Екатеринбургский расстрел: палачи и жертвы

Девяносто лет назад в Екатеринбурге свершилась кровавая драма: в ночь с 16 на 17 июля местными чекистами были расстреляны бывший российский император Николай II, его жена Александра Фёдоровна, дочери Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и малолетний сын Алексей, а также несколько человек из окружения царской семьи. Многие годы тема расправы над Романовыми находилась под завесой секретности. Партийные власти испытывали болезненную «аллергию» к этой теме. В 1975 году дом инженера Н. Ипатьева, где произошло кровопролитие, был снесён, чтобы «не давать поводов», как было сказано в директивном распоряжении, «для пропагандистских кампаний, инспирируемых вокруг царской семьи». 

«Революция - это расстрелы»

Наблюдавшийся до начала 90-х годов недостаток точных сведений о гибели царской семьи порождал различные догадки, версии, легенды, мифы. С открытием доступа к архивным материалам на страницах периодики вспыхнула полемика, касавшаяся как деталей, так и общей оценки екатеринбургской казни. К нынешним временам стараниями историков восстановлены и внешняя канва, и скрытые мотивы той драмы.

Убийство Николая Романова, а тем более его детей, ни с каких позиций не поддаётся оправданию. Рассуждать о казни Романовых с точки зрения некой «чистой» политики, нейтральной по отношению к морали, не получается. Да и существует ли подобная политика вообще?

В 1918 году поведение большевистских верхов диктовалось их фанатичной убеждённостью в собственной «планетарной миссии» и как следствие презрением к нравственным законам. Будучи талмудистами и начётчиками от марксизма, Ленин, Троцкий, Зиновьев и иже с ними опирались на постулат своих идейных «отцов» Маркса и Энгельса: «Мы отвергаем всякую попытку навязать нам какую бы то ни было моральную догматику в качестве вечного, окончательного, неизменного нравственного закона».

Большевистские вожди хотели, как вещал Бухарин, «железной рукой вести миллионы людей по тернистому, кровавому пути, через проволочные заграждения, под ураганным огнём врага, по голодной степи – к светлой победе всеединого человечества». В этой риторике подростковый пафос перемешан с жаждой крови. Если Бухарин и его товарищи готовы были без колебаний загнать на «тернистый, кровавый путь» миллионы людей, то могли ли они пощадить одну, отдельную семью?

Спонтанности в деле Романовых не было. Когда большевики захватили власть, перспективы этой семьи были предопределены. Ленину льстило, когда его сравнивали с Робеспьером, не жалевшим монарших голов. К тому же вождю большевиков не терпелось отомстить за своего старшего брата, казнённого после покушения на Александра III. Отречение Николая II от престола Ленин воспринял как «час расплаты», обругав Романовых «погромщиками, залившими Россию кровью евреев и революционеров», и заявив: «В России надо отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых». Бывший помощник адвоката Владимир Ульянов не спрашивал, правомерно ли казнить сотню человек без выяснения конкретной вины каждого. Он задавал иной вопрос: «Как же можно совершить революцию без расстрелов?». Для него революция являлась «делом уничтожения», а потому и означала расстрелы.

 

Заказчики и исполнители

Ленин, разумеется, сам никого не расстреливал. Занятый исключительно умственной работой, он лишь подводил «научную базу» под расстрелы, разрабатывал теоретический заказ. Выполняли этот заказ те, кого называли «практиками». Им приходилось выполнять самые грязные функции, брать на себя роль подонков. Это относилось и к исполнителям екатеринбургской «акции», своим позорным поведением многократно усилившим её трагизм.

Так, большевистский активист Дидковский, конвоировавший семью Николая II из Тобольска в Екатеринбург, постоянно вымогал деньги у Романовых и их прислуги. Помощник коменданта Ипатьевского дома Мошкин отобрал у больного Алексея золотую цепочку. Комендант Авдеев перед тем как войти к бывшим царственным особам для «смелости» вливал в себя порядочную дозу водки. Спиртное придавало ему искомую «смелость»: он начинал паясничать и хватать руками пищу из тарелок Романовых. Не смогла обойтись без водки и «расстрельная команда». Пьяный Ермаков ворвался в помещение с тремя пистолетами и со штыком, которым он после стрельбы «докалывал» ещё живых детей.

