Александр ПРОХАНОВ: «Я поставил себе задачу описать мой жестокий век»

 Александр Проханов — личность яркая и необычайно притягательная. Одни  его проклинают, называют фашистом, лгуном и провокатором, но с него как с гуся вода. Являясь одним из лидеров патриотической оппозиции, он уверенно продолжает идти вперёд и делать своё дело. Большинство же соотечественников, даже те, кто не разделяет его имперских взглядов, Проханову симпатизируют, прощая за бесстрашие,  стойкость,  любовь к России, смелые высказывания со всех трибун. Одним из подтверждений тому стала вручённая ему на днях Всероссийская премия « Власть №4» , учредителем которой является Институт общественного проектирования (ИНОП), как лучшему главному редактору общественно-политического средства массовой информации за 2009 год.

  Проханов убеждён, что Россия должна вновь стать империей, иначе её не будет. Только не с помощью силового давления, которое в ХХI веке уже неэффективно, а благодаря тонким и гораздо более действенным технологиям. Надо лишь захотеть ими овладеть.
   Проханов популярен не только как политик, но и как писатель. Его книги читают и любят. В этом году у него выходит собрание сочинений в 15 томах. Беседовать с Александром Андреевичем захватывающе интересно, у него прекрасное чувство юмора, самоиронии, весёлого лукавства, что наверняка должен оценить читатель.
 
  — Александр Андреевич, ваши предки — молокане, сосланные в царское время в Закавказье. Это как-то повлияло на вашу судьбу, мировоззрение, веру?
  — Любые предки, где и когда бы они ни родились: в Освенциме или во время марсианского путешествия где-нибудь в капсуле, влияют на человека, генетически реализуя себя в нём. Так же, как я своим нынешним существованием кодирую своих ещё не родившихся правнуков. И мои прародители, в самом общем смысле, так или иначе проявили себя. Потому что моя бабушка ходила по дому и пела молоканские баптистские гимны. Мой старинный семейный фамильный альбом, который является для меня скрижалями, наполнен молоканскими фотографиями, где величественные старики с длинными седыми бородами, с волосами, расчёсанными на прямой пробор, в зипунах, в кафтанах, высоких сапогах смотрят на меня своими укоряющими глазами. И всякий раз, когда я его листаю, этот мир приходит ко мне вновь. Молоканская мистика, как тени забытых предков, надо мной довлела с детства, юности. И однажды состоялось с ними свидание. Молокане ведь двигались на Кавказ, их поселения есть в Грузии, Армении. Ветвь моих молокан ушла из Тамбовщины, осев в нынешнем Азербайджане. На границе с Арменией там расположен Шамаханский район с молоканскими деревнями Ивановка, Степановка и селом Русские Борисы — ударение на последнем слоге. Когда я был во время карабахских этих ужасных конфликтов в Азербайджане, мне дали вертолёт, и я полетел в эти Русские Борисы, потому что очень захотелось побывать там. А кругом война, стрельба, резня, обострение национальных чувств, и русские люди оказались в кольце: с одной стороны азербайджанцы, с другой — армяне. И вдруг с неба спускается боевой вертолёт со мной и моими друзьями – молокане все в ужасе, не зная, чего от нас ждать. Когда же мы объяснились и вошли в расположенное на горе село, то нас встретили женщины в сарафанах, кокошниках, повели по домам, кормили молоканской лапшой и всякими разными угощениями. Я услышал речь с молоканскими интонациями и, спустя два поколения, с нежностью окунулся в эту особую среду.
  — Вам близка эта вера?
  — Я православный христианин. С одной стороны, приверженец цивилизованного авангарда, а с другой — человек фундаментальной веры. Но я чту свои корни, потому что выйти из русских духоборов и русских сектантов — это, конечно, божественно.
  — Вы всегда там, где идёт нешуточное борение, кипят страсти. После МАИ работали лесничим, геологом, побывали многократно в Афганистане, Кампучии, Анголе, Ираке. Кидаться в эпицентр событий – это ваш выбор или так складывалось само собой, помимо вашей воли?
  — Ну, разумеется, я только хочу прилечь, покурить кальян, как ко мне приходят два страшных мушкетера-кагэбэшника, срывают с кровати, напяливают на меня скафандр и бросают на театр военных действий. Войны, на которых я был, а их не менее двадцати – это всё по принуждению и с наганом… Заградотряды возле меня стояли, чуть захочется убежать из Афганистана, по мне палят из пушек, из ракет.
