Дорога домой

На долю Александра Жукова выпали тяжелые испытания. Он перенёс все — это было чудом, — и домой вернулся героем. Как настоящий русский солдат. Хотя мог вернуться в «деревянном бушлате».

В армейской авиации всегда была очень неплохо поставлена спа-сательная служба — работала она четко, эффективно, выручила многих попавших в беду летчиков. Одним из лучших спасателей по праву считался и считается ныне Александр Петрович Жуков.
  Жуков — человек очень организованный, мобильный, — собраться в любую, даже очень дальнюю дорогу ему хватит двух минут, — готовый ради спасения летчика рисковать собой и, если надо, даже погибнуть, но летчика спасти. Он — отличный спортсмен, мастер спорта международного класса, выпускник Московского авиационного института.
  По происхождению Жуков — из орловских, дед его, Иван, ушел на войну вскоре после объявления всеобщей мобилизации, отлично воевал, под родным городом, под Орлом, попал в окружение, в котором пережил все: холод и голод, бомбежки и артобстрелы, от голода солдаты опухали, ели все, что только было съедобно, — почки на деревьях, кору, глодали копыта коней, но не сдавались и на призывы немцев сдаваться отвечали яростной стрельбой. Так они и не сдались, погибли в окружении, все погибли, в том числе и дед Жукова — славный русский солдат.
  Учился Саша Жуков в Знаменской школе-интернате. Народ в классе подобрался дружный, хотя и разномастный... Одной из любимых учительниц у ребят была Горшкова Александра Егоровна, не менее любимой и популярной фигурой был ее муж, подполковник, начальник районного отдела милиции. Вот кому хотелось подражать интернатовцам, так этому мужественному подполковнику. Много лет прошло, а Жуков помнит этого человека до сих пор...
  В штабе в Ростове-на-Дону подполковник Жуков занимал приметную должность начальника поисково-спасательной и парашютно-десантной службы округа.
  Январь 2000 года оказался для армейской авиации очень тяжелым: в одном из боев потеряли командира Егорлыкского вертолетного полка Николая Майданова, посмертно удостоенного и звания Героя России, были и другие потери. И вот новость: в горах оказалась зажатой в смертельной ловушке группа новосибирских спецназовцев. Группа эта десантировалась и попала в самый центр бандитской зимовки: на том участке находились не менее двух с половиной тысяч вооруженных до зубов бандитов.
  Спецназовцев надо было срочно спасать. На спасение группы пошел сам полковник и три вертолета: один «Ми-восьмой» и две машины сопровождения «Ми-двадцать четыре».
  На подлете к точке, откуда был прислан спецназовцами сигнал бедствия, Жуков прощупал, как у нас принято говорить, визуально местность — ему надо было определить, как и куда надо выводить людей, как это сделать лучше...
  Он выводил их целые сутки, и все-таки оторваться от противника спецназовцам не удалось. Тогда Жуков выбрал более-менее удобную площадку для эвакуации и вновь вызвал в горы вертолеты.
  Пришло звено, возглавляемое старым товарищем Жукова майором Сергеем Прокопьевым.
  «Ми-восьмой» завис над площадкой, «двадцатьчетверки» с воздуха страховали его.
  Жуков стоял внизу и помогал обессилевшим, голодным, обмороженным бойцам забираться в трюм «Ми-восьмого». Он всем помог туда забраться, только не успел сесть сам.
  Произошло это следующим образом. Кто-то из бандитов ударил по вертолету Сергея Прокопьева из гранатомета — бил, причем едва ли не в упор. По счастливой случайности граната не попала в машину — всадилась в толстую ветку раскидистого дерева и ушла в сторону. Взорвалась в камнях.
  Один раз повезло, но во второй раз уже не повезет — слишком уж громоздкая была перед стрелком цель — вертолет, и Жуков, понимая, что он даже не успеет забраться в трюм, дал команду на взлет.
  Прокопьев высунулся из кабины, прокричал отчаянно:
  — Саня, а ты?
  — Взлетай немедленно! Спасай людей! — Жуков махнул Прокопьеву рукой. — Взлетай!
  Он кричал и не слышал собственного голоса, грохот в том горном лесу стоял, как в аду.
