке, – чёрт сидит на чёрте и чёртом погоняет. И всё скрыто под маской абсолютной непроницаемости. Умение владеть собой – национальное достояние англичан. Вот почему они считают нас, русских, дикарями. Но сдаётся мне, что Всевышнему гораздо больше по душе русская прямота, открытость и бесшабашность. 

Фрида Лурье относилась к английскому языку с чрезмерной серьёзностью и поплатилась за это. Коварный английский язык был настолько непостижим в своей лингвистической многосложности и так фантастически огромен, что высушил все мозги прекрасной переводчицы, лишив её всякого воображения и способности что-то приукрашивать. Она говорила правду и только правду. Я это говорю к тому, что в этом рассказе нет ни грана вымысла. Если бы эту историю рассказывал я, то при моей природной склонности к фантазии и преувеличению читатель получил бы роскошный пирог впечатлений. А в данном случае ему придётся довольствоваться сухой корочкой некоторых фактов из рядовой поездки двух русских писателей в Америку. И чтобы завершить своё коротенькое эссе по некоторым странностям английского языка, я хочу предупредить мужчин, склонных к любовным приключениям: никогда не пытайтесь обольстить женщину-переводчицу. Вы будете разочарованы. Она ни при каких обстоятельствах не изменит своему идолу – английскому языку. Даже во время близости она будет подбирать русский синоним к одному из английских слов.
Однако вернёмся к главному герою нашего рассказа. Михаил Луконин — знаменитый поэт военного поколения и мой старший коллега по работе в секретариате Союза писателей СССР в благословенные брежневские времена. Он родился в маленьком рыбачьем посёлке, приютившемся в низовьях Волги. Лучшие годы своей молодости будущий поэт провёл на пристанях Астрахани, разгружая баржи, приходившие в астраханский порт с севера России с самыми различными грузами.
Позднее Луконин рассказывал мне, что за час погрузки работяги получали в среднем по пятьдесят копеек. Закончив погрузку баржи, грузчики ложились вповалку прямо на пристани под дощатый навес и спали в ожидании новой работы, повесив на большой палец ноги бирку с обозначением цены за разгрузку баржи. Особым спросом пользовались мужики, обладавшие громадной физической силой. На ноге этих силачей, спавших под навесом, висела бирка с надписью: «Меньше рубля не будить».
Волжская закваска, настоянная на горячих ветрах астраханской вольницы, где больше всего ценились прямота человека и чувство собственного достоинства, сформировала характер Луконина — истинного волжанина, бесстрашного бойца за справедливость, потомка бесшабашных приволжских казаков. Он никогда не боялся сказать правду высокому начальству и при случае умел отстоять её, пуская в ход свои пудовые кулаки. Перед самой войной он перебрался в Москву и, не имея никакого образования, трудился на арене цирка, бросая вверх тяжёлые гири и ловя их не руками, а подставляя под них собственную шею, что вызывало восторг публики.
Неожиданно его настигла большая любовь, которая оказалась неразделённой. В припадке отчаяния он написал даме своего сердца стихи, которые по чистой случайности были напечатаны. Узнав, что за стихи дают деньги, он, как рачительный хозяин, резко изменил легкомысленное отношение к своему таланту и решил стать поэтом. Однако война перечеркнула его честолюбивые планы.
Война не только закалила его, но и придала его поэзии силу высокой гражданственности. В 1943 году, в разгар войны, всю страну облетели знаменитые строки стихотворения Михаила Луконина, обеспокоенного тем, что война ожесточает человека и выжигает в нём сострадание и милосердие: «Уж лучше вернуться с пустым рукавом, чем с пустою душой…». Так он стал профессиональным поэтом.
Но вернёмся к американской поездке, которая пришлась как раз на Новый, 1982 год. Праздничный вечерний Нью-Йорк встретил двух русских поэтов морем огней. Их разместили в одном из престижных отелей, в прекрасном номере, напичканном всякой аппаратурой, назначение которой было не ясно представителям другой цивилизации. Русские поэты были поражены маниакальным стремлением американцев максимально усложнять самые простые вещи.