  — Ну зачем вы так, я серьёзно спрашиваю: вы сами стремились, вас тянуло туда, где неспокойно, или жизнь вас подталкивала?
  — Я просто уточняю вопрос: принуждают меня выходить на поля сражения, является ли это профессией? Являюсь ли я агентом ГРУ, например, или я бегу от трагедии личной жизни, как Чайльд Гарольд? Вы это хотите выяснить?
  Я езжу не только по горячим, а и по тёплым, ледяным, мёртвым точкам, потому что я художник, писатель, который поставил себе задачу описать свой век. А век этот состоит не из выращивания мимоз и создания каких-то тепличных условий для экзотических грибов, а больше почему-то из революций, восстаний, крушений, войн, катастроф. Наше время – это сплошная драма, это переходный период мира из одной сложной ситуации в другую. И для меня крайне важно прочувствовать и передать эту вселенскую энергетику. А войны – это такие резкие разрезы, через которые видна требуха планеты, окровавленная, но реальная. Поэтому я туда и езжу. Там, где всё тихо и спокойно, ты не видишь, как устроен мир. Вот, сидя здесь, не понимаешь, как устроена сегодняшняя Москва, думаешь, что это бесконечные пробки, лужковские проповеди и дорогие супермаркеты. Это внешне. А чтобы разглядеть, что там у неё внутри, какие пружины, какая печень, какое сердце, какие лёгкие, надо её вскрыть. Войны страшно притягательны, потому что это не описание лужаек с козами, а зрелищное опасное действо. Но они ещё дают и колоссальное познание о мире, о человеке…
  — Вы говорили, что врага нельзя видеть близко, но полетели в Лондон к Березовскому и встречались с Чубайсом. Многим вашим соратникам это не понравилось. Как вы прокомментируете эту свою выходку?
  — Если бы у меня была возможность поехать к Гитлеру, я бы сделал это. Я жалею, что его уже нет на земле. Не раздумывая, я встретился бы с Муссолини. Между прочим, я ездил на беседу к Путину, будучи в тот момент супероппозиционером. Я общаюсь с миром во всей его полноте, независимо от того, состоит ли он из врагов или друзей. Лечу в Иран или к главе политбюро Хамас Халеду Машалю. Как у художника, у меня нет выбора, потому что художник должен встречаться со всеми. Видите ли, какой криминал, что я отправился к Березовскому или Чубайсу! Тем более что, глядя в глаза Чубайсу, я сказал: «Вы встречаетесь с человеком, который разделяет все философемы полковника Квачкова, хотевшего вас взорвать. Я по идеологии и по убеждениям очень близок к Квачкову». С этой позиции я с ним и разговаривал. Кстати, либералы после встречи со мной жутко накинулись и на Березовского, и на Чубайса. Потому что я вовсе не отдавал на растерзание мою идеологию, а пришёл туда с позиции силы и правды.
  —А как художник, вы открыли для себя что-то новое в ходе этих бесед?
  — Ну конечно, ведь Березовский — прототип многих моих романов. Он присутствует в моих книгах как такой абсолютно виртуозный искуситель, соблазнитель и даже бес, как некое инфернальное проявление, живущее в русской жизни и воздействующее на русскую среду. Поэтому я и поехал посмотреть на него, а то, что он мне дал 2 миллиарда долларов, – это не совсем правда.
  — Вы в 91-м поддерживали генерала Макашова, потом ГКЧП, позже Зюганова и Путина? Кто теперь близок вам по духу? С кем и за кого вы сегодня?
  — Я русский империалист и поддерживаю тех, кто за русскую империю. У нашей империи было два периода: белый, который кончился катастрофой, и красный, тоже закончившийся трагически. В сегодняшнем идеологическом поле две эти силы по-прежнему существуют. Я и моя газета пытаются сложить имперский субъект, соединив красное и белое. И в том смысле, в каком Путин является империалистом, а он им является, потому что положил конец доктрине российского постсоветского государства как национального и приостановил распад России, в тот период он мне был очень близок. Он понял, что, не смотря на то что у страны отняли пространство, что её угнетают, что империя – это сейчас бранное слово, Россия по сути своей остается империей. Он эту категорию восстановил. Во всех других смыслах Путин не проявлен, и я его не поддерживаю, я просто созерцаю.