Возглавлявшие проведение «акции» Шая Голощёкин и Яков Юровский по указанию своего начальника Свердлова распространяли на Урале газеты и листовки с дезинформацией о том, что убит был только Николай II, а его жена и дети будто бы были «переправлены в надёжное место».

Помощник Голощёкина Сафаров через неделю после казни изощрялся в словоблудии на страницах газеты «Уральский рабочий»: «Воля революции была исполнена, хотя при этом и были нарушены многие формальные стороны судопроизводства. Рабоче-крестьянская власть проявила крайний демократизм: не сделала исключения и расстреляла царя наравне с обыкновенным разбойником».

Излишне обсуждать моральную сторону екатеринбургской «акции». Её часто называют «цареубийством». Это не совсем так – Николай Романов уже не был царём, являясь после своего отречения обычным гражданином. Вся низость происшедшего была связана с уничтожением детей, с детоубийством. О какой «светлой победе всеединого человечества» могли суесловить красные комиссары, истребляя детей?

Подготовка убийства была возложена на уральских функционеров, но при этом жёстко контролировалась из Москвы. Наутро после казни Голощёкин и Юровский отправили телеграмму в Кремль: «Москва Кремль Секретарю Совнаркома Горбунову обратной проверкой. Передайте Свердлову что всё семейство постигла та же участь что и главу. Оффициально семья погибнет при евакуации» (Орфография оригинала.). Сия телеграмма – неоспоримое доказательство того, что санкцию на убийство дал Свердлов, став его заказчиком и организатором. На другой день после казни Свердлов на заседании ВЦИКа оправдал это убийство. По его настоянию была принята резолюция: «Президиум ВЦИК признаёт решение Уралоблсовета правильным».

О ключевой роли Свердлова в расправе над семьёй Романовых поведал Троцкий: «Я спросил мимоходом: «Да, а где царь?». «Кончено, – ответил он, – расстрелян». «А семья где?». «И семья с ним». «Все?» – спросил я, по-видимому, с оттенком удивления. – «Все! – ответил Свердлов, – а что?». «А кто решал?» – спросил я. «Мы здесь решали…»

Не все из тех, кого Свердлов, Голощёкин и Юровский хотели втянуть в карательную «акцию», согласились в ней участвовать. Как писал в своих воспоминаниях Юровский, «двое отказались стрелять в девиц – не выдержали характера». Чекисты, понятно, не простили «дезертиров».

Из причастных к казни не все чувствовали себя «героями». Водитель С.И. Люханов, по приказу екатеринбургской ЧК перевозивший тела убитых из Ипатьевского дома, позднее отказался от персональной пенсии в отличие от Авдеева, Ермакова, Медведева-Кудрина, Кабанова, такую пенсию себе выхлопотавших. Свои жизни эти «бойцы революции» закончили безбедно.

Но не ко всем из тех, кто пролил кровь в «доме особого назначения», судьба была благосклонной. Раскрутив в 1918 году мясорубку террора, многие из палачей в неё же и угодили. По словам Нового Завета, «конец их был по делам их» (2 Кор. 11.14—15). Голощёкин, Белобородов, Сафаров, Дидковский были расстреляны в 30-е годы, в пору разгрома Сталиным троцкизма. Юровского от подобной участи избавила только смерть на больничной койке.

Троцкому, в годы «красного террора» не устававшему повторять, что «всякая власть есть насилие, а не соглашение», из эмиграции было крайне обидно наблюдать за сталинскими «чистками». Лев Давидович писал: «Революция – дело серьёзное. Расстрелов никто из нас не пугается... Но надо знать, кого, по какой главе расстреливать. Когда мы расстреливали, то твёрдо знали, по какой главе». Логика Троцкого до неприличия банальна: дескать, «мы расстреливали правильно, а нас расстреливают неправильно».

