«А он, мятежный, просит бури…»

200 лет со дня рождения М.Ю. Лермонтова

Загадочная личность Лермонтова, «поэта сверхчеловечества», как определил его утончённый и образованнейший Д.С. Мережковский, равно как и его загадочная трагическая судьба, волновали и его современников, и живших после него. И сегодня нас продолжает волновать мятежный и демонический образ Лермонтова.
Для нас, людей уже XXI века, он не только иконописный лик с иконостаса великой русской литературы в обличье офицера лейб-гвардии гусарского полка николаевского времени, а как будто до сих пор живой человек со своими, во многом тёмными страстями, в чём-то отталкивающим характером, запечатлённым в свидетельствах знавших его в жизни, с его необычной разносторонней одарённостью и удивительной ранней зрелостью и глубиной проникновения в человеческую природу и природу как таковую в философском смысле. Лермонтов промелькнул подобно метеору и погас в неполные 27 лет, но оставил такой след, какой не оставил, пожалуй, никто другой из русских классиков. Хотя профессиональным литератором, в отличие, скажем, от Пушкина, он так и не успел стать, оставшись офицером, как бы между делом пишущим дивные стихи и «благоуханную», по известному выражению Н.В. Гоголя, прозу.

Давно уже замечено, и сейчас, надо сказать, перепевается в юбилейных статьях, что все лермонтовские даты XX века были связаны с трагическими и негативными историческими событиями, имевшими судьбоносное значение для нашей страны. Так, 100-летие со дня рождения Лермонтова пришлось на осень 1914 года, когда вовсю шла Первая мировая война и юбилейные торжества оказались скомканными и неактуальными. В 1941 году 2(15) июля должно было широко отмечаться 100-летие со дня гибели поэта. К этому заранее готовились, лермонтовская дата была никак не меньше по значению пушкинской годовщины 1937 года.
Весной 1941 года делегация советских писателей во главе с А.А. Фадеевым, И.Л. Андронниковым и Ф.В. Гладковым побывала в музее-усадьбе М.Ю. Лермонтова Тарханы в Пензенской области, где они присутствовали при вскрытии гроба Лермонтова в фамильной усыпальнице Арсеньевых-Столыпиных. Малоизвестен и крайне любопытен тот факт, что когда гроб открыли, присутствующие увидели хорошо сохранившееся тело Лермонтова, умершего 100 лет назад и, как известно, перевезённого с пятигорского кладбища в имение Тарханы в 1842 году. Лермонтов был таким, каким нарисовал его на смертном одре художник-дилетант Р. Шведе, лечившийся на пятигорских водах в те самые дни, когда был убит Лермонтов. (Поэт изображен лежащим на кровати за пологом, в белой рубашке и с чуть приоткрытым ртом, откуда виднеются мелкие неправильные зубы.) Тело сохранилось в течение 100 лет благодаря тому, что находилось в двойном запаянном гробу, как бы в вакууме, но как только туда попал воздух, оно тотчас же рассыпалось в прах.
22 июня, как известно, грянула война куда более страшная, чем Первая мировая, и лермонтовские торжества, понятно, также оказались не ко времени, хотя собрание писателей в военной Москве всё же было проведено.
В октябре 1964 года широко отмечалось 150-летие со дня рождения Лермонтова, и в это самое время со всех постов отставили Н.С. Хрущёва и начался новый исторический этап. Когда об этом услышала А.А. Ахматова, то, по свидетельству кого-то из окружавших её, воскликнула: «Ну, что же вы хотите, это же Лермонтов!».
В 1989 году (175-летняя лермонтовская годовщина) подходила к своему концу советская эпоха, а в 1991-м (150-летие со дня смерти) началось новое историческое время, продолжающееся до сих пор. И, наконец, теперь уже в XXI веке в год 200-летия Лермонтова (а одновременно и его ровесника Т.Г. Шевченко) мы стали очевидцами трагических событий на Украине. Всё это, безусловно, носит неслучайный характер, а имеет какую-то закономерность, но какую именно, знать нам, по всей видимости, не дано.
Значение Лермонтова в истории литературы и культуры, на наш взгляд, очень точно когда-то охарактеризовал один из лучших его знатоков, известный исследователь литературы и религиозный мыслитель С.Н. Дурылин:
«Умереть в 26 лет — это быть Крыловым без басен, Пушкиным без «Евгения Онегина» и «Капитанской дочки», Гоголем без «Ревизора» и «Мёртвых душ», Достоевским — автором лишь «Бедных людей», а Толстым, только написавшим повесть «Детство». А Лермонтов был уже Лермонтовым <…> Мы обмираем, рассматривая снизу вверх этот недосягаемый Эверест!» (С.Н. Дурылин. «Лермонтов». Серия «Великие русские люди». — М.: Гослитиздат, 1944, с. 7). Лев Толстой, как записал один из его собеседников В.Ф. Лазурский, убеждённо утверждал: «Если бы был жив Лермонтов, не нужно было ни меня, ни Достоевского». А на вопрос одного из посетителей Ясной Поляны в 1909 году, какое произведение русской классической прозы он считает лучшим, Толстой, не колеблясь, назвал «Тамань» (С.Н. Дурылин. «Как работал Лермонтов». — М.: 1934, с. 110). Иными словами, от Лермонтова идут едва ли не все основные пути русской психологической литературы XIX века. И это уже давно хрестоматийная истина, ставшая достоянием не только академического, но даже и школьного литературоведения.