  — Россия была белая, красная. Какая она сейчас?
  — Я не Скрябин, чтобы соотносить это с цветовой гаммой. В нынешнем российском обществе существует несколько идеологических фрагментов: красный, белый — монархический и либеральный – что-то бесцветное с легкой слизистой мутью внутри. Они движутся, сталкиваются между собой, образуют временные стратегические союзы, мешают друг другу. Россия приходит к смутному состоянию. Но, думаю, будущее за слиянием имперских красок – красной и белой.
  — Скажите, почему России, которую Господь любит, так не везёт на правителей?
  — А почему вы решили, что Господь любит Россию?
  — Ну, такие огромные, необъятные просторы дал нам, много любви на нашей земле, красивых душевных людей…
  — Территория уменьшилась на треть – так что ж: разлюбил, что ли? А правители в нашей истории были грандиозные: в киевско-новгородский период Владимир – Креститель Руси, далее Дмитрий Донской, Андрей Боголюбский и Александр Невский. А Иван III и его сын Василий III, который принял доктрину Москва – Третий Рим и завершил объединение Руси вокруг Москвы, великий Иван Васильевич Грозный, создавший эту суперимперию до Тихого океана, покоривший татарских ханов. Многие из моих друзей считают, что Пётр был исчадием ада, а я называю его блестящим модернизатором. Думаю, что очень крупной фигурой был император Николай I. Я убежден, что в советский период Ленин и Сталин были грандиозными вождями мирового масштаба, вряд ли в ХХ веке найдутся личности, которые столь мощно воздействовали на мировое пространство и исторический процесс, как они. Конечно, Горбачев по сравнению со Сталиным, даже если взять электронный микроскоп, он неразличим, он даже не бактерия, а какая-то сотая её часть. Так что с некоторых пор нам не везёт. Но это пока. Будьте уверены, нам повезёт ещё. Всенепременно.
  — У большинства людей, которые вообще не понимают, в какой стране живут, настроения депрессивные. А вы в будущее смотрите с оптимизмом?
  — «Смотрю вперед я без боязни…» и делаю всё, чтобы транслировать свои представления в общество. Через газету «Завтра», еженедельные эфиры на «Эхе Москвы» и «РСН» — «Русской службе новостей», у которых многомиллионная аудитория. Так что имеющий уши слышит и разумеет, а тот, у кого в наушниках тяжёлый рок, конечно, будет в депрессии.
  — А как читатели «Завтра» относятся к вашим выступлениям на либеральном радио?
  — Стоит мне там появиться, как они тысячами идут за мной следом и стреляют в меня из рогаток, хлебными мякишами и разжёванной жвачкой…
  — То есть, чтобы донести свое мнение, вы не брезгуете использовать микрофоны и СМИ любой ориентации?
  — Да, в отличие от тех чистюль, которые предпочитают выступать исключительно по родным каналам, и я знаю немало тех, кто выступает только по телефону, разговаривая друг с другом.
  — Виктор Пелевин в своём новом романе «Т» на вопрос, в чем космическое предназначение России, отвечает: «В том, чтобы солнечную энергию превращать в народное горе». Что вы скажете по этому поводу?
  — Россия – страна космистов. Это означает, что каждый русский – это Гагарин. Вместо того Гагарина, который стоит на постаменте, можно было бы поставить Матросова, и это всё равно был бы Гагарин, или Щорса, чей «след кровавый стелется по сырой траве». И это тоже Гагарин. А можно поставить Серафима Саровского, Пересвета, погибшего на Куликовом поле. А последним там можно поставить Евгения Родионова, убитого в 1-ю чеченскую войну и обезглавленного. Он тоже Гагарин. Потому что русский космизм – это ощущение русской истории как святой, как альтернативной, стремящейся к преодолению смерти. Русская идея высокая, космическая, побеждающая смерть и второй закон термодинамики. Согласно ему остывает всё: Вселенная, Земля, дух, человеческие отношения, умирают планеты, Солнце должно погаснуть. А Россия всей своей мощью, огромностью и таинственностью предлагает миру иной путь, особый. Все люди, мною перечисленные, демонстрировали мирозданию другое поведение. А кто хочет жить по-другому? Поэтому на Россию такие напасти, она является укоризной. Христос тоже являлся укоризной миру, за что его распяли. И Он совершил свою Крестовую жертву, чтобы исправить пути человечества, которое готово превратиться в сплошной Содом. Он спас нас на 2000 лет от крушения. Сталин, кстати, во время Победы 1945 года сделал то же самое. Потому что русский народ, потеряв в этой войне 30 миллионов своих сыновей – лучших и самых прекрасных, совершил христову жертву: опять исправил мир, не дал ему погрузиться во тьму, в погибель. Если бы не было России и той Победы, мир сегодня стал бы таким непрерывным дымящимся крематорием, где сжигали бы нерентабельные народы и континенты. Так что Россия ещё раз выполнила своё историческое предназначение в 1945 году. В этом великий смысл русской истории.