Вскоре в номере появились два джентльмена в одинаковых серых костюмах и одинакового покроя шляпах. Это были служащие советского посольства в Нью-Йорке, которые строго предупредили: из отеля после одиннадцати вечера не выходить, так как в это позднее время в городе мародёрствуют гангстеры и, угрожая пистолетом, отбирают кошельки у незадачливых американцев.
Луконин, который в юности разгружал баржи на волжских пристанях и лучшие свои годы провёл в ночных кабаках Астрахани, где поножовщина была самым обычным способом разрешения профессиональных споров среди рыбарей, горел желанием познакомиться с лучшими представителями подпольного бизнеса в Америке.
— Если меня не убили ни в ночных кабаках Астрахани, — сказал он, — ни на полях Великой Отечественной, Бог не допустит, чтобы я погиб от рук примитивных американских гангстеров.
Он решил прогуляться по ночному Нью-Йорку и предложил своим коллегам присоединиться к нему. Сергей Наровчатов, отличавшийся большой осторожностью, не захотел рисковать.
Фрида почему-то поверила смелому волжанину, за плечами которого была Вторая мировая война и ночные кабаки Астрахани. Она сказала, что идёт гулять по ночному Нью-Йорку с истинным джентльменом, который не позволит каким-то грубым гангстерам прикоснуться к женщине, обладающей самым передовым коммунистическим мировоззрением. При этом она даже кокетливо передёрнула плечиком, словно демонстрируя своё презрение к американским мафиози, зарабатывающим свой хлеб столь рискованным способом. За свои многочисленные командировки по разным странам в составе писательских делегаций в качестве переводчицы она ни разу не встречалась с живыми гангстерами, которых видела только в кино, и теперь жаждала визуализировать свои киношные впечатления.
Еще в самолёте Луконин сделал смелую попытку изучить английский язык. Он попросил Фриду назвать ему три самых употребляемых слова на английском языке. Фрида, подумав, назвала три заветные слова: рашен, мани, сори. Луконин весь полёт изнурял свой мозг, пытаясь запомнить эту словесную триаду. Он очень любил повторять цитату из дневников Достоевского: «Русскому человеку этнически не свойственно запоминание чужих языков по причине беспредельности пространств русского государства и неисчерпаемости богатств русской земли. Три нации не знают чужих языков – персы, китайцы и русские».
Из немецкого языка Луконин помнил только два выражения: «хенде хох» и «Гитлер капут». Кстати, опыт минувшей войны показал, что этих двух выражений ему вполне хватило для того, чтобы объясняться с немцами на их родном языке. Вот почему он был абсолютно уверен, что три английских слова, которые он выучил в самолёте, полностью исчерпывают всё многообразие американского образа жизни.
Когда два авантюриста вышли из отеля, чтобы познакомиться с ночной жизнью Нью-Йорка, их поразило безлюдье городских улиц. Но они продолжали своё путешествие, надеясь на милость Бога и мифическое русское «авось». А потом случилось то, что должно было случиться. На одной из пустынных улиц города из чёрного чрева высокой арки вышел громадный негр, в лапах которого шестизарядный кольт, матово поблёскивающий в лучах луны, казался детской игрушкой. Он приблизился к советскому поэту, приставил пистолет к его широкой груди и произнёс первое уже известное Луконину слово: «Мани!».
