ДОКТОР, УМЕЮЩИЙ ЛЕЧИТЬ

 

Доктор Ахмедов — один из самых опытных врачей на Аравийском полуострове, его считают своим.

Но доктор этот — из России, из Дагестана

 

Человек, которого прихватывает какая-нибудь хворь вдали от дома, чувствует обычно себя, скажем так, неуютно. Особенно если дело происходит за границей. В такой ситуации, честно говоря, иногда и кинуться бывает некуда... Если только в ближайшую аптеку за всемирно известным лекарством под названием анальгин

 

Так это было у меня в далеком Йемене, в тамошней столице Сане. Прихватила старая болячка, связанная с хроническим невезением: у меня всё время происходят какие-нибудь беды с левой ногой: — то вывих, то трещина, то перелом лодыжки, то еще какая-либо беда... Последнее, что случилось, — с оглушающей силой навалилась боль, очень острая, схожая с той, что бывает при защемлении нерва, легкомысленно именуемого седалищным. Как говорил незабвенный Аркадий Райкин: «Оказывается, и седалище имеет нервы». Увы, имеет. Еще какие! Очень даже чувствительные.

Куда идти, в какую дверь стучаться в чужом городе? А ведь без помощи врача не обойтись... Того простенького набора лекарств, который я привёз с собой из Москвы, не хватало. Боль продолжала давить. Надо было обязательно попасть ко врачу.

Тут мне сообщили весть, скажем так, ободряющую: в Йемене, оказывается, работает не менее семисот врачей из России. Точную цифру никто, к сожалению, не знает — дипломатам нашим известны только те врачи, которые работают в государственных клиниках, но ведь в стране, и особенно в Сане, большом городе, — полно клиник частных. В Сане их — 36. И в каждой клинике, почти без исключения, обязательно трудится русский врач. Иногда — несколько врачей. Среди них есть немало таких, кто в посольство вообще не заходит, — нужды в этом особой нет, значит, и заходить нечего.

Собственно, я уже признался, это был не первый приступ боли и у врачей я уже побывал. В Москве, перед отъездом. Хотел попасть к невропатологу, но это можно было сделать по записи лишь через семнадцать дней...

— А раньше попасть никак нельзя? — поинтересовался я в регистратуре поликлиники довольно наивно. Последовал пытливый взгляд — меня словно бы рентгеном просветили , я ощутил, как жалкие купюры, находящиеся в моем кошельке, буквально зашевелились, будто живые. Очевидно, результаты обследования не удовлетворили владелицу пытливого взгляда — даму, ведущую запись к невропатологам, и она ответила мне коротко, пресекая все попытки и вообще желание продолжать разговор:

— Нельзя!

— Даже с острой болью?

— Обратитесь к участковому терапевту. Она вам поможет снять острую боль.

Я пошел к участковому терапевту. Видел я ее впервые.

Мельком глянув на меня, «терапевтша» поинтересовалась:

— Какие обезболивающие лекарства вы принимаете?

Я назвал пару-тройку лекарств, которые принимал в последнее время, — диклофенак, нимулид, панадол, потом неожиданно для себя добавил:

— Анальгин!

Реакция на анальгин была ошеломляющей. «Терапевтша», вскинув на лоб очки, немедленно приподнялась на табуретке и с откровенным презрением посмотрела на меня. Голос у нее превратился в хриплый шепот:

— Выбросьте ваш анальгин в форточку, вообще зачеркните его из употребления, — отчеканила она. — Раз и навсегда! Весь мир уже три года не употребляет это лекарство. Разве вы не знаете? Анальгин ведь способен менять состав крови.

— Не знаю, — чистосердечно признался я. — Впервые об этом слышу.

— Наивный человек, — «терапевтша» усмехнулась. — А то, что, принимая анальгин, вы в течение трех часов можете умереть, тоже не знаете?

Я вздохнул:

— Тоже не знаю.

— Значит, так... Я вам сейчас выпишу первоклассное лекарство, которое не оставляет никаких следов. «Терапевтша» придвинула к себе толстый брикет заранее отпечатанных типографским способом рецептов, оторвала верхний листок, расписалась внизу. — Вот. Это лекарство разработано в фармацевтических лабораториях Швейцарии, производится в Германии. Называется... — она постучала ручкой по верхнему краю бумажного листка, где броско, вывороткой, было пропечатано название, лекарство это я все-таки не буду называть, потому что наверняка кому-то оно помогло — ведь работали над ним все-таки умные головы, а не куриные, как в нашей поликлинике, назовем его, скажем так, «дристузол». — Отныне пейте только «дристузол», а анальгин выбросьте!