 

Николай II: исторические уроки

«Правильно» или «неправильно» расстреливал троцкистов Сталин – это отдельная тема. Если говорить о царе Николае II, то при нём большевиков не расстреливали. Не потому, что расстрелов вовсе не было: в 1907—1909 годах военными судами к ним были приговорены 3796 человек, обвинённых в терроризме (а число жертв экстремистского насилия тогда превысило 20 тысяч). Террор разжигали эсеры и анархисты. У большевиков преобладала другая тактика. Полиция ими, конечно, тоже занималась. Их брали под административный надзор, арестовывали, отправляли в сибирскую ссылку. Но не расстреливали.

А вот когда бывший царь попал в руки большевиков, то ссылкой в Сибирь он не отделался. Большевистские вожди подавали дело так, что его расстрел стал ответом на «зверства царских опричников». Апеллируя к событиям на Ходынском поле в 1896 году и на Дворцовой площади 9 января 1905 года, они приписали Николаю Романову прозвище Кровавый.

Но Николай Александрович не был кровожадным человеком. Ходынская давка произошла из-за нераспорядительности организаторов его коронации, сам же он никак не был заинтересован в её срыве. Не было заинтересованности у него и в разгоне демонстрации, шедшей 9 января 1905 года к Зимнему дворцу с верноподданническими лозунгами. Но он, не зная толком, как вести себя с демонстрантами, не стал с ними встречаться, оставшись в Царском Селе, а «разбирательство» с ними доверил своим дядьям – великим князьям. Те с мирным крестным ходом «разобрались» так, что после этого страна содрогнулась от революционного взрыва.

Бедой царя была не кровожадность, а недостаток ясности, чёткости и определённости в подходах к государственной политике. Ему, слишком занятому внутрисемейными проблемами, не доставало энергии и воли, чтобы полноценно контролировать как ситуацию в стране, так и ход международных дел. То, что красит отца семейства, далеко не всегда подходит правителю огромной державы.

В правительстве Николая II друг другу противостояли консерваторы и либералы. Царь постоянно колебался, испытывал психологическое давление с разных сторон, опаздывал с принятием важных решений. Его слова и поступки часто расходились между собой. Так, в конце 1904 года он заявил: «Я никогда не соглашусь на представительный образ правления, ибо считаю его вредным для вверенного мне Богом народа». Прошло несколько месяцев, и он подписал манифест об учреждении Государственной думы. Обратный пример: в начале 1905 года царь согласился с идеей созыва Всероссийского Церковного Собора, а через пару месяцев отбросил её, ограничившись созданием недееспособного «предсоборного присутствия».

С началом мировой войны Николай II отказался от полномочий Верховного главнокомандующего, предписанных ему законодательством. Через год он всё-таки принял их, но нужного эффекта это дать уже не могло. За 1916 год царь сменил четырёх глав кабинета, четырёх министров внутренних дел, трёх министров иностранных дел, трёх министров юстиции. Эта «кадровая чехарда» только подчёркивала управленческую беспомощность Николая.

Страна была недовольна своим правителем. Массовое сознание, как было всегда, чутко фиксировало все слабости верховной власти. Традиционным идеалом Руси была сильная и справедливая власть. Русский публицист Фёдор Карпов ещё в XVI веке писал: «Мы нуждаемся во власти царей, которые нас по достоинству каждого справедливо пасут, невинных защищают, вредящих и угнетающих наказывают. В государстве необходимы правда и законы для исправления бесчинных».

Николай II не вписался в старорусские каноны, по которым царю надлежало «грозным быть». Его политическая слабость явственно выразилась в отречении от престола. Есть авторы, трактующие отречение как «пощёчину царя возгордившемуся обществу». Есть и те, кто в согласии Николая отдать власть масонам усматривает «христианскую добродетель» и «искупительную жертву для спасения России». Но христианство вовсе не поощряет слабость и беспомощность, требует от людей духовной трезвости, а не экзальтированного словоблудия. В Новом Завете определённо сказано, что христиане – это люди, сильные духом, не должные «подавать ближнему случая к преткновению или соблазну» (Рим. 14.13; 15.1). Николай II не справился с «соблазнами» даже внутри династии – монархия находилась накануне краха, а его двоюродные братья бодро и весело расхаживали по Питеру с красными бантами в петлицах. Шанс для сохранения престола могло дать прямое, то есть через голову царедворцев и либеральных политиков, обращение царя к народу и армии, но Николай II не знал, как это сделать. Да, судя по всему, и не хотел, устав нести державный груз.