Бедная Фрида вместо того, чтобы блеснуть знанием английского языка, пискнула: «Ой! – и грохнулась на землю. Луконин, не обращая ни малейшего внимания на громилу, склонился над бесчувственным телом талантливой переводчицы, снял свою шляпу и подложил бедняжке под голову, чтобы ей было не слишком скучно лежать на гостеприимной американской земле. Потом встал в свой полный рост, почти достав головой до ременной пряжки на брюках чёрного гиганта, и заорал на стоящую перед ним чёрную скалу во всю мощь своего голоса, перемежая каждое слово благородным русским матом:
— Слушай меня, чёрная образина! Я — русский солдат. Я защищал Сталинград. Я брал Берлин. Мы, русские, истекали кровью, когда вы, американцы, давились виски, посылая нам по ленд-лизу гнилой яичный порошок в обмен на нашу кровь. Я не боялся фашистов, а тебя, смоляное утрёпище, я видал в гробу в дешёвых белых тапках. Понял?!
Ярость Луконина была столь велика, что гангстер опешил. Потом его что-то осенило. Слова «Сталинград» и «Берлин» вызвали в его памяти давно забытые детские ассоциации. Он опустил пистолет, широко улыбнулся и радостно произнёс второе слово, которое также было известно Луконину:
— Рашен!
Гангстер сунул пистолет в кармана чёрного плаща и, явно смущаясь, словно провинившийся мальчишка, произнёс третье слово, исчерпав таким образом весь запас английских слов из арсенала русского поэта:
— Сори!
Чёрный гигант улыбнулся и протянул Луконину свою громадную клешню в знак примирения. Бывший циркач-гиревик сжал чёрную лапу с такой силой, что славный потомок африканских рабов охнул и замотал в воздухе ладонью, стараясь унять возникшую боль. Он смотрел на русского с явным обожанием, в его чёрных глазах светилось восхищение. Слово «рашен» наполнилось для него совершенно новым смыслом. Потом гангстер нагнулся над распростёртым телом лучшей переводчицы английского языка и произнёс тихим проникновенным голосом:
— Сори, рашен миссис.
Услышав родную речь, Фрида радостно открыла глаза, но, увидев перед собой образ живого дьявола, сошедшего с церковной фрески под названием «ад», она снова закрыла свои прекрасные очи и приготовилась к смерти.
Посчитав, что обряд извинения завершён, гангстер развернулся и быстрым шагом пошёл прочь, опасаясь то ли свирепого вида русского мужика, то ли крупного международного скандала. А Луконин и Фрида благоразумно вернулись в свой отель, чтобы никогда больше не искушать эту непредсказуемую особу — свою судьбу.
Вот так благополучно, в стиле рождественской сказки закончилось новогоднее приключение русского поэта Луконина в Америке. Встреча с чернокожим гангстером еще раз убедила его том, что знание трёх слов на английском языке вполне достаточно, чтобы решить самые опасные конфликты в загнивающей Америке. Всё дело, решил он, в эмоциональной окраске произносимых английских слов.
Перед самой поездкой в Америку я просил Луконина черкнуть пару строк о своих первых впечатлениях. Так сказать, для истории. Мой старший товарищ не забыл своего обещания. Примерно через неделю я получил конверт с американскими марками. В конверте было коротенькое письмецо и открытка с изображением висячего моста через Гудзон. Луконин писал:
«Запомни, мой дорогой друг, нет на земле места прекрасней, чем Россия. Это чувство испытываешь особенно остро, когда находишься за границей. Америка, конечно, впечатляет. Небоскрёбы, нависающие над головой. Длиннющие улицы, продуваемые ветром. Помпезные здания, поражающие воображение. Очень много громадных открытых пространств. Но нет уюта тихих московских улиц, и я нигде не нашёл маленького заветного местечка, куда могла бы причалить тоскующая русская душа.
Американцы пьют только виски. Русская водка стоит здесь очень дорого. Для американцев это — иностранный продукт. Денег у нас нет. Всё потратили на подарки. Ходим трезвые и злые. Организм недоумевает, почему мы лишили его привычной русской дозы – два стакана водки за один присест. Представляешь, сколько придётся пить, чтобы наверстать упущенное.
Передай всем нашим товарищам мои поздравления с Новым годом. Как говорят моряки, крепко жму «краба». До встречи в Москве. Из Америки с любовью – Михаил Луконин».
Вот такая история.