Разговор происходил на восьмом этаже элитной московской клиники.

— Сейчас же отправляйтесь на первый этаж и купите себе дристузол! — потребовала «терапевтша».

Я поспешил на первый этаж, где располагалась аптека, — может, действительно рекомендованное врачом лекарство будет снимать боль лучше анальгина?

— Мне, пожалуйста, дристузол!

Упаковка у лекарства была ошеломляюще современной, лаковой, с целлофановыми блестками — от восторга мог открыть свой зубастый рот даже бегемот, цена тоже была ошеломляющей (про реакцию бегемота молчу) — 516 рублей за несколько таблеток. Без малого двадцать долларов.

Я принял одну таблетку, потом другую — очень уж нудной сделалась боль, — боль на таблетки не среагировала, вечером принял еще пару таблеток, затем еще одну — дохлый номер, боль никак не проходила. И тогда я принял запрещенный «терапевтшей» анальгин — будь что будет! Терпеть боль было невмоготу.

Минут через десять боль начала угасать.

Я вновь перешел на анальгин. Одна деталь, на которую нельзя было не обратить внимания: хваленый дристузол стоит пятьсот рублей за упаковку, разруганный анальгин — всего десятку. Чувствуете разницу?

Через пару дней, во время очередного похода в поликлинику, я сказал «терапевтше» о нулевом действии расхваленного ею лекарства, она озадаченно сморщила нос и постучала концом ручки по столу:

— Швейцарские фармакологические лаборатории разработали новое лекарство, улучшенное, более сильного действия, называется «золотой дристузол». Я вам выпишу его.

Выписала. Стоил золотой дристузол, в отличие от простого, уже около тысячи рублей.

Покупать его я, естественно, не стал, решил, что буду пользоваться обычным анальгином...

Багаудин Абдулгаджиевич Ахмедов — доктор, который приехал в Йемен из Дагестана, — хотя прописан в Москве, всё равно считает себя дагестанцем, потому что родина есть родина, она у человека одна, и менять ее, как перчатки, для мужчины негоже. Приехал сюда Ахмедов четырнадцать лет назад и вместе с Йеменом пережил и горькие минуты, и минуты сладкие — все, словом, и жизнь свою считает неотъемлемой от жизни этой страны.

Вот к нему-то я и попал на прием жарким июльским вечером в госпиталь Абдулькадера аль-Мутавакеля.

Перед дверью доктора Багаудина стояла внушительная очередь, человек пятнадцать, наверное, но двигалась очередь эта быстро, доктору помогала сестра, очень похожая на палестинку с открытым лицом, что для Саны необычно: лицо женщин здесь бывает обычно закрытым одеждой, открыты только глаза.

Через десять минут я уже был принят доктором — так скоро шла очередь.

 — Надо бы снимочек позвоночника сделать, — сказал мне доктор Багаудин. Вдруг где-нибудь межпозвонковые диски сработались, вдруг грыжа, вдруг защемление нерва — все может быть! — и отправил меня на компьютерный томограф, который врачи ласково зовут «Катэ», как любимую женщину.

Меня засунули в томограф, как в некую бочку, и один за другим перещелкали на фотоплёнку все позвонки. Оператор «бочки», улыбчивый йеменец, немного говорящий по-русски, лишь спросил, как меня зовут, — и всё: никаких рекомендаций, как себя вести, что есть перед процедурой и чего не есть, вообще никаких направлений, бумажек, очередей и клизм, ничего, в общем, — и имя моё он спросил лишь для того, чтобы не перепутать мой томографический снимок со снимком какого-нибудь местного пациента, и только.

Прошло еще минут семь, и доктор Багаудин уже решал мою судьбу — есть у меня защемление нерва или нет, — через десять минут он выписал лекарства (не фальшивые, а настоящие, не оставляющие человека без штанов, и вполне приемлемые по цене), через пятнадцать минут я сидел в машине, отправляясь в отель, через полчаса принял пару прописаннных доктором продолговатых разноцветных таблеток (одна таблетка — снадобье, вторая — витамин), и ночь прошла у меня спокойно, без боли, с добрыми снами.