 

«Жертвоприношение»

Расстреляв Николая Романова, большевистские вожди заговорили о «предотвращении монархического заговора». В реальности о таких «заговорах» не могло быть и речи: Николай уже был частным лицом. Большевики же упорно продолжали видеть в нём монарха и приписывали ему все вековые «грехи» российской монархии. При этом они уклонились от суда над Николаем. Почему?

Потому что Временное правительство уже попыталось организовать судебное преследование бывшего царя, но комиссия, созданная для сбора доказательств его «антинародной деятельности», не нашла их. Один из членов комиссии, эсер, после следственных мероприятий даже сказал: «Что мне теперь делать? Я, кажется, начинаю любить царя», а главный следователь комиссии заявил: «Император чист, как кристалл».

Большевикам открытый и гласный суд над Романовым в общем-то был и не нужен. Во-первых, они объявили судебную систему «пережитком старого мира». Во-вторых, понимали, что трудно предъявить Николаю какие-то юридические претензии. Троцкий заявил с полной однозначностью: «В судебном порядке расправа над семьей была бы, конечно, невозможна. ...Казнь царской семьи нужна была, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди полная победа или полная гибель». Откровение Троцкого означает, что убийство Романовых носило ритуальный характер, было жертвоприношением на алтарь «планетарной революции».

Разумеется, казнь царской семьи не сводилась лишь к примитивному оккультному ритуалу. Ленин со Свердловым вкладывали в неё и некий практический смысл: к лету 1918 года большевики начали догадываться, что никакого заранее расписанного сценария истории нет, что «мировая революция» – блеф, что большинство населения России басни о «планетарном коммунизме» добровольно не примет. Из этого вытекало, что нужно или признать ошибку и отдать власть, или отбросить «игры» в добровольность. Большевистские вожди выбрали второе: бессудной расправой над Романовыми, как и над тысячами других людей, они стремились вогнать население в шок, создать атмосферу страха, парализовать любой намёк на сопротивление новой власти.

 

В «царских узах»

Можно было бы предположить, что большевики мстили бывшему царю за испытания, выпавшие революционерам в тюрьмах и ссылках. Но подобное предположение не стыкуется с реальной практикой. В этом легко убедиться, полистав мемуары, изданные в советское время. Возьмём для примера те, что посвящены Свердлову, организатору убийства Романовых. В этих мемуарах немало места отводится пребыванию Свердлова в «царских узах».

Не сломили ли эти «узы» революционный дух Свердлова, не подорвали ли его здоровье? Нет, не сломили и не подорвали. Один из сокамерников Свердлова так описывал быт в «царском застенке»: «В камерах политических заключенных была своя «конституция» – распорядок дня, принятый администрацией по предложению заключённых. Целый день камеры нашего коридора были открыты, и заключённые могли свободно ходить из камеры в камеру, заниматься играми, петь песни, слушать доклады, вести диспуты. …В первый же вечер нам пришлось принять участие в игре в чехарду».

Другой мемуарист писал: «В Екатеринбурге Свердлов отбыл наказание при сравнительно благоприятных условиях, использовав в максимальной степени свой отдых. Сидение в тюрьме он использовал для дальнейшего пополнения своих знаний и для занятий французским и немецким языками». Ему вторил ещё один автор воспоминаний: «В тюрьму доставлялось много нужной нам литературы, и все мы, не теряя времени, с жадностью поглощали её. Яков Михайлович отдохнул в царском застенке, он, как птица, выпущенная из клетки, на другой же день летел в передовые ряды партии». Прочитав эти свидетельства, трудно не задаться вопросом: что же здесь описано – тюрьма или дом отдыха?