  — Но сейчас-то Россия сама погружается в хаос и катится неизвестно куда…
  — Это в данный момент, в эту минуту, а через полчаса всё будет наоборот…
  — Хотелось бы, хотя каким образом? Ведь даже неясно, в какую сторону двигаться: прислониться к Китаю или объединиться с Америкой. Россия всё время мечется между Востоком и Западом…
  — Никуда она не мечется, это говорят политологические идиоты. Россия стоит на месте, а вокруг неё танцуют Восток и Запад. Ни с Америкой, ни с Китаем ей не по пути, она суверенна, взаимодействует с другими на равных и твёрдо существует как стратегический континент, который разделён хребтом Урала, распростёр свою книгу между двух океанов, а вверх исходит гигантский колодец в небо, в русский рай. И ни к кому примыкать мы не собираемся. А жизнь трудная всегда. Народ создал империю, выиграл войну, сейчас пытается выкарабкаться из очередной чёрной дыры, куда его затолкали либеральные (адепты). Было четыре империи, сейчас формируется кристалл пятой, все они разделены черными дырами истории, в которых исчезала русская цивилизация. Но потом находились люди, силы, святые, вытаскивавшие опять Россию за волосы из этих дыр. И сейчас это произойдёт. Грядет мистический сталинизм. Движется новый сталинский проект по объединению распавшихся пространств, созданию великой экономики и возрождению имперской русской идеи.
  — Но пока страной руководят Путин — Медведев. Насколько нормален, по-вашему, этот тандем?
  — Ровно настолько, насколько он состоялся. Хотя я не считаю его нормальным и был за то, чтобы Путин остался на третий срок. Разделение власти, на мой взгляд, пагубно для России. Путин должен был оставаться у власти и укреплять централистскую идею. А с появлением Медведева опять усилились либеральные тенденции. Это опасно.
  — Правда, что героя романа «Виртуоз» вы списывали с Владислава Суркова?
  — Ну, так я вам и скажу! Это такой комбинированный персонаж, в котором скорее больше меня, чем Суркова. Это отчасти мое альтер эго.
  — Кто-то из критиков сказал, что вы изображаете евреев мистическими близнецами русских. Тем не менее вас часто обвиняют в антисемитизме. Как вы отвечаете на это?
  — В чём только меня ни обвиняют. В советское время из-за моих бесконечных скитаний меня называли «красным Киплингом». Потом, после моих производственно-технократических романов, презрительно нарекли «урбанистом-технократом». Когда пришли либералы, они назвали меня «соловьём Генерального штаба» — за близость к армии, к Генштабу. После 91-го года Александр Николаевич Яковлев назвал меня «идеологом путча». В 1993 году, когда расстреляли парламент, я стал «красно-коричневым», т.е. и коммунистом, и фашистом одновременно, а значит, и антисемитом по определению. С началом моей новой эры, когда я получил популярность в молодёжной среде, меня стали там называть «прикольный динозавр», мол, я старый, но прикольный: общаюсь с ними, и им нравится, написал для них «Гексоген». А теперь, когда я сформулировал концепцию пятой империи, стал «старцем Филофеем», который основал доктрину «Москва – третий Рим». Так что антисемит я или не антисемит, меня это абсолютно не колышет.
  — Вы упомянули роман «Господин Гексоген», в котором прозвучала версия о том, что жилые дома в 1999 году были взорваны с помощью спецслужб. Ваша точка зрения не изменилась?