А общее улучшение началось буквально на второй день. Без всяких дристузолов, тем более золотых.

Ну почему в маленьком бедном Йемене действенная медицинская помощь на бытовом — не олигархическом — уровне возможна, а в большой богатой России нет? Ну почему в Сане средневековые постройки начинены врачебным оборудованием, на котором стоит штамп двадцать первого века. а в Москве новейшие больничные здания полны средневековых механизмов, работающих едва ли не на веревочном приводе, а восемьдесят процентов всех лекарств в аптеках на проверку оказываются обычной содой, от которой минимум, что можно вылечить, — незначительный запор? В общем, сплошной дристузол. Что, дальше так и будет? Почему у нас врачи вначале заглядывают в карман к клиенту и лишь потом ведут разговор о болезни, а в Сане врачи действуют наоборот? Почему у нас врачи выписывают очень дорогие и чаще всего липовые лекарства, как это было в случае со мною и за каждую таблетку кладут себе в карман неплохие отстежки?

Эти пресловутые «почему» нарастают, катятся с горы как снежный ком и скоро совсем раздавят бедное отечественное здравоохранение.

А врачи у нас в России хорошие, они по всему миру раскиданы, работают с полной отдачей — тем и славятся: везде о них говорят добрые слова... Похоже, у нас в стране врачи остались другие: либо ровесники доктора Чехова, которые в силу возраста уже не могут никуда выехать, либо те, кто открыто торгует дристузолом.

Госпитали в Йемене существуют двух типов: есть государственные и есть частные. Если в государственных приём больных проводится бесплатно, то в частных он отнюдь, никого не разорит, — за приём берут от двух до пяти долларов. Госпитали, и частные, и государственные, соревнуются друг с другом. Операции — платные. Несложный аппендицит обходится, например, в сто пятьдесят долларов, максимум в двести — это в том случае, если произойдет осложнение: перелом бедра — в четыреста. У нас в Москве за такие «смешные» деньги максимум, что могут сделать, — накапать валерьянки, чтобы клиент не стонал, знакомясь с прейскурантом медицинских услуг.

Один мой знакомый, Юрий Комаров, хорошо знающий врачебный «бизнес» в Москве, сказал:

— Умереть ныне не страшно, страшно болеть.

В этих горьких словах сокрыт нынешний день в России, сокрыта правда.

А вот в Йемене никто так, как сказал Комаров, не говорит, там этого нет.

Жена у Багаудина Гюльжаган — тоже врач, терапевт, работала в Сане вместе с мужем, но, когда старшая дочка Камила окончила посольскую школу, жене пришлось уехать вместе с дочкой в Москву — Камиле надо было учиться.

Следом повзрослела, выросла — родители даже не заметили, как — и младшая дочь, Карина.

Ныне Камила уже окончила юридическую академию, младшая еще учится. Обе в совершенстве владеют английским и французскими языками, так что нормальная независимая жизнь на европейском уровне им обеспечена и за будущее их Багаудин не опасается.

Человек он в Сане очень популярный.

Почти каждый день его кто-нибудь останавливает на улице:

— Доктор, ты меня помнишь?

— Нет!

— Я у тебя лечился!

В Сане живут и работают в основном русские и украинские врачи, а вот белорусских, например, нет; это означает одно — живут врачи в Белоруссии хорошо. Те, кто живет плохо, свой дом покидают, как Багаудин. Кстати, Багаудин пригласил работать к себе в госпиталь несколько своих земляков, в частности очень опытного реаниматора-махачкалинца Джалила Джабарова, хирурга Ахмеда Магдилова, мог перетянуть еще, поскольку дома врачи нищенствуют…

А оправится родина, встанет на ноги — можно будет вернуться. Родина есть родина, она у человека, как и мать, одна.

Снятся Багаудину Ахмедову в жарком Йемене суровые горы, снежные шапки на вершинах, снится мать, которая живет у него в Махачкале и не хочет оттуда уезжать, — раз всё это снится, значит, Багаудин начинает тосковать по дому, по родным людям, по местам детства. Значит, надо готовиться к отпуску.

 

                                                                                                                                                                                                                                                                                                               Валерий ПОВОЛЯЕВ,ЙЕМЕН, САНА.