Свердлову пришлось побывать и в ссылке. Обобщив свои наблюдения, он в 1916 году написал трактат «Массовая ссылка», выполненный в жанре исследования. Из трактата следует, что «ссыльные свободно передвигались в районе ссылки, свободно занимались охотой, имея при себе и ружья»; что царская администрация селила их так, чтобы они беспрепятственно общались с однопартийцами; что ссыльными «с целью сплочения на почве материальных и интеллектуальных интересов был создан ряд организаций, совершенно беспрепятственно функционировавших и в самую тяжёлую пору реакции, устраивали кооперативные лавки, пекарни, библиотеки, клубы, школы, свою медицинскую помощь, даже зубоврачебный кабинет». Сюда же Свердлов добавил «суд и расправу, производимые самими ссыльными».

Если к описаниям Свердлова добавить сведения о пребывании в царской ссылке, к примеру, Ленина, то откроется удивительная картина. Из изданного в 1928 году сборника «Документы и материалы, относящиеся к периоду ссылки Ленина», следует, что ссыльные селились в хороших домах, получали от казны каждый месяц по одному барану и немалую сумму денег, занимались самообразованием, получали письма и посылки, иногда даже имели прислугу. Сдаётся, что «царские сатрапы», с трогательной заботой обустраивавшие ссыльных революционеров, своими руками готовили себе погибель.

Став идеологом «красного террора», Свердлов быстро отрёкся от своего исследования о дореволюционной ссылке, нагнав страху по поводу царского режима: «Когда царские палачи хотели без суда казнить рабочих вождей России, они приказывали инсценировать расстрелы при попытке бежать или мнимый суд Линча толпой наёмников». Привести примеры он посчитал излишним: жанр «исследования» был для него уже не актуален. В период «военного коммунизма» Свердлов и его коллеги не предусматривали в тюрьмах «занятий французским и немецким языками», сгоняя туда людей в качестве заложников и приговаривая их к расстрелу лишь по факту «неправильного» социального происхождения.

 

Свердлов: штрихи к портрету

Свердлов, который арестовывался царской полицией 14 раз, отнюдь не был «безвинной жертвой произвола». Уже в отрочестве он стал известен в Нижнем Новгороде как «Яшка-хулиган». Позднее его брат в справке для словаря Гранат выделил у юного Яши «склонность к самым головоломным шалостям». Эти «шалости» так допекли педагогов гимназии, где тот учился, что его исключили уже после пятого класса.

К восемнадцати годам Яков стал известен в сормовских подворотнях под кличкой Малыш. Кличка указывала на его карликовый рост, который ничуть не мешал радикальной воинственности Якова. Он был арестован по подозрению в убийстве некоего портного Пятницкого. Доказать участие Малыша в этом убийстве не удалось, и его выпустили под надзор полиции. Яков перешёл на нелегальное положение и получил доступ к большевистской партийной кассе, стал курсировать по разным городам, призывая рабочих, студентов и даже приказчиков «взяться за оружие». Тема оружия интересовала Малыша не только как оратора. На Урале он организовывал боевые группы, задача которых сводилась к обеспечению денежных поступлений на партийные нужды, в том числе и на закупку оружия.

В апреле 1917 года Свердлов объявился в Питере, где быстро нашёл общий язык с Троцким и Зиновьевым, был представлен Ленину, понравившись ему непримиримым отношением к политическим противникам. Наведя нужные контакты, Свердлов занял заметное положение в большевистской партии. В октябре 1917 года он председательствовал на заседании ЦК, где принималось решение о вооружённом перевороте. После переворота Яков Михайлович стал председателем Всероссийского центрального исполкома Советов. Он сделался носителем реальной власти, открывшей перед ним огромные возможности.

Их Свердлов использовал для установления в стране террористической диктатуры. В первую очередь он потребовал ввести «трудовые карточки» для населения, рассматривая их не только как метод внедрения коммунистического строя, но и как «решительную меру в борьбе с саботажем». Граждан страны Свердлов сделал заложниками голода: все нелояльные к большевистской власти приговаривались к лишению продовольственного пайка.