  Прокопьев взлетел и ушел в сторону, следом за ним ушли вертолеты прикрытия.
  Разом сделалось тихо. Патронов, чтобы отбиваться, не было.
  Жуков попал в плен. Бандиты узнали, что он — офицер штаба округа, приехал из Ростова, при нем находилось служебное удостоверение, да и информацию они всегда имели очень точную, иногда вообще возникало ощущение, что в наших штабах все стены дырявые.
  Многие люди допрашивали Жукова. И «тракторист», которого сами чеченцы сравнивали со зверем, и Арби Бараев, и Хаттаб, и Ахмат Кадыров, который в ту пору был верховным муфтием Чечни и воевал на стороне Масхадова.
  Кадыров допрашивал Жукова часа полтора, закончив допрос, он сказал: «Это мужчина!» Вполне возможно, что именно эта фраза спасла Жукову жизнь — боевики начали относиться к нему с уважением, звали теперь по имени — Александр.
  Допросов, которым подвергли Жукова, было много. От него требовали, чтобы он осудил политику Путина и Казанцева — тогдашнего полпреда президента в Южном федеральном округе, — Саша этого не сделал, требовали, чтобы он отрекся от России, от веры своей и принял ислам — он не сделал и этого... Ни на одном из допросов не дрогнул, чем вызвал у боевиков еще большее уважение.
  В конце концов требование стали сводиться лишь к одному — к исламу.
  — Стань мусульманином, и мы тебя отпустим на все четыре стороны, — говорили ему боевики, и Жуков всякий раз отрицательно мотал головой. На разбитых губах у него появлялась усмешка:
  — Так высоко, мужики, я не летаю. Не могу я принять вашу веру.
  Он понимал, что его убьют. Понимал и другое: он находится между двух огней. Либо его убьют потерявшие терпение боевики — горячие, как известно, люди, либо он попадет под пули своих — при перемещении с места на место боевики старались сделать из него живую мишень. Они посылали его и на минное поле, и на линию огня, насквозь простреливаемую федералами. И то и другое было гибельно. Более того — всякий раз на него навешивали тяжелый двадцатикилограммовый рюкзак. В рюкзаке была взрывчатка.
  Одно случайное попадание пули — и рюкзак мог взлететь в воздух, а человек, на плечах которого этот рюкзак висел, — превратиться в пыль, в раскаленную воду, в огонь.
  Бриться Жукову не давали, у него отросла борода, и стал он походить на обыкновенного душмана. Собственно, это было то, что бандитам требовалось.
  Шли дни. Жукова передавали из банды в банду, на одном месте он не находился — не удавалось просто, его держали в самых разных местах.
  Однажды он пробовал уйти к своим — свои были совсем недалеко, но бойцы ОМОНа, к которым он пытался пробиться, отогнали его от собственных позиций очень плотным огнем.
  Происходили вещи, от которых хотелось заплакать. Но Жуков держался. Наконец сеть была накинута на село Комсомольское, где находилась банда с пленником. Бандиты попытались вырваться из окружения. На Жукова надели рюкзак с взрывчаткой и погнали на минное поле. Сами пошли за ним. Потом стали форсировать реку.
  Вот в реке, в ошпаривающей, как кипяток, воде, в которой плавали куски острого, режущего до крови льда, Жукову и удалось оторваться от бандитов. А по нему, находящемуся на линии огня, почти в упор бил снайпер. Наш снайпер, вот ведь как.
  Снайпер этот видел бородатого душмана, отчаянно пытавшегося вырваться из кольца окружения, и всеми силами старался остановить его.
  Жуков получил четыре ранения — в грудь, в ногу, в обе руки. Все пули, попавшие в него, были разрывные.
  И все-таки он сумел добраться до берега, обессиленный, окровавленный, выполз из воды и растянулся на обледенелых камнях.
  Только там, на берегу, разобрались, что это свой. Жуков находился без сознания — плыл по какой-то страшной черной пустоте... Неожиданно пустота разредилась, и он услышал голоса, раздающиеся где-то далеко-далеко...
  — А с этим что  будем делать? — спросил кто-то незнакомый. — В Орел будем отправлять или в Ростов?