  — Взорвал дома Березовский. Я ему об этом сказал. Он задал вопрос: «Кто взорвал дома?» Я говорю: «Вы». На что он ответил: «Нет, это не я. Действительно, мы участвовали в выборном штабе Путина. И эта программа шла как инструмент введения его во власть. Потому что были два штаба: силовиков и мой. И взрывали они». То есть он утверждает, что дома якобы взорвали силовики или люди, близкие к силовым структурам, а это мог быть кто угодно. Не обязательно фээсбэшники, а чеченцы, например. Там срослись все структуры. Но мне кажется, к этому причастны были олигархи, которые выстраивали композицию нового президента.
  — В 2006 году у вас вышла книга «Теплоход «Иосиф Бродский», которую критики называли политическим посланием. Что вы хотели донести в ней и почему «Бродский»?
  — Сейчас у меня выходит книга «Крейсер «Иосиф Сталин». А тот роман был навеян поведением Ксении Собчак, тем, что она устраивает свою свадьбу и приглашает весь бомонд на теплоход, отправляющийся из Москвы в Петербург. Роман-странствие всегда заманчивая идея, и я нарисовал странную инфернальную картину, как вся сегодняшняя российская элита, которая являет собой церковь Сатаны, такое исчадие ада, где есть ведьмы, колдуны, палачи, содомиты, полулюди-полужабы, усевшись на этом корабле, плывет по Святой Руси. Кстати, Иосиф Бродский, хотя меня называют антисемитом, там не выступает как негативный герой. Он воплощает некую мучительную пророческую силу. Его стихи на теплоходе читает и трактует одна колдунья, и они в качестве предсказания кармическим образом витают над каждым из присутствующих и кладут их всех в гроб. А под конец мой автор — а вместе с ними плывёт и Александр Проханов — встречает в Петербурге ангела, который объясняет ему смысл бытия, приходит в комнату на Васильевском острове, где когда-то жили его предки, берёт карандаш и выводит на листе бумаге строки: «Ни страны, ни погоста не хочу выбирать./ На Васильевский остров я приду умирать./ Твой фасад тёмно-синий я впотьмах не найду./ Среди выцветших линий на асфальт упаду…»
  — Вы как поэта высоко цените Бродского?
  — Нет, не очень. Это большой поэт, но он не резонирует с моим сердцем. Мне близки Мандельштам, Пастернак, весь Серебряный век, ну и, конечно, наши великие: Тютчев, Пушкин, Лермонтов. Но ближе всех Николай Гумилёв. Его судьба чем-то напоминает мою собственную. Правда, его застрелили молодым, меня миновала эта участь, но он такой же странник, неутомимый искренний романтик… Как там у него: «Я люблю избранника свободы,/ Мореплавателя и стрелка,/Ах, ему так звонко пели воды,/ И завидовали облака./ Высока была его палатка,/ Мулы были резвы и сильны,/ Как вино, впивал он воздух сладкий/ Белому неведомой страны…/Знал он муки голода и жажды/, Сон тревожный, бесконечный путь/ И Святой Георгий тронул дважды/ Пулею нетронутую грудь…» У Гумилёва было два Георгия, а у меня три ордена.
  — А какие?
  — Орден «Знак Почета» советского времени, «Трудового Красного Знамени» и орден «Дружбы народов».
  — А книжку о вас «Человек с яйцом» Льва Данилкина читали? Откуда такое красивое название?
  — Интересная вещь. Кому из писателей не польстит такая толстенная книга о нём в наше время. Конечно, Данилкин написал её как утончённый либеральный критик-интеллектуал, в котором мне многое чуждо, а что-то, несомненно, импонирует. А название вот откуда. Когда выходила моя первая книга, предисловие к ней написал Юрий Трифонов. Прочитав мои тексты, он захотел повидаться и пригласил меня поужинать в ЦДЛ. Мы друг друга до этого ни разу не видели, и он спросил: «Как я вас узнаю?» А я только что вернулся из фольклорной поездки в деревню под Нижним Новгородом, где расписывают игрушки, и привёз огромное деревянное яйцо, расписанное алыми розами и цветами, и сказал: «Я буду стоять в дверях и держать яйцо». Юрий Валентинович так хотел назвать свою статью, но я взмолился: «Не делайте этого! А то я в молодые годы стану «человеком с яйцом…». Он послушал меня и назвал предисловие иначе, а Данилкин воспользовался этой историей.