Другой заботой председателя ВЦИКа стало установление однопартийной монополии. Когда было созвано Учредительное собрание, открыть его должен был старейший из присутствовавших депутатов. Им оказался эсер Швецов. О том, почему собрание открыл не он, выразительно рассказал соратник Свердлова Раскольников: «Лишь только на трибуне появилась осанистая фигура Швецова, мы, члены большевистской фракции, организовали обструкцию. Кто-то из наших схватил Швецова за рукав, собираясь стащить его с трибуны. В течение нескольких минут мы своим шумом буквально заглушили голос Швецова... Товарищ Свердлов отобрал у Швецова звонок и с властной уверенностью отодвинул его в сторону». Так Свердлов «делал историю».

В своей речи на «открытии» Учредительного собрания он заявил: «Мы не сомневаемся, что искры нашего пожара разлетятся по всему миру», и от имени своей партии, имевшей в собрании лишь четверть мест, потребовал от депутатского большинства признать «курс на всемирную пролетарскую революцию». Оно отказалось это сделать, тогда Учредительное собрание было разогнано. «Чёрный дьявол», как называли Свердлова эсеры, заявил: «Существование такого учреждения создаёт угрозу гибели солдат и рабочих России». Чем Учредительное собрание угрожало солдатам и рабочим, участвовавшим в выборах депутатов наравне с другим населением, Свердлов не объяснил. Дело было в том, что большевики не собирались ни с кем делиться властью. Уже к осени 1918 года стараниями председателя ВЦИКа «чистка Советов от небольшевистских элементов» была закончена.

Свердлов призвал к террору в отношении всех, кто считал мировую революцию «делом пустым и ненужным». Это он создал ВЧК – главный инструмент «красного террора», обрушившегося на все российские сословия. Особенно пострадало казачество. Директиву о «расказачивании» подписал опять же Свердлов: «Необходимо признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путём поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость недопустимы». По казачьим станицам прокатилась кровавая волна массовых казней.

Стремясь развязать гражданскую войну в России, Свердлов убеждал однопартийцев, что она приобретёт нужный размах лишь тогда, когда охватит российское крестьянство, составлявшее большинство населения. В мае 1918 года на заседании ВЦИКа он заявил: «Только если мы сможем расколоть деревню на два непримиримо враждебных лагеря, если сможем разжечь там гражданскую войну, мы сможем сказать, что и по отношению к деревне делаем то, что смогли сделать для города».

Жизненный финал Свердлова был бесславным. В марте 1919 года, возвращаясь в Москву из Украины, он на станции Орёл выступил на митинге. В архивной пыли не сохранились данные о том, что прозвучало из басовитых уст Свердлова, но, видимо, прозвучавшее не понравилось слушавшим его рабочим. Племянница Свердлова Ида Авербах-Ягода впоследствии пооткровенничала: «Дядя Яша помер не совсем натуральной смертью – на митинге в железнодорожных мастерских в Орле его довольно сильно побили товарищи рабочие». Последствий побоев один из «пролетарских вождей» не пережил.

Если бы, допустим, Свердлов выжил, то Сталин в его лице имел бы более серьёзного соперника, чем Троцкий, Зиновьев и Бухарин, вместе взятые. Яшка-хулиган, «не испорченный» интеллигентностью, не стал бы вступать в политическую дискуссию с оппонентом. Бесполезно гадать, кто победил бы в столкновении Сталина со Свердловым. Ясно одно: оно было бы неминуемым, останься Свердлов жить. Эти два человека не терпели друг друга ещё со времён туруханской ссылки, где между ними произошёл острый конфликт.

Показателем отношения Сталина к Свердлову может служить судьба родственников того. Брат Свердлова Вениамин, племянник Леопольд Авербах, муж племянницы Генрих Ягода не пережили сталинских «чисток». Орловские рабочие, поставившие точку в карьере «Чёрного дьявола», лишь опередили Сталина, тем самым облегчив ему «прощание» с «ленинской гвардией» во второй половине 30-х годов.

Сергей РЫБАКОВ