  В Орле жила мать Жукова, на орловской земле находились и дорогие могилы деда, бабушки и отца, а в Ростове-на-Дону — госпиталь. Впрочем, не только госпиталь, но и жена с дочерью.
  Жуков открыл глаза и произнес внятно:
  — В Ростов везите!
  Оказывается, он находился уже не в Комсомольском, а совсем в другом месте, и над ним склонились два доктора в белых шапочках.
  — Почему в Ростов? — удивились доктора.
  — А вдруг я выживу, — сказал им Жуков.
  Он до последнего мгновения, до погрузки старался не потерять сознание — контролировал, чтобы его положили в тот вагон, который идет в Ростов-на-Дону.
  Уже потом он узнал, что у него несколько раз останавливалось сердце, но поскольку доктора находились рядом, то сердце запускали вновь. В бреду, в горячей одури к Саше несколько раз приходила мать, старалась поддержать его, и он не понимал, сон это был или не сон, потом она пришла к нему в последний раз, посмотрела нежно, внимательно печально и произнесла загадочную фразу:
  — Доживи за меня то, что я не дожила.
  Лишь позже Жуков понял, что означала эта фраза. Видел он ее последний раз шестого апреля, тогда Тамара Ивановна, как звали его маму, и произнесла эту фразу, а потом, когда он уже очнулся, пришел в себя окончательно, сестра его родная, Наталья Петровна, сообщила, что именно шестого апреля умерла мама.
  Вот такие иногда случаются вещи.
  Оказывается, к ней пришел один доброхот, корреспондент областной газеты и рассказал все, что произошло с ее сыном, какие муки он принял... Сердце матери не выдержало.
  Операции Жукову были сделаны наисложнейшие, долгое время Саша буквально болтался между жизнью и смертью, когда окончательно пришел в себя, то увидел, что у изголовья у него сидит командующий группировкой Трошев Геннадий Николаевич, поглядывает на полковника очень внимательно и сочувственно, а рядом с ним сидит... тут Саше пришлось здорово собраться, призвать на помощь всего себя, все свое мужество, — Ахмат Кадыров.
  Жуков — человек военный, сообразительный, понял, что Кадыров здорово засомневался в справедливости войны, что шли в Чечне, и сделал свой выбор... Жесткий и очень непростой выбор...
  Трошев задал Жукову несколько вопросов, — вопросы эти, будто свинцовые доски, возникали в красном мареве, возникали и пропадали, Саша чувствовал, что на губах у него пузырится кровь, — она вытекала изо рта, — но сознание он не теряет.
  Самое главное было сообщить Трошеву то, что он видел, что узнал, находясь в плену. Он начал называть блокпосты, на которых сидели предатели, — за сто долларов они пропускали группы боевиков без оружия, за двести — с оружием... Вот такая была такса. Все это Жуков услышал от боевиков — те считали его смертником и говорили при нем открыто, не стесняясь, ибо секреты эти не должны были куда-либо уйти. Кстати, о блокпостах тех они отзывались брезгливо. Кадыров сидел рядом с командующим и кивал головой — подтверждал слова.
  Александр Петрович Жуков выжил. Он прекрасно понимал: с армией придется проститься. Обе простреленные руки у него действовали, одна нога, левая, перебитая, не действовала. Действовала лишь одна правая нога. И со спортом придется распрощаться, хотя на счету у него было более пяти тысяч прыжков с парашютом.
  Единственное, что оставалось ему делать, — становиться на костыли. Возможность доскрестись до туалета без помощи санитаров люди в его положении считали величайшим счастьем, победой.
  Но для этого над собой надо было совершить настоящее насилие, и как минимум в день совершить два раза.
  Он это пробовал сделать — поднялся, откинул костыли в сторону и только собрался начать длинное самостоятельное путешествие в туалет, как к нему бросились сразу несколько докторов:
  — Подполковник, вы чего?
  — Да в туалет бы... Не обременяя санитаров.
  — Вы сейчас пустите всю нашу работу насмарку, подполковник... Больше так не поступайте!
