АЛЕКСЕЙ ВАРЛАМОВ: "ГЕРОЕВ СВОИХ НАДО ЛЮБИТЬ"

С лауреатом премии «Большая книга-2007» беседует наш  обозреватель

— Алексей, я пытался найти какую-то объединяющую линию для героев ваших биографических книг в серии «ЖЗЛ». На первый взгляд все они – люди совершенно разные

– Григорий Распутин, Михаил Пришвин, Александр Грин, Алексей Толстой. Насколько мне известно, вы закончили работу над книгой о ещё одном человеке из близкой или современной вашим героям эпохи — Михаиле Булгакове. Что общего, что объединяет ваших героев? Вот эта самая эпоха, то время разлома, то время для России, которая была умыта кровью, от которой, как мне кажется, она не отмылась до конца. Это ли и есть общая линия?

— Время, конечно, важно. Время и ещё стратегия писательского поведения у каждого писателя, стратегия выстраивания отношений со своим талантом и своей судьбой, с теми обстоятельствами, в которых они находились. Вот это интересно. А время? Конечно, потому что в конечном итоге самое интересное — понять русскую историю. Почему русская история так сложилась? Почему пошли по этому пути, а не по другому? И если исторические учебники больше предлагают схемы, то писательские судьбы — больше предлагают лица. И вот этот ответ в лицах, в образах – он мне, как писателю, ближе, доступнее, и кажется, что читателю я тоже могу передать это своё понимание русской истории в лицах и образах.

— Но за исключением, может быть, Григория Распутина, у которого было некое предчувствие революции, остальные писатели прошли через эту революцию. И я не сказал бы, что все они приняли её с распростертыми объятиями…

— Да никто из них её не принял. Это понятно. Интереснее, почему они потом принимали советскую власть. Потому что они увидели в советской власти, если совсем уж обобщать, некое созидательное государственное начало. Они увидели в советской власти шанс для России вернуться к нормальному состоянию. И они не видели альтернативы советской власти.

— Это очень напоминает…

— Да, вы правы, это очень напоминает сегодняшний день. К слову сказать, так оно и есть. В этом смысле, я думаю, какие-то алгоритмы русской истории повторяются. Другое дело, дай Бог, чтобы не повторились полностью, потому что их надежды на советскую власть были иллюзорными, и, если бы тогда кто-то сказал, сколько крови ещё прольётся и какая цена будет заплачена, едва ли они приняли бы её. Поэтому эту параллель я держу в уме, но я всячески хочу, чтобы мы не угодили вторично в ту же самую колею. Чтобы стабилизация не принесла бы нам какой-то новый ГУЛАГ.

Но думаю, этого не произойдет. В этом смысле я исторический оптимист.

— Герои ваших книг, казалось бы, очень разные писатели — по темпераменту, по манере письма, по стилистике. Что интересного в каждом из них было для вас? Потому что Александр Грин – это совсем иная ипостась, чем тот же Алексей Толстой, хотя при некотором допущении мы можем у книг Грина найти что-то общее с «Аэлитой» или «Гиперболоидом инженера Гарина». Но ничего общего не найдем у них с Пришвиным…

— Понятно, что творчество у всех разное, и мне интереснее говорить даже не о творчестве, а о жизненных судьбах. И скажем вот так, Пришвин для меня – пример человека, которому в общем удалось осуществить всё, что он хотел. Это такой пример полноты бытия. Пример человеческого и писательского счастья, притом что у него было много перипетий, сложностей, в целом ему жизнь удалась. Булгаков, напротив, — полюс такой. Это человек, которому жизнь не удалась. Ему удалось творчество, ему удалась судьба, но жизнь, притом, что она была не самая тяжкая по сравнению с его современниками, не удалась. В целом сам он оценивал себя как неудачника. Грин тоже был неудачником, но если в случае с Булгаковым можно с большой долей уверенности говорить, что причиной тому были обстоятельства, в которые он был помещён, то у Грина скорее причина была в нём самом. В его алкоголизме, в его, с одной стороны, очень доверчивом отношении к миру, а с другой стороны, — столь же агрессивном… Его желание быть где-то совсем в стороне и нежелание проникать в земные, обыденные проблемы. Уход от этой действительности. И, наконец, Алексей Толстой — пример человека, который поставил своей целью жить хорошо. В принципе, как и Пришвин. Но если Пришвин не шёл на серьёзные компромиссы, то для Алексея Толстого вопрос о компромиссе не стоял. У него была цель – жить хорошо, и он готов был заплатить за это любую цену.

Пришвину удалось прожить жизнь, как бы пройдя по боковой дорожке.

Алексей Толстой и Михаил Булгаков — писатели, которые шли по большаку, по центральной дороге. А на центральных дорогах места для манёвра гораздо меньше. И Булгакову вообще никакие манёвры не удались, хотя он и пытался маневрировать. Он писал «Чёрное море», писал «Бег», но ожидаемого успеха ему эти вещи не принесли. А вот Алексей Толстой писал проходные, конъюнктурные, циничные вещи и получил при жизни всё, что хотел. Вот эта мозаика писательского поведения, взаимодействия с обстоятельствами, с теми темами, которые писатели выбирают, с теми попытками получить вот сейчас при этой жизни свою долю… Я уверен, что Булгаков был бы жутко оскорблён, узнав, какова его посмертная слава, каковы его нынешние тиражи, каково его признание! При жизни ему не досталось фактически ничего, даже хуже. Ему в двадцатые годы достался кусок славы, он отравился этой славой, а в тридцатые — тишина, молчок. Он бился, бился и не мог выбраться из этой клетки, в которой находился. Вот интересно об этом писать, рассуждать, размышлять. Соотносить с судьбами современных писателей.