В Лермонтове-человеке были как бы соединены «две бездны», если воспользоваться известными словами Ф.М. Достоевского из романа «Братья Карамазовы», и обе оказались «рядом». С одной стороны, это был «невыносимый» человек в обществе, злой, едкий, насмешливый (историк В.О. Ключевский как-то назвал его в одной из своих статей «лейб-гусарским Мефистофелем»), с пронзительным всевидящим взглядом больших красивых тёмных глаз, которого боялись и избегали окружающие. В повседневной жизни, как вспоминал один из современников, поэт Фр. Боденштадт, он сплошь и рядом употреблял выражения, «которых постеснялся бы кучер». Кроме того, Лермонтов был автором скабрезных, непристойных стихов и поэм, написанных преимущественно во время пребывания в юнкерской школе («Уланша», «Петергофский праздник», «Монго» и других), которые даже в академическом издании Лермонтова публиковались с большими сокращениями и отточиями. Когда в 1880-х гг. историк литературы, профессор Дерптского университета П.А. Висковатов собирал материалы для первой биографии Лермонтова, впервые вышедшей в 1891 году, он встречался и беседовал со многими дожившими до преклонных лет современниками и знакомыми Лермонтова. Один из них, некий сановник при Александре III, сказал ему: «Вы даже представить себе не можете, какой это был грязный и ужасный человек!»
Но в то же самое время известно, что это был человек с удивительно тонкой и нежной душой, глубоко религиозный поэт, в стихах, балладах, поэмах, драматических сочинениях, да и в прозе которого, наряду с довольно ходульными и дежурными даже для того времени байроническо-эпигонскими мотивами и демоническими героями (тот же Арбенин в «Маскараде», отчасти и Печорин), открываются такие миры, которые едва ли можно увидеть у какого-либо другого писателя, даже у Пушкина, который, как известно, «наше всё», по словам Аполлона Григорьева.
«Загадка Лермонтова, — очень верно заметил первый секретарь Союза писателей России В.И. Гусев 16 декабря 2013 года, — не решена, и <...> не может быть решена. Как сохранить Тайное Светлое в окружении столь чёрных бездн, которые видит поэт». («Московский литератор», 2014, №1, январь, с.2).
Да, в самом деле, Лермонтову, очевидно, было дано видеть и райские, и адские бездны, которые воплотились в дивных и могучих строфах гениальной поэмы «Демон» и в не менее гениальных стихах — «Молитва», «Ангел», «Ангел смерти», «Тамара» и др. Но всё же православие он вполне не принял и не стал абсолютным христианином при всей своей религиозности. В этом была его трагедия, о чём писали как Д. С. Мережковский, так и другой крупнейший философ, литератор и поэт Владимир Соловьев. Лермонтов, как никто другой, чувствовал и изображал в своем творчестве «красоту зла» — и это наложило неизгладимую печать на его человеческий облик, каким он запомнился современникам, и на его страшную, трагическую, не вполне до сих пор понятную гибель. Которая, по всей видимости, и не могла быть иной у потомка чернокнижника Фомы Лермонта и своего рода предтечи Ницше. Хотя во многих других смыслах он, конечно же, был человеком даже в чём-то и заурядным, порождением своей эпохи и своей среды — помещиком-офицером, как мы уже сказали, между делом занимавшимся литературным творчеством.
Но всё-таки самое главное здесь, наверное, заключается в том, что Лермонтов был всё же не совсем человек — повторим этот тезис Мережковского — а, возможно, — кто знает? — посланник из другого мира. Это видно даже из его отношения к смерти, в котором проглядывала не только храбрость отважного офицера, «собравшего шайку головорезов», с которыми он нападал на чеченские заставы и спокойно и презрительно стоял перед направленным на него «кухенрейтером» Мартынова. Возможно предположить, что всё это было каким-то проявлением «сверхчеловечества».
Как хорошо известно из биографии Лермонтова, после его гибели бабушка Елизавета Алексеевна Арсеньева выплакала свои глаза так, что у неё не открывались веки. Она не просто оплакивала любимого внука, «света её очей», но знала о нём что-то такое, что не мог знать никто другой, ни одна душа на земле.
Однако наряду со всеми этими «инфернальными» моментами, от которых невозможно никуда деться, мы в год лермонтовской 200-летней годовщины должны вспомнить ещё и о том, что это был один из величайших патриотов России, пусть даже любивший Родину и «странною любовью». Но эта «странная любовь» была гораздо подлиннее и сильнее, чем у многих других, что было замечено ещё «не модным» теперь революционным демократом Н.А. Добролюбовым. Это была любовь к Отчизне одного из самых великих русских гениев.

Александр РУДНЕВ