  Но Жуков так поступил и во второй раз, и в третий, и в четвертый, он двигался едва-едва, преодолевал пространство буквально по сантиметру. Будто робот, который должен разминировать Вселенную.
  Он понимал, что обречен на костыли, на полуподвижное состояние, на неуклюжие движения, которые может делать только робот и, стискивая зубы, откинул костыли и, больше не прибегая к их помощи, учился заново ходить. И жить заново учился. Сделать это на костылях он не сможет.
  В полутора километрах от него, от госпиталя находился его дом, а в доме — жена, дочка. Очень ему хотелось побывать в квартире, которую он столько времени не видел, хотелось подышать родным воздухом... Следующий поход, через некоторое время, он обязательно совершит домой... Как только наберется сил.
  И вот настал день, когда он двинулся домой. Так же, естественно, без костылей. Шел долго. Пока шел, думал, что не дойдет, где-нибудь с середины дороги его заберет «Скорая помощь» и увезет обратно в госпиталь, но преодолел себя и — дошел... Дошел! Это была победа, это было чудо!
  С тех пор он начал ходить домой каждый день. Это была жестокая тренировка, часто вопреки требованиям врачей, но это был единственный путь к тому, чтобы вновь обрести себя, чтобы тело сделалось ладным и послушным, как и раньше. Это была тяжелая дорога, которую надо было пройти от начала до конца.
  Жуков все меньше и меньше становился похожим на робота, ходил все лучше и лучше. Дорога домой была отмечена множеством примет, которые мертво врезались в память — выковыринами в земле, трещинами в асфальте, кустами, живыми и умирающими, изгибами тропок, предметами, попадающимися ему на пути, поваленными заборами, детскими площадками, редкими скамейками, на которых можно перевести дух, прожаренными солнцем буграми и сырыми ложбинками. Дорога домой потом много раз снилась ему.
  Жукова продолжали держать в госпитале — всякий раз продлевали пребывание: вначале на три месяца, потом на четыре, затем на три.
  И было велико удивление заместителя начальника отделения, в котором лежал подполковник Жуков, опытнейшего врача Шачкина Владимира Михайловича, когда Саша попросил, чтобы его выписали из госпиталя.
  Шачкин жил рядом с Жуковым, в соседнем доме, они знали друг друга и раньше и не раз встречались. Шачкин в ответ на просьбу соседа отрицательно покачал головой:
  — Нет!
  Жуков взмолился:
  — Отпустите, Владимир Михайлович, а! Я каждый день буду ходить на перевязки... Обещаю!
  Шачкин вновь отрицательно качнул головой:
  — Нет... Не могу.
  И все-таки Жуков уговорил Шачкина. Двадцать девятого октября двухтысячного года — день этот Александр Жуков запомнил навсегда, — его выписали из госпиталя.
  Упорные тренировки продолжались — каждый день, превозмогая боль, усталость, онемение, ломоту в костях. Саша Жуков совершал многокилометровые походы. Без костылей. Именно в этом заключался весь фокус — в движении без костылей — день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем. В конце концов Жуков обрел прежнюю свою форму — благодаря собственной методике, изматывающим тренировкам, чутью, если хотите, и упрямству, желанию снова очутиться в строю. Многие считали это чудом, но главное чудо было впереди. Жуков решил вернуться к парашютным прыжкам — звание мастера спорта международного класса к этому обязывало.
  Подготовка к первому — после ранения — прыжку потребовала усилий буквально жесточайших, подготовки, наверное, более серьезной, чем все совершенные ранее 5192 прыжка. И вот наконец этот прыжок был совершен, первый после ранения и — 5193-й в общем послужном списке...
  Прошло еще немного времени, и врачи после тяжелейшего осмотра, — а также комиссии бывают очень и очень придирчивы, — признали Жукова годным к строевой службе. Вот это уже было настоящее чудо.
  В феврале 2001 года президент России вручил подполковнику Жукову Золотую звезду Героя.
  Ныне полковник Жуков Александр Петрович служит в Москве, является командиром группы Федерального управления авиационно-космического поиска и спасения при Министерстве обороны России, совершил уже более семи тысяч прыжков...
  Все у него наладилось, все встало на свои места. Жизнь пошла дальше.