— Известно, что Пришвин оставил огромный массив дневников. Когда работаешь над биографией человека и читаешь его дневники, это очень помогает узнать его, почувствовать какие-то потаённые стороны его души, а вот у других таких дневников не было. У Булгакова были дневники, но они очень короткие и фрагментарные…

— Хотя очень интересные…

— Да-да, очень интересные, но вот у Алексея Толстого дневников вроде в архивах не осталось…

— Были записные книжки. Не дневники, а записные книжки, но они скорее нужны литературоведам…

— Как работалось вам над разными книгами, какая шла труднее всего?

— Каждая по-своему трудная. Мне нелегко ответить на этот вопрос. У каждой книги своё лицо, определяемое её героем. Не могу сказать, где было труднее, где было легче. Всё было интересно.

— Но обращение к фигуре Распутина — выбор явно не случайный?..

— Обращение к фигуре Распутина произошло во многом благодаря Алексею Толстому. Потому что у Толстого был такой распутинский кусок его жизни. Он сочинил пьесу «Заговор императрицы», он участвовал в сочинении подложных дневников фрейлины Вырубовой. И вот когда я стал исследовать этот сюжет, мне захотелось понять: а что там произошло на самом деле? И с императрицей, и с Вырубовой, и с самим Распутиным. Вот так я вышел на эту фигуру, и так эта книга была написана.

— И она получилась самой толстой…

— Самая толстая она потому, что в ней больше, чем в остальных, фактического материала. Мне важнее всего было идти строго по фактам. И как можно больше этих фактов показать, потому что фигура Распутина наиболее полемическая. И наиболее оболганная, наиболее неправильно трактуемая, превращённая в такую «клубничку», хотя фигура эта была очень трагическая.

— А есть ли в современном мире аналог…

— Распутину? Я думаю, нет. Эти параллели надуманны. Какие-то претенденты есть на роль Распутина, вот Березовского иногда называют, но мне кажется, что это совсем другое. Надеюсь, что русская история в этом смысле повторится.

— Алексей, вы уже закончили книгу о Булгакове?

— Да. Редактирую кое-что, но в принципе закончил.

— А трудно было работать над этой книгой?

— Трудно. Потому что о Булгакове очень много написано. И здесь нужно было, во-первых, перелопатить то, что написано, выбирая самое ценное, а там много ценного. А во-вторых, сказать своё слово. Не повторять те книги, которые были, а увидеть своё, сказать своё. Это была моя задача, а уж читатель будет судить, насколько мне это удалось.

— Мне почему-то казалось, что о Булгакове — и вы, наверное, это использовали в своей книге — лучше всего рассказал он сам в «Театральном романе». Там очень много автобиографических деталей…

— С «Театральным романом» вот что интересно. Эта книга должна была по идее быть жутко злой. Потому что Булгаков писал её сразу после ухода из Художественного театра, который он в какие-то моменты просто ненавидел. Ибо Художественный театр — это главный враг его жизни. Это театр, который испортил его судьбу. И свои резоны в таком отношении есть. И тем не менее книга получилась очень доброй, не смотря ни на что. Она получилась влюблённой в театр. А вот мир литературы изображён там действительно очень жёстко. Очень едко и во многом несправедливо. Зато мир театра изображён с любованием. В своих дневниках, в письмах Булгаков последними словами крыл и Станиславского, и Немировича, и Бокшанского, всех подряд. А в романе все они написаны с теплом. Вот эта знаменитая формула — «героев своих надо любить!» — на самом деле там главенствует. Вот прототипов можно ненавидеть, но героев надо любить. В этом – булгаковский секрет. Он ненавидел прототипы, но любил героев.

— Алексей, вы закончили книгу о Булгакове, и наступает момент, с одной стороны, удовлетворения сделанным, а с другой — какой-то опустошённости. И возникает вопрос: а что дальше?

Вот что у вас дальше?

— Я не готов ответить пока на этот вопрос. Во-первых, мало кто любит говорить о том, что будет дальше. Посмотрим. Есть разные предложения, есть какие-то замыслы …

— Опять биографический роман?

— Думаю, и то и другое. Я сейчас книгу прозы готовлю, мне там нужно будет тоже поработать. Но в принципе я не ухожу из биографического жанра, в любом случае — прямо ли сейчас или через какое-то время — я продолжу сотрудничество с серией «ЖЗЛ».

— Как много времени в день вы уделяете литературному творчеству?

— Очень по-разному. Трудно сказать. Но в принципе я пишу много. Я люблю писать. Мне нравится работать.

— Вы только пишете или ещё…

— Нет, я преподаю в Университете, в Литературном институте…

— Как удается всё это сочетать?

— Как-то так и удается. А что делать? Так сегодня живут все писатели. Так или иначе, кто-то где-то подрабатывает, все крутятся… Нормально.

— Это нынешние писатели?

— Нынешние, нынешние. Я же нынешний писатель.

— А вот, скажем, Булгаков не преподавал.

— Булгаков работал в Художественном театре…

— Потом в Большом…

— Да и очень ругал эти либретто, которые писал.

— А вам никто не предлагал писать либретто?

— Либретто? Нет.

— А сериал какой-нибудь?

— Нет-нет…Там, мне кажется, своя мафия… Свой цех, они там и работают.

— Значит, вы счастливый человек, что вас сия чаша минула. Желаю вам успехов и от имени всех читателей газеты «Слово» поздравляю с заслуженной «Большой книгой»! Здоровья и удачи вам!

— Спасибо!

Беседовал Виктор Притула.