  — А что вы сейчас пишите?
  — Закончил роман «Власть тьмы», который скоро выйдет в «Амфоре». Это, вероятно, первый в наше время роман о реальном герое. Причём он не какой-то там педофил, занимающийся переводами на иврит, или кто-то ему подобный, а настоящий русский гордец-боец, который запустил истребитель пятого поколения. Пройдя через все тернии, через кошмары современного бытия, через страшные потери, он не сдался, выстоял и сумел запустить самолет пятой империи. А второй роман «Стеклодув» рассказывает о моём опыте афганской войны. Спустя много лет я ещё раз прошёл по тем памятным полям брани.
  — Александр Андреевич, а как вам удаётся и романы писать, и газету издавать, и выступать всюду – на радио, на ТВ? Прямо наполеоновский размах, по своей плодовитости и активности вы разве что с Дмитрием Быковым можете соревноваться…
  — Не просто с Быковым, а с быком, у которого огромное стадо, и он его оплодотворяет. Помните полотно «Похищение Европы» Серова, где плывет мощный алый бык в водах лазурных, а на его широкой спине восседает изящная Европа? Вот я такой. Да и с Наполеоном можно сравнить, который непрерывно вёл войны, написал гражданский кодекс, управлял Францией, занимался любовью…
  — Кстати о любви. Говорят, в ваших поздних книжках усилился эротический момент. Как вы это прокомментируете?
  — У меня был такой период, когда я впал в кому, не знал, что со мной творится, и меня взяли на две недели в экспериментальную космическую лабораторию. А после того как меня оттуда выпустили, я ощутил огромный прилив энергии, в том числе сексуальной. Потому что выяснилось, что они мне там пересадили семенники павиана…Наверное, с этого момента и появился этот новый, замеченный наблюдателями эротизм.
  — Вы знали Хусейна, Милошевича, Наджибуллу. Какие они были?
  — Нежный тонкий милашка Хусейн пел и играл на домбре. Любитель античной поэзии Наджибулла, утонченный интеллектуал и великий гуманист. А Милошевич – это просто неземное существо, которое было явлено нам как нечто чудотворное. У каждого своя красота.
  — Они ушли, а с нами что будет, Александр Андреевич? Как-то тревожно очень, что-то беспокойное носится в воздухе, недовольство и расслоение в обществе увеличиваются…
  — Возможна революция. Потому что каждый день прокладывает в плоти русской государственности очередную прожилку ненависти. Эта ненависть растёт и, дойдя до своего предела, может взорваться. Так было в 1917 году: в романовской империи росла ненависть к царям, священникам, к городовым, к буржуям, и она рванула. То же самое происходит сейчас. И практически никто, включая Церковь, не пытается снять это напряжение. Может, недавно стали заниматься этим Путин и Медведев, но абсолютно беспомощно. Когда эти потоки ненависти сольются в сплошную грозную огненную реку, я не знаю. Но это может произойти. И это очень опасно. Это трагедия сегодняшнего периода. Я не сторонник русской революции. Я уповаю на то, что власть нужно трансформировать через новое созидательное ядро. Мы разрабатываем такой проект. У него четыре составляющих. Во-первых, имперскость. Обездоленная, обрезанная Россия по-прежнему по сути своей империя, в которой все народы – башкиры, татары, чеченцы, русские — являются имперскими и несут в себе имперско образующее сознание. Второе – русскость. Империя без русского народа бессмысленна. Он разлагается, страдает и подвергается остракизму, но, не смотря ни на что, является на этой земле базовым. Выбьют русских – распадётся всё. Третье: православие – то, что соединяет земную власть с небесами и осмысленно объясняет, почему родилось человечество. Православная христовая вера – тот фаворский свет, который, вливаясь в Россию, должен окормлять институты власти, армию, чиновников, семьи, нас с вами. И четвёртое – это развитие. Теперь это называют модернизацией, но она подразумевает ремонт: машин, дорог, авианосцев, политической системы. Потому мне ближе слово развитие: переход общества с одного уровня на другой. Сейчас общество находится на уровне смерти. А мы должны поднять его на уровень бессмертия. Это сверхзадача, и это огромное усилие, рывок, несущий дух русского героизма и победы, который соединит нас в новую целостность и сделает суперстраной. Над этим мы и работаем.
Беседовала